Полное собрание сочинений Св. Иоанна Златоуста в двенадцати томах. Том первый, книга первая.С предисловием А. П. Лопухина. - Иоанн Св.

14. Но скажет кто-нибудь, не одно и то же - погрешит ли мирянин, или навсегда посвятивший себя Богу; так как не с одной высоты падают оба они, то и раны у них не одинаковы. Ты очень заблуждаешься и обманываешься, если думаешь, что иное требуется от мирянина, а другое от монаха; разность между ними в том, что один вступает в брак, а другой нет, во всем же прочем они подлежат одинаковой ответственности. Так, гневающийся на брата своего напрасно, будет ли он мирянин или монах, одинаково оскорбляет Бога, и взирающий на женщину ко еже вожделети ея, будет ли он тем или другим, одинаково будет наказан за это прелюбодеяние (Матф. V, 22, 28). Если же можно прибавить что-нибудь по соображению, то - мирянин менее извинителен в этой страсти; потому что не все равно, тот ли прельстится красотою женщины, кто имеет жену и пользуется этою утехою, или будет уловлен этим грехом тот, кто вовсе не имеет такой помощи (против страсти). Также клянущийся, будет ли он тем или другим, одинаково будет осужден, потому что Христос, когда давал касательно этого повеление и закон, не сделал такого различения и не сказал: если клянущийся будет монах, то клятва его от лукаваго, а если не монах, то нет, а просто и вообще всем сказал: аз же глаголю вам не клятися всяко (Матф. V, 34). И еще сказав: горе смеющимся (Лук. VI, 25), не прибавил: монахам, но вообще всем положил это правило; так Он поступил и во всех прочих, великих и дивных повелениях. Когда напр. Он говорит: блажени нищии духом, плачущии, кротцыи, алчущии и жаждущии правды, милостивии, чистии сердцем, миротворцы, изгнани правды ради, несущие за Него от внешних (неверующих) упомянутыя и неупомянутыя поношения (Матф. V, 3-11), то не приводит названия ни мирянина, ни монаха: такое различение привнесено умом человеческим. Писания же не знают этого, но желают, чтобы все жили жизнию монахов, хотя бы и имели жен. Послушай, что говорит и Павел (а когда говорю о Павле, говорю опять о Христе). Павел же, в послании обращаясь к людям, имеющим жен и воспитывающим детей, требует от них всей строгости жизни, свойственной монахам. Так, устраняя всякую роскошь и в одежде и в пище, он пишет такия слова: жены во украшении лепотном, со стыдением и целомудрием да украшают себе, не в плетениих, ни златом, или бисерми, или ризами многоценными (1 Тим. II, 9); и еще: питающаяся пространно жива умерла (- V, 6); и еще: имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем (-VI, 8). Чего еще больше этого можно было бы требовать от монашествующих? А научая других удерживать язык, он опять постановляет строгия правила, такия, которыя исполнить трудно и монахам, потому что устраняет не только срамныя и глупыя речи, но и шутовския, изгоняет из уст верных не только ярость, и гнев, и обиду, но и крик: всяка, говорит, ярость, и гнев, и клич, и хула да возмется от вас, со всякою злобою (Еф. IV, 31). Или мало тебе кажется этого? Подожди и услышишь гораздо больше о том, что Он заповедует всем о незлобии. Солнце, говорит, да не зайдет во гневе вашем (Еф. IV, 26), блюдите, да никтоже зла за зло кому воздаст: но всегда доброе гоните и друг ко другу и ко всем (1 Сол. V, 15); и еще: не побежден бывай от зла, но побеждай благим злое (Римл. XII, 21). Видишь ли доходящую до самой вершины степень любомудрия и долготерпения? Послушай также, что заповедует он о любви - главе добродетелей: поставив ее выше всего и сказав о ея действиях, он объяснил, что от мирян он требует той же любви, какой (требовал) Христос от учеников. Как Спаситель сказал, что самая высшая степень любви состоит в том, чтобы душу свою полагать за друзей своих (Иоан. XV, 13); так и Павел выразил то же самое, сказав: любы не ищет своих си (1 Кор. XIII, 5), и к такой-то любви заповедал стремиться; так что, если бы только это одно было сказано, было бы достаточно для доказательства, что и от мирян требуется то же самое, что от монахов, потому что любовь есть связь и корень многих добродетелей, а Павел излагает ее и по частностям. Чего же можно требовать больше этого любомудрия? Когда он повелевает быть выше и гнева, и ярости, и крика, и любостяжания, и чревоугодия, и роскоши, и тщеславия и прочаго житейскаго и не иметь ничего общаго с землею; когда заповедует умертвить уды (Колос. III, 5), то очевидно требует от нас такой же строгой жизни, какой (требовал) от учеников Христос, и желает, чтобы мы были так же мертвы для грехов, как умершие и погребенные. Посему и говорит: умерый свободися от греха (Римл. VI, 7). А в иных местах он увещавает нас подражать Христу, а не только ученикам Его; так когда убеждает нас к любви, к незлопамятству и кротости, то приводит в пример Христа. Итак, если (Павел) повелевает подражать не монахам только и даже не ученикам, но самому Христу, и не подражающим назначает величайшее наказание, то почему ты называешь их высоту большею? Всем людям должно восходить на одну и ту же высоту; то именно и извратило всю вселенную, что мы думаем, будто только монашествующему нужна большая строгость жизни, а прочим можно жить безпечно. Нет, нет; от всех нас требуется, говорит он, одинаковое любомудрие: это весьма хотел бы я внушить; или - лучше - не я, но Сам тот, кто будет судить нас. Если же ты еще удивляешься и недоумеваешь, то вот мы опять почерпнем для слуха твоего из тех же источников, чтобы тебе совершенно омыться от всякой нечистоты неверия. Я представлю доказательство от наказаний, имеющих быть в тот день (суда). Богач не за то много наказан, что был жестоким монахом, но - если можно сказать нечто в пояснение, - за то, что, будучи мирянином и живя в богатстве и пурпуре, презирал Лазаря в крайней бедности. Впрочем, не скажу ни того ни другого, а только то, что он был жесток и за это терпел тягчайшия муки в огне. И девы за то, что не имели человеколюбия, были отвержены от брачнаго чертога; и, если можно прибавить нечто и от себя, наказание им не только не было усилено за девство их, но, может быть, еще смягчено за это; ибо оне не услыхали: идите во огнь, уготованный диаволу и ангелом его (Матф. XXV, 41), но только: не вем вас (-12). Если же кто скажет, что то и другое одинаково, - противоречить не стану; потому что я стараюсь теперь доказать, что жизнь монахов не делает наказаний более тяжкими, но что и миряне подвергаются тем же самым наказаниям, если грешат одинаково с ними. Так и одетый в нечистую одежду (Матф. XXII, 1-13) и требовавший (с должника) сто динариев (Матф. XVIII, 23-34) потерпели постигшия их беды не за то, что были монахи, но первый погиб за блудодеяние, - а последний за злопамятство. Если кто посмотрит и на других, которые будут тогда наказаны, то увидит, что они подвергаются наказанию только за грехи. Это можно заметить не только в наказаниях, но и в увещаниях. Так, (Господь), говоря: приидите ко Мне, вси труждающиися и обременении, и Аз упокою вы; возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем и обрящете покой душам вашим (Матф. XI, 28-29), говорит это не одним только монашествующим, но всему человеческому роду. И когда он повелевает идти тесным путем (Лук. XIII, 24), то обращает речь не к ним только одним, но ко всем людям; одинаково всем заповедал Он ненавидеть душу свою в мире сем (Иоан. XII, 25) и все прочее тому подобное. Когда же Он говорит не ко всем, и не закон преподает, то Сам же и объясняет нам это. Так, говоря о девстве, Он присовокупил: могий вместити да вместит (Матф. XIX, 12); не сказал: всяк, не преподал этого в качестве заповеди. Так и Павел, который везде является подражающим Учителю, коснувшись этого предмета, сказал: о девах же повеления Господня не имам (1 Кор. VII, 25). Итак впредь думаю, и самый склонный к спорам и безстыдный не будет отвергать, что и мирянину и монаху должно достигать одинаковой высоты, и что оба они, в случае падения, получат одинаковыя кары.

15. Ясно доказав это, изследуем теперь и то, кто легче и скорее может пасть. Впрочем, здесь не нужно нам и изследования. Хотя сохранение целомудрия легко для человека женатого, как пользующагося великою утехою, - в отношении к прочим добродетелям и для него это оказывается не очень (легким), - однако, и здесь мы видим падающими больше женатых, нежели монахов. Не столько выходят из монастырей для вступления в брак, сколько от брачнаго ложа уходят к блудницам. Если же (миряне) так часто падают в том, против чего им легко бороться, то что им делать с прочими страстями, которыми они возмущаются более, нежели монахи? На этих, конечно, сильнее нападает похоть, так как они не имеют общения с женщинами; но прочия страсти могут и не приближаться к ним, тогда как мирян сильно преследуют и поражают в самую голову. Если же монахи и в том, в чем сильнее бывает у них борьба, побеждают легче, нежели люди, не подвергающиеся такой борьбе, то они очевидно гораздо легче последних устоят против прочих страстей, которыми они не возмущаются. Так корыстолюбие и страсть к удовольствиям и власти и всему прочему обыкновенно гораздо легче преодолеваются ими, нежели мирянами. Как на войне и в сражении мы называем более легкою не ту часть борьбы, где мертвые падают часто и один за другим, но ту, где падают редко и немногие: так надобно судить и об этом предмете. Корыстолюбие легче преодолеет не тот, кто вращается среди мира, но тот, кто пребывает в горах; первый легко и побеждается им, а побежденнаго корыстолюбием, надобно причислять к идослужителям (Колос. III, 5). Последний, если имеет деньги, не захочет оставить без пособия и родных своих, но с охотою отдаст им все, между тем как первый не только оставит их без внимания, но и обидит не меньше чужих: а это уже другой род идослужения, тяжелее перваго. И надобно ли исчислять все прочее, что монашествующими легко побеждается, а мирян низлагает с великою силою? Как же ты не боишься и не трепещешь, вводя (сына) в такую жизнь, в которой он скоро может быть побежден пороками? Или тебе кажется делом маловажным служить идолам, быть хуже неверных, отрицаться делами от служения Богу, - чему всему скорее подвергнутся люди привязанные к миру, нежели монахи? Не видишь ли, что тот страх твой - пустой предлог? Если уже надобно бояться, то не за тех, которые избегают волнений и поспешают к пристани, но за тех, которые носятся по волнам среди вихря и бури. Здесь скорее могут быть кораблекрушения, оттого, что и волнений больше, и те, кому предстоит бороться, безпечнее; а там и волн таких нет, и великая тишина, и усердия больше в тех, которые должны бороться. Поэтому мы и привлекаем (других) в пустыню, не для того, чтобы они только облеклись в власяницу, надели на себя вериги и посыпались пеплом, но чтобы, прежде всего другого, избегли пороков и предались добродетели. Что же, скажут, неужели все женатые погибнут? Не это говорю я, но то, что им, если захотят спастись, предстоит больше трудов, по неизбежной необходимости, - потому что несвязанному легче бежать, нежели связанному. Но получит ли он и большую награду и блистательнейшие венцы? Нет; потому что он сам налагает на себя эту необходимость, между тем как можно бы и не налагать. Итак, когда у нас ясно доказано, что мы подлежим ответственности одинаковой с монахами, пойдем и сами по удобнейшему пути и сыновей поведем по нему; а не станем, как враги и неприятели, потоплять их и увлекать в бездны порочности. Если бы это делали другие, было бы не так ужасно; но когда родители, испытавшие все житейское и на самом деле узнавшие, как пусты настоящия удовольствия, доходят до такого безумия, что влекут к ним других, так как им самим возраст уже непозволяет (предаваться им), и, когда им следовало бы укорять самих себя за прежнее, ввергают туда же и других, и притом - находясь уже близ смерти, суда и тамошних истязаний; то какое останется для них оправдание, какое прощение, какая милость? Они будут наказаны не только за свои грехи, но и за влияние на детей, успеют ли они довести их до падения, или нет.