Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств) - Александр Юрьевич Сегень
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Долго еще? — спросил Сталин.
— Полчаса.
— Я уже устал так, будто на каторге без продыху с утра до вечера камни таскал.
Камера вернулась в зал заседаний, Гитлер поднимался на трибуну, и все кричали так, будто дрались между собой тысячи алкоголиков. Человек с морским ежиком под носом спокойно объявил об окончании съезда нацистской партии и о том, что этот съезд стал демонстрацией политической силы. А и впрямь, смекнул главный зритель, никаких длинных речей, сплошные марши, парады, беснования, факельные шествия и прочая показуха. В отличие от большевистских съездов, здесь ничего не решалось, все уже решено заранее. Может, этому как раз стоит поучиться? Вся эта демократическая возня только вселяет в людей неуверенность. Наконец-то он увидел разумное зерно в завершающемся фильме.
Но недолго неврастеник говорил спокойно. Его словно жгло изнутри, как жжет не опохмелившегося пьяницу, и вон он уже снова кричит все громче и громче, жестикулирует, как обитатель дома для умалишенных, беснуется. Великолепный персонаж для злобненькой комедии, от которого все вокруг неимоверно страдают, а в итоге ему предначертано полнейшее фиаско. Он орал и орал последние десять минут фильма.
— Может, сказать механику, что довольно? — спросил Шумяцкий.
— Ладно уж, домучаемся, — отмахнулся здоровой рукой Сталин и стал домучиваться. Лицо бесноватого все больше наливалось кровью, будто он насасывался ею извне, из этих одураченных людей, восторженно кричащих ему свое «хайль». Наконец Гесс, опять чуть не плачущий от восторга и умиления, вышел на трибуну и заорал, пытаясь повторить гитлеровский бесноватый ор:
— Партия — это Гитлер, Гитлер — это Германия, а Германия — это Гитлер!
— Понятно, — хмыкнул главный зритель. — Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух.
Весь огромный зал в Нюрнберге запел марш «Хорст Вессель», как в храмах поют «Верую» и «Отче наш», выплыла черная свастика в белом круге, сквозь нее накладкой пошли солдаты вермахта, и на том настал долгожданный конец фильма.
Иосиф Виссарионович чувствовал себя не просто удивленным тем, что увидел, а раздавленным, уязвленным и оскорбленным. В такое трудно верилось. Он угрюмо раскурил трубку.
— Что скажете, товарищ Сталин? — нетерпеливо спросил нарком кино.
— Не ожидал, — отозвался вождь. — Я был лучшего мнения о германском народе. Считал его нацией великой культуры. И такое коленопреклонение… Перед кем? Перед клоуном! Перед крикливой обезьяной. Перед… как его там у Достоевского? Перед Фомой Опискиным. Он припадочный какой-то, а все словно этого не замечают. И даже наоборот, складывается впечатление, что выбрали себе в вожди бесноватого крикливого психа и радуются.
— Я точно такого же мнения, товарищ Сталин, — сказал Шумяцкий. — Но как вы оцениваете качество кинодокумента? Весь мир в восторге. На фильму были выделены немыслимые финансовые средства. Тридцать пять операторов снимали все одновременно, было отснято сто двадцать километров кинопленки. Из них на экран пошло три километра. Монтаж, на мой взгляд, заслуживает восхищения. Вот бы и у нас снять нечто подобное!
И. В. Сталин с трубкой. 1930-е. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 11. Д. 1675. Л. 11]
— У нас? Нечто подобное? Да вы смеетесь, товарищ Шумяцкий! Это не искусство, а антиискусство. Нам показали не людей, а каких-то уродов. Этот Гитлер — какой-то Фэкс, какая-то сплошная Аделита, только от слова «ад». У него и имя начинается по-адски. Нет уж, дорогой Борис Захарович. Мы будем свои успехи пропагандировать другими приемами. Художественно. А не как эта ваша Ленин-и-Сталин, как там ее?
— Лени Рифеншталь. Полностью согласен с вами. Мы не будем уподобляться.
— Вот то-то же, — смягчился Хозяин, бросив лукавый взгляд на полосатый галстучек наркома кино. — Я что-то запамятовал, Борис Захарович, напомните, что там нам заверещал великий Ленин?
— Ну Ио-о-осиф Виссарионович! Сколько можно мне припоминать ту глупую оговорку!
Домой на Ближнюю дачу, а дача в Волынском уже стала его настоящим домом, он возвращался усталый и угрюмый. Этим «Триумфом воли» Гитлер со своими немцами как будто уже совершил нападение на весь мир, на все человечество, на СССР. Его солдаты в ладном обмундировании уже маршировали по всей Европе, по Белоруссии и Украине, по Кавказу и Поволжью, от Сибири до Дальнего Востока. Не для мирного будущего создавалась такая зловещая сила, и вождь-фюрер орал и каркал не о мире, а о грядущей великой войне, о нашествии западной орды безжалостных и бесчеловечных людей, провозгласивших себя сверхчеловеками. И к этому нашествию следовало заранее основательно готовиться.
В том числе и с помощью кино.
С. М. Киров, И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин, В. В. Куйбышев, Г. К. Орджоникидзе. 1934. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 11. Д. 1652. Л. 9]
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о запрете постановки фильма «Бежин луг». 5 марта 1937
Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы А. И. Микояна и М. И. Калинина. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 1139. Л. 160]
Письмо С. М. Эйзенштейна заместителю председателя Комитета по делам искусств Б. З. Шумяцкому об осознании своих ошибок и с просьбой о разрешении на работу над фильмом «Мы — русский народ». 16 апреля 1937
Заверенная копия. Машинописный текст. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 1147. Л. 126–128]
Докладная записка заместителя председателя Комитета по делам искусств Б. З. Шумяцкого И. В. Сталину о письме С. М. Эйзенштейна и возможности его восстановления на режиссерской работе. 19 апреля 1937
Подлинник. Машинописный текст. Резолюции — автограф простым карандашом — В. М. Молотова, красным карандашом — И. В. Сталина, синим карандашом — К. Е. Ворошилова, фиолетовым карандашом — А. А. Жданова, черными чернилами — Л. М. Кагановича; подпись — автограф Б. З. Шумяцкого. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 1147. Л. 123–124]
Постановление ЦК ВКП(б) о запрете использовать С. М. Эйзенштейна на режиссерской работе и освещении в печати порочности его творческого метода. 19 апреля 1937
Копия. Машинописный текст. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 1147. Л. 125]
Глава двенадцатая. Ртуть
«Необходимо ваше присутствие. Сталин», — словно камень со скалы свалился и прямо по башке. Необходимо! Никак без Шумяцкого. Пропадают без Шумяцкого. «Занят», — ответить бы так, да и без того в последнее время снова тучи сгущаются над его бедной головушкой.
А погода, как назло, великолепная, не холодно, не жарко,
