Охота на Роммеля - Стивен Прессфилд

Однако я переборол себя.

— Маркс, дружище, ты можешь еще продержаться немного?

На рассвете немцы собрались в дорогу. Они произвели поверхностный осмотр ущелья, ничего не нашли, попили горячий чай и умчались прочь. Нужно ли мне было останавливать их? Просить о помощи? Я ясно видел немцев из укрытия. Как бы там ни было, я позволил им уехать. Через несколько минут наши парни выползли из своих нор, словно лисы. Мы выглядели как трупы. Я посмотрел в глаза Колли. Наверное, он думал о том же. Неужели мы сваляли дурака?

Горячая вода и бисквиты почти не восстановили наши силы. Что делать с «Лянчей»? Грейнджер сказал, что он всю ночь пытался придумать какой-нибудь выход.

— Давайте снимем передний вал и установим на его место сани, — предложил он нам. — Свяжем пару бревен вместе наподобие хвостовых лыж у гидросамолета. Езда не будет приятной, но мы загрузим в кузов наших раненых парней, которые не могут ходить. И нам не придется нести в руках канистры с водой.

Никто не поздравил Грейнджера с блестящей идеей. Он не услышал благодарности и слов похвалы. Мы просто ласково похлопали его по спине и по плечам, а затем приступили к работе.

Парни превратили грузовик в платформу, на которую мы уложили Маркса и Грейнджера. Колли всунул свои кости в пассажирское кресло. Панч сел за руль. Оставшись с одной «Лянчей» мы получили небольшое преимущество. Нас труднее было заметить с воздуха. Два человека спереди высматривали машины 288-го отряда. Тот, кто шел позади, следил за приближением самолетов. Через каждый час я устраивал передышку на пятнадцать минут. После трех таких заходов мы останавливались на час и собирались с силами. В случае удачи наш отряд должен был добраться до Бир-Хемета на второе утро.

К трем часам дня мы пересекли вброд мелкое озеро и вышли на каменистую равнину, на которой тут и там возвышались скалы. В одном месте наши колеса хрустели по корке из раковин — донным отложениям какого-то древнего моря.

Затем в нескольких милях от нас мы увидели арабов — сначала маленькую группу, затем большой караван верблюдов и пеших людей. Кочевники тоже заметили нас, но не стали приближаться. Когда мы направились к ним, они поспешно скрылись из виду. Наверное, немцы объявили награду за нашу поимку или пригрозили расправой тем, кто осмелится оказать нам помощь.

Весь день наш отряд пробивался к гряде невысоких гор, видневшихся на горизонте. Мы полагали, что это было плоскогорье Гилф-Атар, которое нам следовало обогнуть перед тем, как выйти на дорогу к Бир-Хемету. Выбравшись на твердый грунт, мы разогнали «Лянчу» до максимально возможной скорости. Она едва доходила до трех-четырех миль в час, но парни радовались и этому. Горы медленно приближались. Мы достигли их к наступлению темноты.

Отряд расположился на ночь около развалин римского водоема. Мы разместили Маркса и Грейнджера в небольшой пещере, где они могли отдохнуть после длительной тряски. Хорошей воды было вдоволь. Я созвал парней на совет. Бир-Хемет находился в сорока милях от нас. Я предложил оставить раненых и обессиленных людей в пещере. Мы могли снабдить их имевшимся у нас оружием. Тем временем два-три самых крепких человека должны были взять «Лянчу» и отправиться ночью к месту сбора.

Когда мы обсуждали этот вопрос, на равнине у холмов появились трое пеших кочевников. Они вели за собой четырех верблюдов. Арабы шли по нашим следам и явно направлялись к водоему. Увидев нас, они без страха приблизились. Панч спросил, имелись ли у них яйца и молоко на продажу. В ответ высокий и крепкий араб удивленно воскликнул:

— Инглеси?

— Да, мы англичане, — заверил его Панч.

Он начал называть имена офицеров и командиров патрулей, которые могли пересекать это заброшенное место: Уайлдер, Исонсмит, Мейн, Тинкер. Наконец, очередь дошла до Владимира Пенякова. Попский!

При этом имени кочевники воодушевились. Они знали Попского. Они любили Попского. Арабы сообщили, что две ночи назад они имели честь преломить с ним хлеб.

КНИГА ШЕСТАЯ

ПРОХОД УАЙЛДЕРА

Через десять дней в одолженных штанах и рубашке я стоял по стойке «смирно» перед полковником и двумя майорами штаба Восьмой армии, который располагался теперь у залива Большой Сирт. Я прилетел туда на бомбейском бомбардировщике из оазиса Джало. Тинкер, Попский и Уайлдер также должны были вскоре прибыть туда. Чуть позже мы с Тинкером написали отчеты для ПГДД, после чего нам велели отправиться в госпиталь — не столько для лечения полученных ран и болячек, сколько для оценки того, как быстро нас можно было подлатать и отправить обратно на задание.

К тому времени меня уже две недели терзала диарея. На фоне более серьезных бед я терпел эту напасть, надеясь, что мой пищеварительный тракт восстановится, когда получит свежие фрукты и овощи. Но, кроме расстройства желудка, южноафриканский доктор нашел у меня воспаление легких.

— Вы больной человек, Чэпмен, — по-дружески сказал он, показывая мне мою медицинскую карту.

В ней было указано следующее:

Легочная пневмония (острая); три ушибленных ребра; ожоги второй степени на грудной клетке, руках и ногах; ушибленная (возможно, треснувшая) грудина; многочисленные изъязвления; возможно, малярия; возможно, глисты.

Меня отправили в больничную палатку, где я принял клизму с мелом и пенициллином. Моя температура достигала 104 градусов по Фаренгейту (40 градусов по Цельсию). Я узнал об этом позже, вторично прочитав свою медицинскую карту. Из всех личных вещей у меня остался только блокнот. В ту пору я кропал в нем бредовые и неразборчивые записи, которые так и остались нерасшифрованными. Где я был перед отправкой в штаб? Что произошло с остальными?

После того как арабы Попского нашли наш отряд в пещерах у водоема, они на следующий день привели нас к Тинкеру, патруль которого располагался в Бат-эль-Агар — в комплексе пещер к востоку от пустынных озер. Попский тоже был там. Он сказал нам, что Ник Уайлдер ушел от погони наших «друзей» из 288-й моторизированной группы. Его грузовики направились к посадочной площадке № 125. Как оказалось, неподалеку от нас действовал другой патруль ПГДД под руководством лейтенанта Бернарда Брюса. Брюс был удивительным сквернословом. Он имел дворянское звание, не хуже лорда Элджина, и, по правилам титульного протокола, должен был подписывать свои рапорты не как «лейтенант», а как «достопочтенный лейтенант». Брюс взял Маркса на борт грузовика, на котором он эвакуировал собственных раненых товарищей в оазис Джало, находившийся теперь под контролем британцев. Оттуда санитарный самолет перевез парней в госпиталь в Бенгази (к тому времени этот город тоже управлялся силами союзников). Остальным пришлось дожидаться машин, направленных штабом для последующей эвакуации. Брюс не мог выделить нам дополнительный транспорт.

— Хотя вы задали им перцу, — сказал он. — Благодаря вашим усилиям пустыня теперь кишит немецкими патрулями.

Мы написали рапорты начальству. В прошении о наградах я отметил Колли, Панча и Грейнджера. Пять дней наша группа отлеживалась в пещерах и под шум дождя ожидала прибытия обещанного транспорта. Я никогда не чувствовал себя таким больным. Арабы снабжали нас яйцами, финиками и кислым козьим молоком, сдобренным диким тимьяном. Учитывая их бедность, это была щедрая помощь. Но я не мог удерживать в желудке никаких продуктов. Любая проглоченная пища тут же вытекала из тела, оставляя меня слабым, как стебелек. Я сгорал от жара.

Колли ухаживал за мной и выводил меня из пугающих кошмаров. Я видел мертвого Стайна, лежавшего на песчаном швеллере, и мою мать на барже. Я видел убитых нами итальянцев. Галлюцинации были такими реальными, настолько наполненными пороховой вонью и грохотом оружия, что мои товарищи трясли меня за плечи даже после того, как я приходил в сознание. В бреду ко мне часто являлись Стэндадж и Милнс. Я все время извинялся перед ними за их гибель, а они отмахивались и говорили: «Да, ладно, Чэп. Ничего страшного».

Каждую ночь мы меняли лагерь. Арабы Попского были проводниками. Больные кишки изводили меня адской пыткой. Мы перемещались только в темноте — в морозные ночи, с мокрыми ветрами, которые продували любое одеяло и сами обвивались вокруг вас. Мы часами шагали пешком или тряслись в грузовиках лишь для того, чтобы добраться до еще одной влажной пещеры, наполненной козьим и птичьим дерьмом и чахлыми кострами из сухого верблюжьего помета, которые не согревали никого и ничего. У меня болела каждая клеточка тела. Я никогда так мучительно не осознавал свою физическую бренность. Сколько мне еще терпеть эти муки? Как можно было оставаться одновременно таким горячим и холодным?

На шестую ночь за нами приехали три грузовика из патруля лейтенанта Джеррарда (сам он в тот момент проводил разведку в тылу врага). Меня, Колли и Панча разместили в кузове их ремонтного грузовика. Отрядом командовал сержант Чэпмен — мой однофамилец. Он сказал, что в оазисе Джало находился перевязочный пункт, которым заправлял капитан Ловсон. Сержант Чэпмен оказался любителем Би-би-си. Он знал все последние новости. Восьмая армия взяла Дерну и Бенгази. «Харрикейны», принадлежавшие Королевским воздушным силам и нашим южноафриканским союзникам, вылетали теперь из Бенины — с того самого аэродрома, рядом с которым мы расстреляли итальянцев. Сколько же дней прошло с тех пор? Неужели двадцать? Немцы оставили Мсус и Соллух, Антелат и Аджедабию. К 10 декабря вся Киренаика уже находилась в британских руках. Приближалось Рождество!