Поручик Ржевский и дама с солонкой - Иван Гамаюнов

заявится в спальню к Софье, чтобы там до рассвета обсуждать планы по убийству её благоверного. Того влечения к этой женщине, которое было ещё недавно, поручик уже не ощущал, но если бы Софья стала приставать, то пришлось бы, дабы избежать подозрений, совершить очередной подвиг… ради блага Отечества.

Однако Софья, стремясь увидеться, опередила поручика. Прислала записку, что ждёт его в три часа в саду губернаторского дворца возле оранжереи. И пришлось Ржевскому снова надевать шубу и идти мёрзнуть на улицу ради блага Отечества, хотя он бы предпочёл ради Отечества совершать ночные подвиги, а не этот променад.

Софья в тёплой накидке из белого песца и шляпке, отделанной тем же мехом, казалось, не чувствовала мороза. Спрятав руки в такую же белую муфту, дама неторопливо прогуливалась по дорожке вокруг оранжереи и, значит, приехала на встречу заранее, ведь Ржевский явился на место ровно в три, а Софья уже была там и даже не посетовала, что её заставили ждать и мёрзнуть.

– Здравствуй, Саша, – сказала она и лучезарно улыбнулась. Её щёки разрумянились, глаза блестели, и поручик уже готов был снова очароваться этой дамой, если бы она не спросила: – Ты достал яд?

– Да, – ответил Ржевский.

– Я так и думала! – весело, с кокетливой улыбкой воскликнула Софья.

– Офицер всегда держит слово, – сказал Ржевский, но оказалось, что уверенность Софьи в том, что поручик выполнит обещание, основывалась вовсе не на этом.

– До меня дошли слухи, что у тебя роман с дочкой аптекаря, – сказала дама. – Я сразу поняла, что это неспроста. Значит, это и есть те самые связи, о которых ты говорил?

Ржевский даже растерялся:

– Ну… да.

– Надеюсь, эти связи не были теснее, чем необходимо, чтобы получить чистый яд? – всё так же кокетливо спросила Софья.

– Между нами вообще ничего не было! – воскликнул Ржевский.

– А по городу ходят слухи, что ты хочешь её увезти и жениться, – улыбаясь, сказала Софья.

– Да я…

– Говорят, – продолжала Софья, – что ты хотел увезти её прошлой ночью. Но священник, с которым ты договорился на счёт венчания, в последний момент отказался, поэтому пришлось тебе вернуть барышню домой.

– Ну, это уж совсем… – начал Ржевский, но Софья, почти смеясь, перебила его:

– Говорят, что накануне в сквере ты уговаривал её бежать из дому. Вы сидели рядом на лавочке, и ты клялся ей, что без ума от её зелёных глаз.

Ржевский вообще не помнил цвет глаз Анны, поэтому уже не знал, что возразить на такие буйные фантазии.

– В день вашей встречи, – не унималась Софья, – аптекарская дочка была в зелёной шляпке, поэтому изумрудный цвет глаз казался особенно ярок. Ты просто не смог устоять.

Ржевский плохо помнил, во что была одета Анна. Определённо он мог утверждать только, что она была одета, а не раздета. И шляпка, кажется, имелась, но вот цвет…

Поручик мысленно чертыхался, проклиная молву, а Софья веселилась:

– Любопытно, что в городе скажут теперь – после нашей встречи. Я нарочно назначила тебе свидание в людном месте, а то мне досадно, что молва болтает про тебя и аптекарскую дочку, а не про нас с тобой.

– Софи, ну зачем же? – Поручик покачал головой, а дама внезапно насторожилась:

– Ты не хочешь, чтобы про нас болтала молва? Про тебя и дочку аптекаря – пусть? Про тебя и племянницу губернатора – пусть? А про нас с тобой – нет? Почему?

Казалось, Софья готова обидеться, поэтому Ржевский произнёс, стараясь, чтобы в голосе чувствовалась страсть:

– Софи, это неразумно. Лучше, если наши имена не будут упоминаться вместе. Учитывая, что мы затеваем…

– Но теперь уже ничего не поделаешь, – возразила Софья. – Нас видели. А раньше кто-то видел твои санки возле моего дома. Видел ночью. Поэтому о нас уже говорят. Тебе это неприятно?

– Софи, – всё с той же нарочитой страстью произнёс поручик, – если бы ты назначила мне свидание не в таком людном месте, то уже давно увидела бы, что мне приятно, а что – нет…

– Саша! – Софья засияла от удовольствия. – Ты предлагаешь уединиться в оранжерее?

Ржевский опять растерялся, но, к счастью, дама сама же и возразила:

– Нет, нас могут там застать. – Она помялась. – И сегодня ночью не приходи. У меня столько хлопот! Придётся чуть ли не до утра готовиться к маскараду, который будет завтра у губернатора. Ты там будешь? – Она ахнула: – Забыла! Ты же поссорился с губернатором, и он отказал тебе от дома.

– Мне обещали достать приглашение, – возразил Ржевский.

– Тогда увидимся там, – сказала Софья. – И можем, как в прошлый раз, зайти в библиотеку, а мой муж…

– А Бенский на маскараде будет? – спросил поручик.

– Ты ревнуешь? – Софья опять вся засияла. – Да, он будет, но я тебе обещаю…

– Скажи ему, что мне понадобится его содействие. Я принесу на бал чистый яд, и там будет удобно… Ты понимаешь?

– Да! – Думая об убийстве, Софья сияла от счастья ничуть не меньше, чем при мысли о радостях любви, и это опять способствовало тому, чтобы Ржевский разочаровался.

Конечно, он не хотел этого показать, но дама как будто что-то почувствовала.

– Что с тобой? – спросила она.

– Ничего, – нарочито улыбнулся Ржевский. – Просто я чертовски замёрз.

* * *

Какой же русский не робеет перед полицией! Его широкой душе, любящей закружиться, разгуляться, сказать иногда «чёрт побери всё!», рано или поздно приходится столкнуться с грозной силой порядка, и встреча эта оставляет по себе такую память, что в другой раз кружишься и гуляешь с оглядкой. А даже если не случилась ещё та особенная встреча, то всё равно – слухами земля полнится, так что сама фигура стоящего в отдалении полицейского вызывает беспокойство.

Иные виды представителей власти редко вызывают внутренний трепет, но полиция заставляет трепетать всегда! И только тот, кто находится выше либо равен тому или иному полицейскому чину, чувствует себя свободно.

Как бы ни пытался полицейский проявлять дружелюбие, любезность и обходительность, русский чувствует при разговоре некую скованность, будто невидимыми кандалами, от которых никак не избавиться. А ежели русский говорит, что даже перед таким представителем власти не робеет, то он либо дурак, либо врёт бессовестно, как торговка