Нерон - Александр Кравчук

Основной смысл ответа Нерона сводился к следующему:

— Я не провоцировал Антистия ничем, он же осыпал меня самыми грязными оскорблениями. От сената потребовали, чтобы он занялся этим делом, следовало определить меру наказания, учитывая характер проступка. Слишком суровый приговор я смягчил бы и тем более не собираюсь воспрепятствовать приговору умеренному. А впрочем, если сенат сочтет уместным, то он может вообще освободить Антистия.

Более сообразительные из сенаторов ощутили в этих словах затаенный гнев и обиду. Тем не менее большинство из них склонилось к предложению Тразеи.

Само по себе это примечательно, ибо свидетельствует, насколько прочной была вера в милосердие Нерона.

Однако многие не избавились от подозрений и опасений. На Палатине происходило что-то скверное. Дело Антистия указывало: в окружении императора получают право голоса опасные люди. Заставляло задуматься и следующее: во время прений в сенате именно Авл Вителлий так резко выступал против смягчения приговора. А ведь Вителлий был одним из любимцев цезаря! Он неизменно шел по следам своего отца, уже покойного, который угодливостью завоевал благосклонность сначала Калигулы, потом Мессалины, а позже — Агриппины. Еще мальчиком Авл понравился старому императору Тиберию и пребывал в его окружении на Капри. Следующий император, Калигула, высоко ценил его как лошадника. При Клавдии оба Вителлия в высшей степени преуспевали: отец был доверенным советником цезаря, сын же — любимым партнером по игре в кости. Поэтому Авл получил должность консула уже в 48 году. Нерон быстро открыл его таланты; ему был близок столь опытный знаток различных извращений и азартных игр.

Некоторые старались рассеять опасения других, говоря:

— Вителлий, так резко нападая на Антистия, просто перестарался.

На это отвечали:

— А чем объяснить, что Коссуциан Капитон вообще осмелился выдвинуть обвинение? Ведь как доносчик он уже наказан, а как недавно возвращенный в сенат должен бы вести себя осмотрительнее! Вероятно, за всем делом стоит тесть Коссуциана, Софоний Тигеллин. А это не сулит ничего хорошего.

Тигеллин вошел в окружение императора благодаря тому, что занимался разведением скаковых лошадей на юге Италии. Как знаток он мог дать объяснение, совет. Прошлое Тигеллина было крайне темным. Известно только, что родился он на Сицилии в нищей семье. Потом перебрался в Рим. Поскольку он был очень красив, на него обратили внимание сестры Калигулы. За их благосклонность он поплатился высылкой в Грецию. Возвратился оттуда при Клавдии. По странному стечению обстоятельств почти одновременно умерли трое дядей Тигеллина, состоятельные люди. Наследство позволило ему приобрести поместья на юге и заняться коневодством.

Одним Антистием дело не кончилось. Вскоре было выдвинуто обвинение против Фабриция Вейентона. И в этом случае вина его была очевидной. Фабриций составлял пасквили на сенаторов и публиковал в форме их «последней воли». А в остроумии и изобретательности ему нельзя было отказать. В свое время, когда главы партий добивались высоких цен за наем людей и лошадей для игр, именно он запряг собак… в колесницы!

Осудили его, однако, не за эти публикации, но за мнимое взяточничество. «Завещания» Фабриция велено было предать огню. Это имело лишь один результат: они подскочили в цене и привлекли внимание читателей.

Уход Сенеки

Афраний Бурр умер в начале 62 года, вероятно, от рака горла. Не обошлось, однако, без толков, что Нерон его отравил. Эти сплетни находили свое подтверждение в том, что Бурр решительно противился планам развода с Октавией.

Когда Нерон поинтересовался его мнением по этому поводу, он ответил:

— Разводись, но должен будешь вернуть ей приданое! А приданым была империя.

Смерть префекта преторианцев явилась ударом прежде всего для Сенеки. Он терял друга и советника-коллегу, честного человека, полностью поглощенного государственными делами. Все, чего они оба добились в течение семи лет, определялось полным единством мнений и целей. Они взаимно дополняли и поддерживали друг друга. С авторитетом Бурра император чрезвычайно считался, так как все помнили тот октябрьский день 54 года, когда префект преторианцев объявил когорте, несшей охрану во дворце:

— Император скончался. Поприветствуем же его любимого сына, императора Нерона!

Если бы не этот его поступок, престол наверняка перешел бы к Британнику.

После смерти Бурра император вернулся к практике, к которой часто прибегали предыдущие властители: он назначил двух префектов преторианцев. Одним из них стал Фений Руф, что было воспринято с большим одобрением. С 55 года Руф являлся префектом по снабжению продовольствием и великолепно справлялся со своими нелегкими обязанностями. Он пользовался репутацией человека безупречной честности, однако по натуре слабого и робкого. Своим взлетом Руф обязан Агриппине и потому с 59 года пребывал в постоянном страхе, опасаясь разделить ее судьбу. Поэтому с самого начала уступил первенство своему коллеге, второму префекту преторианцев, которым стал профессиональный коневод, разводивший скаковых лошадей, — Софоний Тигеллин. Этот не ведал никаких сомнений и опасений. Он сделал карьеру, угождая Нерону, он и далее руководствовался одним лишь правилом: угадывать самые потаенные желания императора.

События развивались быстро. Вскоре после смерти Бурра и назначения новых префектов Сенека попросил цезаря об аудиенции и обратился к нему со следующей речью:

— Вот уже четырнадцать лет, как я сопутствую твоей столь обнадеживающей юности, уже восьмой год — твоему правлению. В течение этих лет сколькими званиями и богатствами ты меня одарил! Именно их избыток — это единственное, что не позволяет мне чувствовать себя воистину счастливым. Ибо часто я сам с собой рассуждаю: «Итак, я, рожденный эквитом, выходец из провинции, ныне принадлежу к сановникам государства! Я, человек новый, блистаю среди аристократов, которые могут с гордостью указать на длинный ряд славных предков! А ведь я гордился, что мой дух может удовлетвориться малым. Тем временем я развел столь великолепные сады! Я прогуливаюсь по загородным поместьям, я — владелец громадных земельных угодий, у меня огромные доходы!

Могу сказать только одно в свое оправдание: ведь мне не подобало противиться твоей благосклонности!»

Произнося это, Сенека давал отповедь многим завистникам, которые уже давно упрекали его за чрезмерное богатство, что философа крайне огорчало. Теперь он просил императора, чтобы тот освободил его от бремени и эти владения включил вновь в свои наделы. Такое предложение было равнозначно просьбе об освобождении от обязанностей советника. Этого пожелания Сенека не мог высказать прямо, ибо не занимал никакой официальной должности. Он напоминал мимоходом, что уже стар и не в силах справляться с делами, жаждет отдохнуть и заняться совершенствованием духа.

Ответ Нерона полон был выражениями сыновьих чувств. Он начал со слов:

— Если я могу сразу же ответить на твою приготовленную и обдуманную речь, то лишь благодаря тебе! Когда я был мальчиком, а потом юношей, ты помогал мне указаниями и советами. Пока я жив, не забуду, скольким тебе обязан!

Разумеется, пожертвованных поместий император назад не принял, однако дал понять, что не может воспрепятствовать стремлению старца, который жаждет покоя. Они расстались, обнимая и целуя друг друга.

Это была почетная отставка. Сенека сам предупредил ее. Он понимал, что без Бурра не способен управлять делами империи. Он знал также, что уже давно много сенаторов и придворных настраивают императора против него.

Уместно было бы спросить, почему только теперь Сенека принял решение распрощаться с государственными делами и политикой. Философ, однако, мог бы защищаться следующим образом:

— Это правда: о недостатках и преступлениях Нерона я знал лучше других. Если, несмотря на это, я так долго оставался, то делал это не ради собственного тщеславия, а ради всеобщего блага. Я стремился, пока возможно, воздействовать на императора и обуздать его дурные инстинкты. Я воспитал тигра и хотел удержать его в повиновении. Это не удалось. Зверь вырвался из клетки!

Но, отходя от общественной жизни, Сенека мог услышать и другой упрек — что он предает идеалы и Умение стоиков, которые проповедовали: философ должен посвятить всего себя благу государства и каждого отдельного гражданина. Он призван помогать даже своим врагам. От этой обязанности его ничто не избавит — ни возраст, ни усталость, ни опасность.

Подобный упрек Сенека отверг в трактате «О счастливой жизни», заявив: наставники нашей школы не считают, что мудрец должен заниматься, проблемами любого, без различия, государства. Совершенно неважно, каким путем он приходит к пониманию счастливой жизни: потому ли, что государственный строй не соответствует мудрецу, или же наоборот.