Русская готика - Артем Тихомиров

– Олег.

– Кости костями, но лучше бы, чтобы строительство прекратилось… Что-то произойдет. Ты ведь предчувствуешь…

– Да. – Это была правда. Все сводилось к этому. Все мысли, все кошмары и нелепые страшные мысли. Олег выразил именно то, что было у нее внутри.

Пока дом ждал, копил силы и, возможно, выискивал жертву. Старое чудовище пробудилось.

– Так что же делать? – спросила Наталья.

– Не имею понятия. Наверное, ничего. Это дело твоего мужа.

– Значит, и меня оно касается.

– Знаю.

Не глядя на нее, Олег занялся салатом. Он был голоден. «Зря я завел этот разговор. Теперь она не даст мне покоя. И будет увиваться за мной, пока банкир не узнает, что у нас кое-что было…» Олег бросил в салатницу большую ложку майонеза, тот шмякнулся, словно ком жидкой грязи.

– Ты будешь есть? – спросил он.

– Нет, спасибо.

– Смотри.

– Олег, что нам делать?

– Ну что ты от меня требуешь? – спросил он, разозлившись. – Чтобы я принес себя в жертву этому дому? Повесился в холле? Так те трое?..

– Не знаю, Олег, – покачала Наталья головой.

– Тогда не говори больше об этом. Если что-то произойдет, мы не будем в этом виноваты…

Олег отвернулся, открыл холодильник, чтобы достать банку тушенки. В этот же миг он услышал шаги. Наталья вышла из кухни, пересекла коридорчик и оказалась в сенях. Олег выглянул из кухонного окна. Наталья шла через двор.

Дрожа, он сел на табурет и закрыл руками лицо.

12. Особняк (2)

– Пап, привет, как поживаешь?

Звонок дочери отвлек Виктор от работы, но он все-таки ответил.

– У меня нормально. Дела… – сказал Барышев. Внутри его головы словно поселился рой жалящих пчел. Их настойчивые укусы призывали к чему-то, но он не имел понятия, что им понадобилось. Пчелы гудели, заглушая многие звуки в окружающем мире. Барышев откинулся на спинку мягкого кресла в своем кабинете и поглядел в окно, на запруженную транспортом улицу. Сколько раз он уже видел эту картину? Потоки машин. Безразличный ветер и дождь. Фигурки прохожих, маленькие, хрупкие. Только протяни руку и сожми их, чтобы пошла кровь и вылезли внутренности.

– Слушай, я хочу к маме съездить. Проведать, как там она. Ну и отдохнуть малость.

– У тебя что, нет занятий?

– Нет, два дня свободных, – сказала Лида.

Пчелиное жужжание перешло в злобный гул. Виктор помассировал глазные яблоки и отвернулся от окна, уставясь на дверь. По лбу бежали блестящие струйки пота.

– Не думаю, что можно, – сказал Виктор.

– Как это?

«Она считает, что мое разрешение только формальность? Ошибаешься, деточка!»

– Мама занята, у нее сейчас масса дел. Масса! Важных дел!

– Я не буду ее отвлекать, просто поговорю и…

– Нет, – сказал Виктор, улыбнувшись.

– Пап!..

– Ты не знаешь, что постороннее присутствие там нежелательно!? Работа только-только началась. Все еще… очень зыбко… – прибавил он почти что шепотом, будто доверяя тайну.

– Ничего не понимаю, – произнесла дочь.

Виктор вспомнил, что она застала его ночью сидящим в темноте на кухне… и испугалась. Она и должна, обязана бояться… Слово Барышева закон! Что там Лида бы себе ни вообразила, она не сможет ему помешать! Наталья утверждала, что их дочь пошла в него, но она не права. Лида только прикидывается. Цель ее ему неизвестна (пока), но все это не будет продолжаться вечно. Лида – очень ненадежное звено, не правда ли? Теперь-то совершенно ясно… Ночью он много думал, взвешивал, прикидывал.

Барышев запустил руку в волосы, нарушив укладку, сжал кулаки, дергая себя за светлые пряди.

– Я сказал, что тебе нельзя ехать. Сейчас, по крайней мере.

«Она – шпионка Натальи. Вот в чем закавыка! Моя пятая колонна!»

– Папа, ты, по-моему, не понимаешь. Я просто еду повидать маму. Я… да не собираюсь я приближаться к твоему дому! К стройке этой! Ты чего?

Твоему дому…

– Лидочка, ты меня не слушаешь. Это очень плохо… Я тебе запрещаю. Пока нельзя.

– Папа, я же…

– Ты никуда не поедешь, мерзкая дрянь!!! Не смей мне перечить!!! – заорал он в трубку что есть сил. За секунду до крика, пчелы в его голове, кажется, превратили мозг в кашу.

Наступила тишина. Виктор вынырнул из серо-багрового облака ярости и ждал.

– Дурак! Кретин! – донеслось из трубки.

Лида отключилась.

Он никогда в жизни не кричал на нее, на свою папину дочку. Что такое? И она отрубила связь сама, за ней осталось последнее слово!..

Виктор встал из кресла, взял телефонную трубку в руку наподобие ножа и стал ритмично, все увеличивая силу, долбить им по столу. На пол полетели мелкие предметы. Виктор бил телефоном о пластик, пока его корпус не затрещал и не треснул пополам. Потом Барышев бросил его на пол и принялся топтать.

При этом он не издал ни единого звука. Испуганная секретарша вошла в кабинет, посмотреть, что происходит, и увидела банкира, стоящего у окна. Разбитый вдребезги сотовый валялся на ковровом покрытии среди прочей мелочевки.

– Виктор Сергеевич, что случилось? – спросила девушка.

Он повернулся. Прическа сбилась, глаза блестели словно две лампочки, но на губах была нормальная улыбка. Почти нормальная.

– Я тут немного намусорил. Будь любезна, прибери, пожалуйста, а я пройдусь.

Секретарша кивнула. Она была уверена, что сейчас он накинется на нее и начнет бить головой о стену.

Виктор взял со спинки стула пиджак и вышел из кабинета, насвистывая. В ближайшем салоне связи он купил новый сотовый и тут же подключил его.

Лида подошла к машине, стоящей у подъезда, и забралась на сиденье рядом с водителем. Шофер, недавно нанятый Барышевым, поздоровался и спросил, куда ехать. Лида объяснила. Он кивнул: все ясно – туда, где сейчас живет хозяйская жена.

Машина развернулась и миновала пост охраны со шлагбаумом. Лида бросила сумку на заднее сиденье и пристегнулась, отвернувшись в окно. На ее щеках был румянец. Обычно он появлялся в моменты, когда градус гнева превышал норму. Лида была зла. Чертовски зла. Ее так и распирало от ярости.

Отец наорал на нее. В первый раз в жизни – раньше, что бы ни случилось, он себе подобного не позволял. Во всех конфликтах они находили общий язык гораздо легче, чем с матерью. Казалось, что это их сближает и лишний раз доказывает, что Лида – папина дочка (значит, все было только фикцией?). Эта истерика отца неоправданна, бессмысленна… Лида чувствовала себя униженной – точно ей при всем честном народе отвесили оплеуху. Что плохого в том, если она поедет повидать мать, скажите на милость?

Мерзкая дрянь!!!

Это уже ни в какие ворота не лезет. Похоже, ее отец начинает сходить с ума. Как же иначе объяснить его вспышку? Накануне Лида нашла его на кухне, сидящего в темноте с таким лицом… словом, она подумала, что с ним плохо… А сейчас еще и это. Грязное несправедливое оскорбление от человека, которого Лида считала примером для подражания.