Жертва судебной ошибки - Эжен Сю
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горничная вернулась и сказала:
— Пожалуйте в гостиную, сударь. Барышня там.
Анатоль вошел. Тогда в Опере он видел Клеманс мельком, но теперь он был ослеплен ее нежной, девственной красотой.
Молодая девушка с большим тактом оставила полуоткрытой дверь в комнату матери. Клеманс рассудила, что ей неприлично говорить с глазу на глаз с незнакомым человеком, хотя из письма подруги она знала о нем только самое лестное.
Дюкормье поклонился, говоря:
— Извините, мадемуазель, за настойчивость, с какой я желал иметь честь увидеть вас. Но мне надо передать вам о такой важной вещи, что я позволил себе это. Я с радостью сейчас узнал, что вашей матушке несколько лучше, и поэтому менее сожалею о своей настойчивости.
— Действительно, моей матушке лучше, благодаря доктору Бонакэ, вашему другу. Я не забыла вашей любезности в ту ночь. Пользуюсь случаем также поблагодарить, что вы взяли на себя труд привезти мне книги от моей подруги. Она пишет, что здорова и вполне довольна судьбой. Так ли это? Но, извините, вы говорили, вам надо сообщить что-то важное?
— Да, мадемуазель. Но заранее умоляю вас, не предавайтесь надежде, которая, быть может, окажется напрасной.
— Что вы хотите сказать, милостивый государь?
— Дочерняя нежность заставляет так же быстро отчаиваться, как и надеяться.
— Боже мой! Это касается мамы? — спросила с беспокойством Клеманс.
— Нет, нет, мадемуазель.
— В таком случае я не понимаю вас.
Но вдруг Клеманс задрожала и пришла в такое волнение, что едва могла говорить. На ее прелестном лице отразились одновременно и скорбная тревога, и надежда. Она сложила руки и спросила:
— Милостивый государь… не смею верить… быть не может, я не так поняла… Дело идет о…
— О вашем отце, мадемуазель.
— Папа! — вскричала невольно Клеманс так громко, что г-жа Дюваль услыхала.
— Клеманс, ради Бога, что такое? Иди сюда!
Анатоль шепотом проговорил:
— Умоляю вас, мадемуазель, будьте осторожны! Надежда очень смутная, неопределенная, но сообщить о ней вашей матушке следует с большой осторожностью.
— Клеманс, — возвысила голос г-жа Дюваль, — ты не отвечаешь? Боже мой, что там происходит? Клеманс, слышишь ты меня?
Молодая девушка побежала к матери. Они обменялись несколькими словами, и Клеманс опять вышла в гостиную. Бледная, взволнованная, она вполголоса сказала Анатолю с умоляющим видом:
— Милостивый государь, во имя самого святого для меня, ради жизни моей матери, говорите как можно осторожней, что вы знаете об отце. Я только сказала маме, что вам надо сообщить нам что-то очень важное.
— Не бойтесь ничего, мадемуазель; я понимаю: в положении вашей матушки сильное волнение может иметь серьезные, не смею сказать опасные, последствия.
И Анатоль Дюкормье вошел вслед за Клеманс в комнату больной.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
XXXI
Когда Дюкормье вошел в спальню к г-же Дюваль, она указала ему на кресло против себя, между тем как Клеманс встала у изголовья ее кровати:
— Прошу вас, садитесь, — говорила она взволнованным голосом, — и скажите, что вы имеете сообщить нам такое важное?
— Сударыня, то, что я сообщу вам, действительно очень важно, а между тем дело идет лишь о слухе, о простом слухе, лишенном, быть может, всякого основания. Спешу вас предупредить об этом. Сегодня утром я получил из Лондона письмо, куда мне адресовал его один мой приятель, предполагая, что я еще там. Мой друг уже давно уехал из Франции… Но позвольте повторить вам, сударыня, новость, о которой пишет мне друг, мало достоверна. Он услыхал о ней во время путешествия и даже не пишет никаких подробностей, потому что не знает, до какой степени меня может интересовать его сообщение. Итак, пожалуйста, отнеситесь к моим словам с крайней осторожностью. К несчастью, весьма вероятно, что я получил ложное известие и был бы в отчаянии, если бы возбудил в вас ложные надежды.
По мере того как Анатоль говорил, г-жа Дюваль слушала его все с большим и большим вниманием. Она рассудила, что сомнительное известие, полученное в далеком путешествии, должно иметь отношение к смерти полковника Дюваля. Но, благодаря крайней осторожности Анатоля, эта мысль представилась больной постепенно, без болезненного потрясения, и поэтому она почти спокойно спросила:
— Одно слово. Где путешествовал ваш друг?
Клеманс, боясь, как бы открытие не было еще слишком неожиданно, сделала Анатолю знак и тихо проговорила:
— Будьте осторожны!
Так как Дюкормье медлил с ответом, обменявшись выразительным взглядом с молодой девушкой, то г-жа Дюваль сказала бодрым голосом:
— Не правда ли, ваш друг путешествовал по Алжиру? Не бойтесь, отвечайте мне. А ты, дитя мое, не тревожься. Мсье подошел к деликатному вопросу так осторожно и заботливо, что, видишь, я спокойна. Поэтому не волнуйся. Я не поддамся безумной надежде: я слишком хорошо чувствую, что мне теперь не вынести разочарования. Как видите, сударь, можете сказать мне, ничего не опасаясь.
— Верю, сударыня; вижу это, и ваша твердость облегчает мне трудную задачу. Да, мой друг путешествовал в Алжире и побывал среди племен, живущих на границе с пустыней. Там он узнал, что один французский полковник, которого считают умершим, держится давно уже в плену у кочевых арабов и бродит вместе с ними.
Г-жа Дюваль, несмотря на решимость не поддаваться обманчивой надежде, не могла удержаться от радостных слез, когда эта надежда ожила; однако благоразумное сомнение взяло верх.
Клеманс, заметив это, не могла больше сдерживать себя и сказала:
— Милая мама, умоляю тебя, не поддавайся мрачным мыслям. Нам с тобой надо много мужества, чтобы не увлечься надеждой, которая, увы, не новость для нас.
— Это и должно тебя успокоить, моя девочка. Видите ли, милостивый государь, не имея положительных доказательств смерти моего мужа, мы с дочерью много раз думали, что он попал в плен; но признаюсь, в наших предположениях не было даже и того сомнительного основания, какое даете нам вы.
— Действительно,
