Аламут - Джудит Тарр

— Для франка, — согласился старец, — и для многих мусульман. У меня есть друзья среди твоего народа. Лучшие из вас хороши, как только может живой человек. Худшие не хуже, чем мы, и порою менее испорчены. Когда я был в Иерусалиме по поручению своих повелителей, я вынужден был возносить молитвы в маленькой мечети — Мечети Отца, лежащей в тени Каменного Купола. Франк, только что приехавший с Запада, увидел, что я молюсь лицом на юг, в сторону Мекки, и не потерпел этого: он грубо поднял меня и швырнул на землю лицом на восток. " Вот так надо молиться", — сказал он, и не от доброты сердечной, а так, словно желал указать мне на ошибочность моей религии. Ему никто не возразил, пока не пришли мои друзья-тамплиеры и не вывели его вон. Они очень извинялись и были крайне учтивы.

— Тамплиеры? — изумился Айдан.

— Тамплиеры, — ответил Усама, столь же удивленный.

Айдан покачал головой.

— Никто в моей стране не поверит этому. Там все очень просто. Чистая вражда, без малейших уловок. И даже без учтивости.

— Часто так бывает и здесь. У меня был случай убедиться в обратном. Люди есть люди, какова бы ни была их вера.

— Ты сожалеешь о том, что участвовал в битвах?

Глаза Усамы были затуманены годами, но за этим туманом полыхало неистовое пламя, словно у юноши.

— Не сожалею. Война — это величайшая проверка для мужчины. Без нее он всего лишь женщина или женская игрушка. А ты, сын короля? Разве ты дитя мира?

Айдан рассмеялся, открыто и свободно. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы подобрать слова.

— Прошу прощения, господин. Просто… знающие меня говорят, что мое имя слишком хорошо подходит мне. Я пламя сухого дерева, я ястреб битвы. Не находя больше войны дома, я пришел искать ее сюда.

— Ты нашел ее?

Айдан прикрыл глаза, не давая упасть завесе чар, не давая вырваться наружу неистовому зеленому свету.

— Я нашел ее.

— Пусть Бог дарует тебе добрую удачу, — промолвил Усама.

Во время разговора Айдан слышал стук копыт по камням русла, слышал, как звенят удила. Неспешно приближалась маленькая группа всадников. Айдан без удивления увидел двух едущих бок о бок всадников в золотых куртках, а за ними — верхового в черной одежде, вместе с одним-единственным сокольничьим. Собаки с лаем рвались вперед, и егерь придерживал их за поводки.

Султан легко спрыгнул на землю, отвечая на спокойное приветствие Усамы. Мураф согнулся в поклоне. Исхак весь обратился в зрение и трепет. Айдан сидел неподвижно, предоставив властелину Сирии решать, как ему приветствовать франкского принца. Он отлично видел, что все это запланировано заранее. Такова уж была искусность этого народа.

Саладин смотрел на него взглядом чистым, словно у ребенка, удивлялся его необычному росту и наслаждался этим удивлением.

— На Западе некогда жил король, — сказал Айдан, — который не садился за праздничный обед, пока не увидит что-нибудь чудесное. Мой господин уже обедал сегодня?

Султан рассмеялся:

— Думаю, теперь я могу и пообедать. Добрая встреча, принц. Хорошо ли ты поохотился?

— Хорошо, господин мой, и в хорошей компании.

— Я знал, что эта компания доставит тебе удовольствие. — Саладин сел рядом с Айданом с легкостью истинного обитателя востока, для которого кресло — бесполезный предмет. Он был меньше ростом, чем ожидал Айдан, и был гибок даже в кольчуге, и хотя солнце, война и недавний шрам добавляли ему возраста, он все равно казался моложе своих лет. Таковы же были и его манеры. Он не был высокомерен; казалось, это ему не нужно.

Слегка вздрогнув, словно от холода, Айдан понял, что султан принадлежит к редкому типу людей: к людям, на которых не оказывают воздействия чары. Он видел Айдана таким, каким он был. Всю его странность, все, кроме глаз, которые Айдан прятал от него. И более того. Саладин видел перед собой не юношу с гладким лицом. Он вообще не видел возраста.

Это было самым странным: не выглядеть зеленым юнцом; получать почтение в первую очередь за число прожитых тобою лет. На миг Айдан ощутил какую-то пустоту в душе, и даже вспышку обиды. Разве это удовольствие — прощать глупость смертных?

Джоанна сказала бы по этому поводу слово-другое. Айдан прислонился к стволу дерева, потому что должен же он был хоть немного пошевелиться, и было бы невежливо вскакивать и убегать от короля. Даже Исхак был необычайно тих; присутствие султана словно приморозило его к месту.

Саладин кивнул ближайшему стражу. Тот — юный, синеглазый и рыжеволосый, что странно смотрелось в сочетании с мусульманским тюрбаном — сорвался с места и принес фляжку и два серебряных кубка, которые наполнил напитком из фляжки. Султан взял один из кубков и с почти церемонной простотой подал его Айдану.

— Пей, — сказал он.

Это было больше, куда больше, чем вежливость. Мусульмане не должны были разделять трапезу с неверным, чтобы не осквернить свою чистоту. Исхак совершил грех, усадив Айдана за стол в доме своего отца, и этот грех едва искупался юностью и безрассудностью Исхака и магическим очарованием Айдана. Но султан, король и защитник, поборник Веры, никогда не должен был столь легко совершать то, что позволительно сыну оружейника.

Но некий ритуал все же был соблюден. Саладин подождал, пока Айдан не осушит свой кубок с лимонной водой, и только потом поднес к губам свой. Он кивнул Айдану, чтобы тот оставил свой кубок себе. Ну конечно, теперь ни один мусульманин не мог испить из этого кубка; но сам кубок был прекрасен, и это был щедрый дар.

Этому народу всегда требовалось много времени, чтобы добраться до сути разговора, а Саладин, хотя и родился курдом, вырос в Дамаске. Казалось, он часами мог рассуждать о погоде, о достоинствах и недостатках соколов, об охоте, но только не о том, что франкский принц делал в Дамаске. Казалось, его это совсем не волнует. Для него это был отдых — долгий дремотный полдень вдали от государственных забот. Усама действительно уснул, Мураф свесил бороду на грудь и дремал вполглаза. Стражи и слуги погрузились в безмолвное созерцание. Даже Исхак клевал носом.

Султан сделал паузу. Айдан уже забыл, о чем они говорили. Он бродил между спящими, едва сознавая, что движется. Саладин смотрел на него, как люди обычно смотрят на леопарда, мечущегося в клетке. И он ответил султану взглядом леопарда.

Он слишком поздно вспомнил, что этот человек видит больше, чем другие люди. Глаза Саладина расширились словно по собственной воле, хотя он едва ли осознал, что видит нечто необычное. Он всмотрелся — но Айдан уже прикрыл глаза и вернулся на прежнее место, не поднимая взгляда. Миг спустя Саладин вздохнул и покачал головой, решив, что виденное им было всего лишь игрой света.