Детские игры - Уильям Нолан

Спасите! Вы слышите меня? Я в ловушке! Я не могу ни контролировать своего носителя, ни избавиться от него. Никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайтесь использовать представителей этой породы в качестве носителей!

Спасите!

Вы меня слышите?

Спасите!

Я всю ночь не спал, сидел и думал, и теперь мне все стало ясно.

Придя к решению, я почувствовал себя одновременно кротким и всемогущим. Теперь я знаю, что избран орудием добра, и ничто не должно останавливать меня на этом пути. Я знаю, что город был всего лишь испытательной площадкой для меня — чтобы я понял, на что способен. Осознав все это, я намерен предельно использовать свою власть на благо всего человечества.

Ма давно начала откладывать деньги на пристойные похороны.

Я знаю, где она их прячет.

Других денег у нее нет.

Но мне этого хватит, чтобы добраться до ООН.

Г. Х. Манро ("Саки")

Рассказчик

День выдался жаркий и в купе пассажирского вагона было довольно душно, тогда как до ближайшей остановки в Темплкомбе оставалось еще не менее часа пути. Сидевшая в купе публика включала в себя маленькую девочку, еще более маленькую девочку и маленького мальчика. Присматривавшая за ними тетушка занимала место в углу у окна, тогда как на противоположной лавке по диагонали от нее восседал некий одинокий джентльмен, не имевший никакого отношения к вышеозначенной компании. В целом можно было сказать, что обстановку в купе полностью определяли эти самые две девочки и мальчик, которые время от времени обменивались с тетушкой короткими репликами, по всей видимости, считая ее чем-то вроде назойливой комнатной мухи, которая, тем не менее, никак не желала угомониться. Подбавляющее большинство фраз женщины начинались со слов "не надо" и "не смей", тогда как дети отвечали ей всегда одним и тем же вопросом, а именно — "почему". Джентльмен в углу пока не проронил ни слова.

— Не смей, Сирил, не надо этого делать! — воскликнула тетушка, когда маленький мальчик принялся хлопать ладонью по подушке сиденья, над которой при каждом ударе взметалось облачко пыли.

— Иди сюда и посмотри в окно, — добавила женщина.

Мальчик неохотно приблизился к окну.

— А куда везут этих овечек? И зачем их вообще куда-то везут?

— Наверное, их везут на другое поле, где трава гуще, — слабым голосом отозвалась тетушка.

— Но здесь и так достаточно травы, — возразил мальчик. — Здесь вообще нет ничего, кроме травы. Тетя, посмотри, сколько здесь травы.

— Наверное, на другом поле травы еще больше, — глуповато предположила тетушка.

— А почему ее там больше? — последовал стремительный и неизбежный вопрос.

— О, ты только посмотри на этих коров! — воскликнула тетушка. На самом деле почти на всех простиравшихся за окном полях виднелись молоденькие бычки и коровы, но женщина произнесла эту фразу таким тоном, словно это была какая-то невиданная редкость.

— А почему на другом поле травы еще больше? — не отставал Сирил.

На лице одинокого господина появилось сердитое выражение. Про себя тетушка давно уже определила, что это черствый и вообще малосимпатичный человек. Между тем, вопрос о траве на соседнем поле, судя по всему, по-прежнему продолжал оставаться для нее неразрешимой загадкой.

Маленькая девочка, похоже, решила внести свежую струю в их дискуссию и принялась нараспев читать стишок про овечку, которая жила у Мэри. Скорее всего, она знала одну лишь первую строчку и потому решила вложить в произносимые слова весь свой безудержный энтузиазм. Задумчивым, но одновременно решительным, и к тому же громким голосом она раз за разом повторяла ее, так что спустя некоторое время одинокий джентльмен даже подумал, не поспорила ли она часом с кем-то, что сможет две тысячи раз без остановки произнести одну и ту же фразу. При этом он уже твердо решил про себя, что кто бы ни вздумал заключить с ней такое пари, его карта в любом случае оказалась бы битой.

— Идите-ка сюда и послушайте, что я вам сейчас расскажу, — проговорила тетушка, дважды перехватив на себе выразительный взгляд угрюмого господина.

Дети неохотно сгрудились подле тетушкиных колен, всем своим видом показывая, что не слишком-то высоко оценивают ее качества рассказчицы.

Низким, доверительным голосом, изредка прерываемым громкими и нетерпеливыми возгласами юных слушателей, она начала свой занудный и скорбно-заунывный рассказ про маленькую девочку, которая была хорошей и благодаря этому качеству у нее было очень много друзей, жизнь которой однажды оказалась под угрозой из-за того, что на нее напал взбесившийся бык, но в итоге девочку спасли многочисленные почитатели ее столь незаурядных моральных качеств.

— А если бы она не была такой хорошей, стали бы они ее тогда спасать? — спросила старшая из двух маленьких девочек. Кстати, именно этот же вопрос вертелся на языке и у угрюмого господина.

— Ну да, конечно, — вяло проговорила тетушка, — но, скорее всего, если бы она им не нравилась, они не стали бы бежать так быстро.

— Никогда еще не слышала более глупой истории, — с глубокой убежденностью в голосе произнесла старшая из двух маленьких девочек.

— А я после первых фраз вообще не стал слушать, — заявил Сирил. — Очень надо — чушь всякую слушать.

Младшая из двух маленьких девочек пока воздерживалась от комментариев, поскольку уже давно возобновила свое нескончаемое повторение начальной строки заветного стишка.

— Похоже на то, что искусство устного рассказа — не ваша стезя, — проговорил из своего угла мрачный джентльмен.

Тетушка решила с ходу дать отпор столь неожиданной атаке.

— Мне представляется, что очень трудно найти такую историю, которая бы заинтересовала маленьких детей и одновременно была им понятна, — чопорно произнесла женщина.

— А вот в этом я с вами никак не могу согласиться, — возразил ей господин.

— Ну что ж, возможно, вы сами хотели бы рассказать им какую-нибудь историю? — парировала тетушка.

— Ой, расскажите нам какую-нибудь историю, — заклянчила старшая из двух маленьких девочек.

И господин начал свой рассказ.

— Однажды жила-была маленькая хорошая девочка по имени Берта. По правде сказать, это была просто неимоверно хорошая девочка.

Мгновенно вспыхнувший было интерес детей стал вянуть на глазах: получалось, что кто бы ни рассказывал им истории, все они оказывались на один лад.

— И она делала всегда только то, что ей говорили старшие: никогда и никого не обманывала, аккуратно относилась к своей одежде, ела молочный пудинг с таким аппетитом, словно это были пирожки с вареньем, тщательно готовила уроки и со всеми вела себя очень послушно и вежливо.

— А она была хорошенькой? — спросила старшая из двух маленьких девочек.

— Ну, не настолько хорошенькой, чтобы сравниться с кем-либо из вас, но зато поведение у нее было просто ужасно хорошее.

Послышался сдержанный одобрительный ропот — рассказ явно начинал нравиться, тогда как упоминание "хороший" в сочетании со словом "ужасный" само по себе было новинкой и заслуживало пристального внимания. Данное обстоятельство словно привносило в рассказ элемент должной правдивости, которого явно недоставало в тетушкиных повествованиях о жизни детей.

— Она была настолько хорошей, — продолжал господин, — что за свою хорошесть получила несколько медалей, которые постоянно носила приколотыми к платью. Одна медаль у нее была за послушание, другая — за пунктуальность, а третья — за хорошее поведение. Это были большие металлические медали, которые, когда она ходила, легонько позвякивали друг о друга. Ни у одного из детей, населявших тот маленький городок, в котором жила эта девочка, не было сразу трех медалей, так что с первого взгляда на нее было видно, что это поразительно хорошая девочка.

— Ужасно хорошая, — поправил его Сирил.

— Все вокруг только и говорили о том, какая она хорошая, и в результате слухи об этом дошли до принца, который правил в той местности. И тогда этот принц сказал, что раз уж она такая хорошая, то ей надо разрешить раз в неделю гулять по его парку, который располагался неподалеку от города. Это был очень красивый парк, в котором обычным детям гулять не разрешалось, и потому считалось, что Берте оказали высокую честь, позволив приходить в этот парк.

— А овечки в том парке были? — требовательным тоном спросил Сирил.

— Нет, — ответил господин, — овечек в нем не было.

— А почему в нем не было овечек? — немедленно последовал вопрос, сам собой напрашивавшийся после подобного ответа.

Тетушка позволила себе легкую улыбку, которую вполне можно было посчитать ухмылкой.

— Овечек в парке не было потому, — продолжал джентльмен, — что матушке принца однажды приснился сон, будто ее сына либо затопчут овечки, либо насмерть прибьют свалившиеся на голову часы. Именно поэтому принц никогда не держал в своем парке овечек, а во дворце у него совсем не было часов.