Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что особенно трудно было вынести родителям, так это мой ранний ежедневный подъем в четыре часа утра, для чего я ставил будильник, который будил всех в доме.
– Отец, слышишь? – тормошила его мама ранним утром. – Сын опять поднялся в такую темень!
– Ничего, потерпи, мать! Когда устанет, бросит! – отвечал отец недовольным голосом.
Понимая, что своими ранними подъемами и поклонами я доставляю мучения своим родителям, я начал с четырех до семи часов утра уходить в Ботанический сад, где, стоя в лесу, молился и делал поклоны, невзирая на дождь, снег или мороз. Обстановка в нашем доме, в связи с моей религиозностью, накалилась до предела.
Чтобы остудить мой молитвенный пыл, мама в мое отсутствие собрала все иконы и спрятала их у моей сестры, которую она же благословила еще раньше на семейную жизнь родительской старинной иконой, перешедшей к ней от бабушки. Много усилий потребовалось мне, чтобы перенести этот удар без скандала и упреков, когда я молча стоял в своей комнате, со слезами взирая на голые стены. В сердце всплескивала боль: «Зачем мама так поступила?» Затем решительно собрал все свои книги, тетради и Библию, упаковал их в чемодан и, не медля ни секунды, отвез на квартиру к знакомому художнику, обещая забрать свои сокровища при первой же возможности. Мама, зная мой вспыльчивый и резкий характер, ожидала от меня большой бури, но ее тревога сменилась сильным удивлением по поводу моего молчания. Наконец, она сама не вытерпела и сказала при мне: «Отец, а наш сын действительно стал какой-то не такой…»
Подошла ранняя весна, просушившая вытаявшие из-под снега тротуары и развесившая на ветках вербы пушистые сережки. За зиму мне удалось купить выцветшую штормовку, потертые джинсы и плохонькие полукеды, так как обувью магазины тогда нас не баловали. Еще я написал письмо преподавателю заочных курсов живописи в Москве, что прекращаю свою учебу, так как выбрал для себя поэзию. Ответ пришел удивительно быстро. В письме он просил не бросать занятия по рисованию и отметил, что у меня есть неплохие способности, которые нужно развивать. Но для моего решения это уже не имело никакого значения.
В начале апреля, сжигаемый жаждой найти Бога, сблизиться со Христом и посвятить Ему свою жизнь, я вышел утром из дома, чувствуя холодок под ложечкой и особенно – в ногах, потому что еще подмораживало по утрам. Как обычно я попрощался с ничего не подозревавшими родителями, полагавшими, что я отправился на занятия в университет. Теперь я уходил из дома и из этого города, как мне верилось, навсегда, отрекаясь даже от родителей и отвергая всякую мысль о возвращении или крушении моих надежд, чтобы жить с Богом и в Боге. Только одно это желание увлекало меня в долгие странствия – странствия не тела, а души в поисках Бога.
В мечтах я никак не мог выбрать – кем же мне стать: строгим и отрешенным схимником, как на картинах Нестерова, послушником у ног старца, подобно Алеше Карамазову, или же странствующим монахом, отринувшим все земное и избравшим подвиг странничества и проповеди, как Спаситель на полотне Иванова? Все эти образы аскетической жизни привлекали меня, но странничество влекло меня тем, что я мог бы любоваться природой, которую очень любил, и еще тем, что оно давало возможность повсюду молиться, – под любым деревом и кустом. Оставив пока этот вопрос невыясненным, я решил готовить себя к молитвенному подвигу, находя в нем совпадение всех моих идеалов и представлений о духовной жизни. Город юношеских поисков и разочарований уплывал под крылом самолета в небытие. «Хорошо, что есть Тот, Кто победил мир!» – шептал я себе, прощаясь со своей юностью, полный самых воодушевляющих надежд и ожиданий.
Действительная любовь – это неизменная верность сердца, которая спасает ближних. В привязанности не найти верности и она никогда не становится любовью, так как привязанность есть корень всех последующих бед и полной запутанности в жизни. Любовь дарит всю себя и помогает душе расти в духовной свободе, ни в чем не подавляя ее. Привязанность – это чувство собственности и безраздельное владение жизнью ближнего. В этом чувстве уничтожается всякая свобода для духовного роста души. Простите меня, мои любимые, милые сердцу, отец, мой и мать моя, через века вечности я обращаюсь к вам: мир, покой и спасение душам вашим, победившим меня своим непоколебимым терпением и безпредельным смирением родительской любви.
КРУШЕНИЕ НАДЕЖД
Бывшие тьмой, Господи, стали светом, обратившись к Твоему немеркнущему свету! Доколе же, Господи, мне, окруженному со всех сторон незаходящим Твоим светом, оставаться тьмой? Тьма не может просветить тьму, как и человек человека, поэтому молю
Тебя, Боже мой, даруй мне постижение истинного света Твоего, просвещающего тьму души человеческой! Когда душа ищет Господа, слезы есть ее хлеб насущный, дивный и чистый, но когда
