Магия успеха - Мария Семенова

Закончив свой спич, он сплюнул сквозь зубы и снова повернулся к экрану.

— Смотри-ка, Димон, уже освежевали. Ну дает эта… как ее там!

— Хотел бы я поглядеть на того, кому она дает. — Быкообразный зачем-то потрогал свой детородный орган, хмыкнул оценивающе, почесал затылок. — Хотя… если отмыть да на рожу подушку набросить, может, и ничего. С фигурой тетка, с ногами… характер, правда, не очень… Ну да мы таких… — Он глянул на экран и недоуменно присвистнул. — Блин, ты посмотри! А прав был Квазиморда, — в натуре, извращенцы сплошные!

То, во что превратилась Ингусик, — ободранный полутруп, лишенный кожи гомункулус, по которому можно было изучать строение мышечного аппарата, — между тем бросили на алтарь, и очередной берсерк, видимо из особо отличившихся, принялся яростно совокупляться с этим кровавым куском мяса. Имидж обязывал — только взметалась наброшенная на плечи волчья шкура да разлетались во все стороны густые алые капли… Камера детально прошлась по закатившимся глазам без век, показала кисти рук, на которых перчатками белели остатки кожи, крупным планом дала перстенек на указательном пальце, неестественно вывернутом.

Наконец берсерк поднялся и, размазывая по телу кровь, потрясая мечом и подвывая по-волчьи, принялся кружиться, разыгрывая экстаз. Трибуны вторили ему бешеным ревом. Хозяйка торжественно улыбалась. У нее и в самом деле была замечательная фигура.

— Нет, он не извращенец. — Толя Громов с убийственной ясностью осознал, что смерть опять оказалась совсем рядом с. ним, и это осознание сразу сделало его необыкновенно спокойным. Эгидовец, прошедший Чечню и Бог знает что еще, холодно усмехнулся, глаза разгорелись опасной деловой ненавистью. — Он…

Договорить Толя не успел. Под глухой скрежет каменных блоков одна из стен отошла в сторону, и в образовавшийся проем вместе с воздухом ворвались четверо с копьями. Резанули по глазам кинжальные лучи фонарей… и сразу же истошно взревел Черный Буйвол, — сильные руки подхватили его, поволокли прочь. Проход с грохотом закрылся, и наступила тишина, нарушаемая лишь яростными выкриками окровавленного берсерка, который лихо выплясывал у алтаря:

— Вотан! Вотан! Вотан!

Заметив пленника в сопровождении копьеносцев, он закружился еще быстрее, толпа возбужденно загудела. Над трибунами, словно электрический заряд, сгущалось экстатическое безумие. Самое настоящее, неподдельное. Хотя и не имеющее ничего общего с духом древних времен…

— Начинается… — Лысый, прищурившись, увидел, как Буйвол схватился за брошенный ему меч, нахмурился, покачал головой. — Ни хрена не умеет пацан… прирежут сейчас, как куренка…

Он ошибся. Но не потому, что недооценил фехтовальное мастерство Буйвола. Буйвол тут был ни при чем. Просто берсерк пожелал растянуть удовольствие надолго. Он действительно кое-что мог — и убивал противника медленно, видимо наслаждаясь самим процессом умерщвления. Вначале он отрубил Черному Буйволу правую кисть. А когда, хрипя от боли, истекая кровью, тот перехватил клинок в левую руку, до кости распорол бедро. Затем разворотил промежность… и наконец под исступленный, торжествующий волчий вой глубоко всадил острие между грудью и животом. Валькирии тотчас отволокли еще живое тело на алтарь… сверху, сдернув с цепи, бросили девушку-гусара… и берсерк под громогласные вопли трибун медленно перерезал ей горло.

— Вотан! Вотан! Вотан!

Вскоре вновь загудели стены, копьеносцы пришли за Квазимодо. На экране было видно, что ему дали лангсакс — длинный нож — и спустили трех здоровенных черных псов. Эти растягивать удовольствие приучены не были, они прямо шли к цели. Злобные, специально дрессированные звери взяли человека в кольцо… Длинный, синхронный, беззвучный прыжок — и острые зубы глубоко вонзились в вооруженную руку, легко порвали коленные связки, мертвой хваткой сомкнулись на шее. Хрустнули позвонки, и Квазимодо бездыханным оскалившимся манекеном вытянулся на песке.

— Вотан! Вотан! Вотан!

Следом за Квазимодо погиб Лаврентий Палыч. Его, раненного в грудь боевым топором-франциской, так что легкие выперли розовой пузырящейся массой. Хозяйка кастрировала, бросив затем ампутированное собакам. Трупы громоздились на алтаре горой, жертвенная плита была густо залита кровью, трибуны ревели в восторге… Берсерки выли по-звериному, бешено кружились в танце и одну за другой приносили в жертву Вотану рыдающих пленниц. Уже четыре фаллоса освобождение раскачивались на цепи…

Когда пришли за Товарищем Суховым, тот пустил слезу, упал наземь, начал вырываться, а оказавшись на поле боя, бросил меч и кинулся наутек. За такую доблесть ему досталась погибель мучительная и стыдная. Беловолосый воин в медвежьей шкуре легко догнал его и, оглушив ударом палицы, бросил животом на алтарь, чтобы уподобить женщине. Если бы кто спросил Толю Громова, тот мог бы ответить, что древний берсерк вряд ли бы так поступил. Но запертым в камере было не до исторических справок: беловолосый на экране медленно ломал Сухову позвонки…

Бросив мертвое тело на алтарь, валькирии устроили потеху — стащили с металлического фаллоса девушку-милиционера и поволокли было на каменную плиту, но вышла заминка. От пленницы настолько не ждали сопротивления, что развязали ей руки, а вот этого, как тут же выяснилось, делать не следовало. «Милиционерша» ужом вывернулась, из уверенной хватки валькирий и… дала бой! Имела ли девчонка на самом деле какое-то отношение к милиции — одному Богу ведомо, а вот боевыми искусствами занималась точно. Накачанные культуристки полетели в разные стороны, и одна из них сумела подняться только на четвереньки, так что ее впоследствии заменили. И стало понятно, что местные берсерки отнюдь не готовы были драться с противником, не собиравшимся дешево отдавать свою жизнь… Или Хозяйка просто решила, что этак недолго и сбить экстатический накал, витавший над трибунами. Откуда-то из-за спин опять вылетели собаки… и все расставили на свои места. Крупный план смаковал мелькающие в беге пятки, кровь, струящуюся по ягодицам, вырванные куски плоти… Наконец один из псов взвился девушке на плечи, та, споткнувшись, упала, и все увидели в деталях, как зверь, рыча, отхватил ей сразу поллица. А что ему! Его родственнику, волку Фенриру германских легенд, самого Вотана дано было сожрать!..

— Что-то мы, братва, в бледном виде. — Лысый отвернулся от экрана, выражение лица его стало зловещим. — Мне это не нравится. Пора показать себя, славяне.

И показали.

Едва в очередной раз заявились копьеносцы, Прохоров что было сил въехал ближайшему в пах, головой — наконец-то дорвался! — раздробил сукиному сыну кости носа и, чуть не с рукой выдрав копье, от всей души вонзил его врагу в мускулистый живот. Лысый уже вытирал окровавленный палец — им он, не тратя, в отличие от Прохорова, сил попусту, только что пронзил противнику мозг. Быкообразный помогал Толе Громову прикончить последнего конвоира. Еще один валялся убитый точным ударом в кадык.

— Так, братва. Подъем сорок пять секунд, вооружение, снаряжение к осмотру. — Лысый высморкался, глаза его блестели. — Устроим фрицам Сталинград!

Быстро натянули кожаные штаны, опоясались медными поясами с короткими мечами-скрамасак-сами и боевыми топорами-францисками, закинули за спины ивовые, обтянутые невыделанными шкурами щиты, взяли копья-фрамеи с наконечниками в форме лаврового листа (видели бы все это настоящие викинги — точно перевернулись бы в гробах) и сквозь проем вышли в узкий, полутемный туннель, в конце которого виднелся яркий свет. Коридор вывел «братьев славян» прямехонько на поле, со стороны, противоположной трибуне. Миновав небольшие каменные воротца, они ступили на золотистый песок. Идя на смертный бой, рассматривать окружающее некогда, да и настроения нет, — но трое из четверых обладали восприятием, несколько отличавшимся от обычного, и Толя Громов аж присвистнул:

— Ну, блин, Асгард в натуре!

Он-то думал, они окажутся под открытыми небесами, где-нибудь на морском берегу: наверное песок вызвал детскую ассоциацию с пляжем, да и телеэкран давал полную иллюзию девного света. А дело, оказывается, происходило в огромной, просто фантастических размеров пещере! Ее стены были сплошь усеяны крупными кристаллами гипса — прозрачными, коричневыми, желтыми, и все это таинственно переливалось в мертвенном свете многочисленных ртутных ламп. В центре была просторная площадка с оградой и угловыми постройками, воссозданная по образу легендарного Идавёлль-поля, где играли каменными шарами германские боги. За полем тусклым золотым блеском сияло высокое, под самый потолок, массивное сооружение. Видимо, подобие Валгаллы — обители павших, где одноглазый Вотан хранил свои сокровища и пировал с храбрейшими из смертных людей.

— Так, парни, нам главное до конунга этого добраться. — Лысый опустил фрамею на плечо и первым двинулся к трибуне — неторопливо, с этакой добродушной улыбкой. — Возьмем его в заложники, загоним копье в жопу, все будет тики-так…