Секта. Роман на запретную тему - Алексей Колышевский

– Мне только одно непонятно. Все эти вкусности… Тем более они такого качества, которое я в Москве нигде не встречал. Даже приготовлено все по-другому: вкусно, и не надо смазывать себе небо огненным васаби, чтобы не казалось, что ешь пластилин или оконную замазку. Одним словом, не ресторан «Тануки» и даже не «Скай Лаунж». Откуда все это?

– Самолетом привозят, – невозмутимо ответил Мистер Ты.

– Куда? – не понял Гера. – Где же садится этот самолет?

– А здесь в двадцати километрах военный аэродром. Туда прямо и садится. А оттуда машиной подвозят. Быстро получается.

– А я что-то самолетов не слышал пока.

– Они с другой стороны подлетают. Им над этим местом летать запрещено. Сюда и заезжать запрещено, и заходить. Квадрат сорок на сорок километров – сплошная закрытая зона.

– А я спокойно проехал…

– Тебя пропустили, вот и проехал. Саке? Хотя тебе нельзя саке, извини, – Мистер Ты убрал от Геры маленькую фарфоровую рюмочку, а себе налил в такую же и с удовольствием выпил.

– Это почему же?

– У тебя сердце и без того уставшее. Зачем же продолжать его загонять, хотя бы и такой вкусной штукой, как горячее саке? – И Мистер Ты выпил вторую рюмочку.

– А вы откуда знаете?

Мистер Ты задумался:

– Не могу тебе ответить на этот вопрос. Просто я таким родился. Потом немного подучился, то да се…

– Так кто же вы такой на самом деле? – Гера приготовился выслушать ответ и от любопытства даже вытянул шею.

– Медиум. Слышал когда-нибудь такое слово?

– Слышал. Это значит «середина».

– Нет, – Мистер Ты хохотнул, но ломаться в этот раз не стал, – это значит «чертов сын». Ну, или дочь, хотя среди женщин медиумов мало. Я слышал, что в Америке жила такая Диана Воган, через которую с людьми разговаривал Асмодей, один из королей ада, но это было давно, в девятнадцатом веке, и с тех пор мне ничего не известно о медиумах-женщинах.

Гера решил блеснуть своими познаниями в этой области:

– А вот как же, например, Блаватская?

– Блаватская? Ну, назвать Блаватскую медиумом – это то же, что назвать медиумом шизофреничку Новодворскую. Нет, – Мистер Ты выпил третью рюмочку саке и с блаженным видом откинулся на спинку стула, – Блаватская просто записала не свои мысли и издала их на бумаге, вот и все. Видишь ли, чертопоклонники не любят убогих и ущербных баб, а Блаватская была именно такой – убогой и ущербной злобной тварью. Она духовный вампир. Да. Причем типичный.

– Я что-то такое слышал. Это лузер, высасывающий силы у более успешного человечка?

– О! – Мистер Ты положил руки на стол. – Я вижу, у нас завязывается интересная беседа. Но ведь ты, в конце концов, не собираешься сию секунду вернуться в Москву? Тем более что о деле-то мы пока не говорили, а пора бы. Ну да ладно, темных надо просвещать по возможности. Видишь ли, хочу я этого или нет, но быть медиумом, человеком, который читает мысли, предсказывает будущее и внушает свои желания остальным, – это все же не от светлого бога, хотя я верю в него и отношусь к нему с большим уважением. Более того, иногда я делаю то, что светлый бог всегда одобряет. Он просто использует меня в своих целях, и я не против этого. Но все же медиум – это ближе туда, – Мистер Ты направил указательный палец в пол, – ничего не поделаешь. А насчет духовного вампиризма – тот, кто им живет, и есть настоящий вампир. Вампиры не сосут кровь и не спят в гробах – это сказки и чушь собачья. Так уж получается, что некоторые из населяющих эту землю мастерски владеют искусством заставлять прочих испытывать чувство ответственности и – представь себе! – даже ощущать обязательства перед ними, не имея на то вообще никаких причин. Люди-пиявки, с точки зрения медиума. А пиявка значит вампир. Только человек-пиявка не кровь сосет, а высасывает из других любовь к жизни. И таких людей можно встретить везде: и в высшем обществе, и среди отпетых клошаров. Присосется такой и всеми способами будет пытаться сохранить свое место у тебя на шкуре. И вроде от него ничего не зависит, ни любви к нему не испытываешь, ни дружбы… Но вот почему-то – неизвестно, как такое получается у пиявок, – они заставляют тебя чувствовать себя обязанным им неизвестно по какой причине.

– Вообще-то знакомая картина, – вставил реплику Гера, – встречались мне такие персоналии. Они все такие… С виду кроткие, а приглядишься получше – это твари премерзостные.

– Так и есть. И я, – Мистер Ты задумчиво посмотрел на графинчик саке, – вовсе не мизантроп, что говорю сейчас все это. Я люблю людей, вампира невозможно полюбить. Вот ты, наверное, предполагал, что та или иная тварь, что называется, «сосет» из тебя?

– Чувствовал. Но сделать ничего не мог – это были коллеги в офисе. Не бросать же было работу из-за них. Хотя и в обычной жизни встречались, как я сейчас припоминаю.

– Тогда тебе нужно постичь кое-какие правила – это может помочь при вынужденном общении с тварью.

– Правила поведения? – Гера налил себе какого-то особенного, с фруктовым вкусом чая и с наслаждением пил маленькими глотками. Чай был красного цвета, и он вдруг на мгновение представил себе, что пьет горячую кровь.

– Нет, не поведения. Вести себя с вампиром можно как угодно, все равно он окажется сильнее. Сильнее всегда тот, кто имеет против тебя злой умысел, а ты об этом вовсе не догадываешься. Это правила опознания пиявки. Предположим, ты знаком с человеком, часто звонишь ему, приходишь в гости, и при этом тебе совершенно не хочется ни звонить, ни навещать его. Бывает такое?

– Бывает, – тяжело вздохнул Гера и вдруг неожиданно подумал про Сеченова.

– А ты все равно продолжаешь, потому что чувствуешь себя виноватым, если этого не сделаешь?

– Ну да. Особенно когда некуда деваться и этот человек твой долбаный начальник и благодетель.

В глазах Мистера Ты промелькнуло удовлетворение, но Гера ничего не заметил. Он вновь принялся смаковать красный чай.

– Ну, или, допустим, – продолжал Мистер Ты, – есть кто-то, кому ты постоянно делаешь одолжения. Причем тот, кому ты их делаешь, открыто об этом не просит. Может быть, слабый намек, но тем не менее понятный. Иногда вампир идет от противного и, состроив жалостливое лицо, скромно и тихо говорит, что, мол, «я даже не могу тебя просить об этом, старичок». И тогда ты начинаешь настаивать, что готов помочь. Тебе просто хочется ему помочь! Хитрый, искусный вампир, сосущий твою душу, никогда ничего не попросит открыто, уж извини, что приходится повторяться. Он не глуп и понимает, что такие просьбы будут выглядеть отвратительно и ты, скорее всего, никогда не согласишься их выполнять. А вампир дает тебе знать о его пожеланиях исподволь и при этом тщательно маскируется, скрывая свои острые клыки паразита.

Гера вновь вспомнил Сеченова и удивился точности совпадения его повадок с характеристикой Мистера Ты:

– У него любимая фраза: «Я же не навязываюсь».

Мистер Ты усмехнулся:

– Да. Не навязывается. Он особенно любит прикидываться недалеким, непонимающим, и ты его жалеешь или злишься на него, но ты ему помогаешь, а он всегда очень доволен, когда получает от тебя желаемое. При этом муки совести его явно не терзают, не так ли? Люди, как правило, принимают вампиров за тех, кем они прикидываются, жалеют их… Тут подключается самодовольство: «Ему хуже, чем мне, так почему бы не помочь бедняге?» Вот на этом альтруизме вампир и раздувается, словно насосавшийся комар. Вампир всегда там, где есть люди, зацикленные на своем моральном долге.

Гера, чья мораль всегда была свободна от предрассудков, жадно впитывал слова этого многоликого человека. Прежде он никогда не слышал ничего подобного, и сейчас семена, упав в подготовленную почву, на глазах давали всходы. За каждым словом Мистера Ты Гере чудился Сеченов. Сеченов со своими шутками-прибаутками, за которыми скрыта его железная воля и постоянное движение в нужную лишь ему одному сторону. Как же он не понял этого раньше! Ведь вот он – его, Германа, персональный вампир!

Мистер Ты внимательно наблюдал за выражением лица Геры и считывал нужную ему информацию, словно и не лицо это было, а штрихкод на пачке сигарет, а он, Мистер Ты, был кассиром, эту пачку пробивающим:

– А как ты относишься к нищим? Подаешь?

Геру передернуло:

– Никогда! Я однажды, еще в институте, наугад открыл Ницше и прочел: «Нищих надобно удалять, ибо стыдно подавать им и стыдно не подавать им». Как-то запали мне эти слова, знаете, на всю жизнь.

– Ну, есть, конечно, люди, которым неудобно не подать, но таких очень немного. К несчастью, всем нам часто приходится делать вещи, которые вроде бы как от нас и не требуются. Очень тяжело начать совершать добрые дела, когда тебя принуждают к этому. Всякий человек должен сам решать, как далеко заходят его обязательства перед семьей и обществом – это его личное дело. И уж конечно, если выбирать между каким-то нищим и, допустим, собой, то ведь нельзя позволить себе обделить себя же? Ведь это абсурд, согласись. Прежде всего в список тех, кто более всех для тебя значим, тебе надо включить самого себя, а уж если ты решил кому-то помочь, то подумай, так ли важна эта помощь для того, кто хочет ее получить. Подумай, кому ты собираешься помочь. Уверяю, что придешь к тому же выводу, что и Ницше.