Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств) - Александр Юрьевич Сегень
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под аплодисменты он вернулся с трибуны и встал между Кагановичем, Ворошиловым, Молотовым и Орджоникидзе.
Увидев себя на экране в Кремлевском кинотеатре, он почувствовал глубочайшее разочарование: какой-то застенчивый, смущенный, пытается пошутить, а получается как-то нелепо, вспомнились Паратов и Карандышев из «Бесприданницы», так вот он говорил не по-паратовски, а по-карандышевски. А главное голос! Он показался ему чрезвычайно отвратительным, и сколько бы присутствовавшие Ворошилов, Каганович и Орджоникидзе ни уверяли, что подавляющему большинству людей собственный голос в записи не нравится, огорчению не было предела. Он и раньше слышал свой голос в записи, и себя видел на экране, но теперь в сочетании образа и голоса он казался самому себе на удивление противным.
— Не кокетничай, товарищ Сталин, — фыркнул Ворошилов.
— Замечательная съемка, — поддержал Каганович.
— А по-моему, вы необычайно милы, — возражал любезный Борис Захарович.
— Милыми бывают девушки, — сердился Хозяин. — Разве я девушка? Мне надо над собой поработать, чтобы выглядеть и звучать посерьезнее.
Но съемка в тот же день была подписана к показу в качестве кинохроники по всему Союзу.
А на следующий день произошло то, что Сталин назвал «моя Ходынка». На центральном московском аэродроме, расположенном на Ходынском поле, с которого в разное время летали Нестеров, Уточкин и Чкалов, разбился гигантский самолет «Максим Горький». В том, что случилось, Сталин винил самого себя, потому что за несколько дней до этого он смотрел иностранную кинохронику, и там маленький самолет делал мертвую петлю вокруг огромного.
— А наши так умеют? — спросил он.
— Запросто, — ответил Ворошилов.
— Можно заснять?
— Сделаем.
Великан «Максим Горький» взлетел, неся на борту своих создателей — сотрудников ЦАГИ — и членов их семей. Летчик Благин стал совершать вокруг самолета-гиганта фигуры высшего пилотажа и, не справившись с управлением, врезался в него сверху. Погибло полсотни человек, включая шестерых детей и оператора Ряжского, снимавшего из иллюминаторов «Максима Горького». Оператор Щекутьев с другого самолета производил съемку полета и катастрофы. Сталин ее посмотрел и угрюмо произнес:
— А вот это мы на экраны страны не станем пускать. Обязательно найдутся болтуны: новая Ходынка, дурное предзнаменование! Оставить съемку в материалах дела.
В те же дни Шумяцкий доложил еще об одном страшном событии. У Экка на съемках сгорела актриса, исполнявшая эпизодическую роль. Получив сильные ожоги, она скончалась в Институте Склифосовского.
— Я знаю о вашем особом отношении к этому талантливому режиссеру, — бормотал Борис Захарович, — но такие вещи нельзя оставлять безнаказанными. Во время съемок пожара на фабрике он заставил актрису Лямину выпрыгнуть из окна в пылающем платье, да еще в фартуке, облитом бензином. Якобы пожарные должны были мгновенно потушить, но бедная вспыхнула как факел и, пока тушили, получила ожоги, от которых скончалась. Конечно, здесь не полностью вина Экка, можно даже списать на несчастный случай. Но такие варварские приемы с актерами надо пресекать.
— Он снимает первый цветной фильм в истории? — хмуро раскурил трубку Сталин.
— Торопится, хочет успеть, пока не опередили.
— Товарища Экка лишить всех возможных премиальных, но от съемок не отстранять. А если успеет снять первое в мире цветное кино, то и премиальные восстановить. Товарищ Шумяцкий, вы когда отправляетесь за рубеж?
И вскоре Шумяцкий на целых три месяца исчез из поля зрения вождя, оставив вместо себя своего заместителя Якова Чужина, и каждый день рапортовал о доселе не слыханном турне. Чужин оказался далеко не таким забавным, без Шумяцкого в Кремлевском кинотеатре чего-то не хватало. Сталин с удовольствием посмотрел озвученную версию протазановского «Праздника святого Йоргена», от всей души смеялся. А когда увидел свежую кинохронику, потребовал убрать в пяти местах слова «великий Сталин».
А в самом начале июля — гром среди ясного неба! Шумяцкий написал о том, как присутствовал на премьере первого американского художественного полнометражного фильма — цветного! Не успел Экк. Опередили нас американцы. «Бекки Шарп». Экранизация «Ярмарки тщеславия» Теккерея. Режиссер Рубен Мамулян. Родился в армянской семье в Тифлисе, учился в Московском университете на юриста, потом сбежал в Англию, оттуда — в Америку.
— Вот этот армянин мог быть нашим кадром, — сокрушался Сталин. — Он бы не позволил американцам снова опередить нас. А Экк позволил. Не видать ему ни премий, ни орденов! Да еще и девушку сжег на съемках!
Как хорошо начинался этот киногод! И как все вдруг пошло наперекосяк! И долгожданный довженковский «Аэроград» сильно разочаровал, сплошная нудная беготня по тайге в поисках шпионов и вредителей, которые жаждут нанести вред строящемуся Аэрограду, и лишь в конце ненатуральные кадры летящих по небу в огромном количестве самолетов. Особенно Васька Красный негодовал:
— Я-то думал! Я весь фильм ждал, когда же наконец… А тут — тьфу какое-то! — И огорченный сын Сталина ушел из Зимнего сада, чуть ли не хлопнув дверью.
Чужин повторял в оправдание слова Шумяцкого, что Довженко мешали дальневосточные военачальники, а на них лично давил товарищ Гамарник.
— Первый заместитель нашего доблестного наркома обороны! — Сталин сердито повернулся к Ворошилову, который почти не пропускал кремлевских просмотров.
— Что я скажу, товарищ Сталин, — вздохнул нарком. — У Гамарника личная причина ненавидеть Довженко.
— Личная?
— Посуди сам. Гамарник — боевой революционер, в Киеве на заводе «Арсенал» он вел революционную пропаганду. А Довженко пошел добровольцем в украинскую армию и лично участвовал в подавлении революционного восстания, штурмовал завод «Арсенал». А потом, уже переметнувшись на нашу сторону, снял фильм «Арсенал». Как к нему после этого должен относиться Гамарник? — Ворошилов стал тереть виски. В последнее время у него все чаще случались приступы головной боли, последствие контузий в годы Гражданской, когда Клим храбрее всех рвался в бой, а рядом рвались снаряды.
— Согласен, это печальная страница в жизни нашего хваленого украинского кинодела, — хитро прищурился Сталин. — Дадим Довженко последний шанс отмыться. Посмотрим, как он снимет про Щорса, а там и решим.
— Там и решим, — глухо повторил Ворошилов. — Прошу прощения. — И он нетвердой походкой поспешил выйти из Зимнего сада. Иосиф Виссарионович с тревогой глянул на Климента Ефремовича.
Записка Б. З. Шумяцкого заместителю председателя СНК СССР Я. Э. Рудзутаку о покупке фильма Чарли Чаплина. 29 сентября 1935
Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы Б. З. Шумяцкого и Я. Э. Рудзутака, резолюции — автографы В. М. Молотова и Л. М. Кагановича. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 1082. Л. 114–115]
Теперь, после ухода Кирова, Ворошилов стал самым близким другом, да и
