Сумасшедшая одержимость - Лори Даниэль

– Не знаю…

– А в чем проблема? – Его глаза вызывающе блеснули. – Если только ты не боишься в меня влюбиться.

Уф.

Теперь он загнал меня в угол.

Теперь мне нужно было либо признаться, что я боюсь в него влюбиться, либо позволить ему трахать себя все то время, что он будет в Нью-Йорке.

Какой же безжалостный мудак.

Хотя, может быть, именно это мне и было нужно. Я не хотела отказываться от секса, но и искать другого мужчину на замену Кристиану мне не хотелось. Я мысленно фыркнула – как будто я бы такого нашла. Я могла воспользоваться им так же, как он пользовался мной, верно?

Я поигралась с краем его рубашки.

– У меня есть несколько условий.

– Разумеется.

Расхаживая перед ним из стороны в сторону, я начала их перечислять.

– Я не рабыня. Я не буду падать перед тобой на колени по щелчку пальцев, как ты того ожидаешь от других женщин.

Его это позабавило.

– Будет сложно избавиться от этой привычки, но я постараюсь.

– Я знаю, какой остроумной и очаровательной ты меня считаешь и как любишь проводить со мной время, но я занятая женщина. Тебе придется уважать мое время.

– Ты читаешь дешевые романы у бассейна и проводишь остальное время в бутиках.

Я проигнорировала его и продиктовала следующее условие с такой серьезностью, что он даже улыбнулся.

– Будешь целовать меня тогда, когда я захочу.

– Легко.

– Презервативы, Кристиан. Научись их уже надевать.

– Ладно.

Я прищурилась, потому что как-то больно легко он на все соглашался.

– Что-то еще?

– Не знаю, что у тебя по кинкам, но у меня есть некоторые железные табу. – Очевидно, я была той еще извращенкой, потому что, считая по пальцам, вспомнила совсем немного. – Связывание с кляпом… Щекотка – это прям совсем, совсем нельзя. И, желательно, никакого анала.

Он молча стоял, ожидая, пока я посмотрю ему в глаза.

– И все?

– Кажется, да, – нерешительно ответила я, не доверяя его взгляду.

– Согласен с первыми двумя, не согласен с третьим. – Он схватил меня за рубашку и притянул к себе, чтобы прошептать на ухо: – Я сделаю так, чтобы никакой другой мужчина не был первым ни на одной части твоего тела, malyshka, и ты скажешь мне «спасибо», когда я закончу.

Я заключала сделку с дьяволом.

И не могла найти в себе желания спастись.

На следующее утро после возвращения из Чикаго я боролась со своим дверным замком по пути на йогу. Так совпало, что именно в этот момент Кристиан выходил из своей квартиры напротив. Наши взгляды пересеклись. Время замедлилось, скользя по моей коже теплой волной, оставив меня разгоряченной, возбужденной и со сбившимся дыханием. Обычно в такие моменты я придумывала что-нибудь остроумное, но на этот раз чувствовала себя… смущенной?

Прошлым вечером он оттрахал меня, прижав к моей же двери, после того, как довез до дома. Это было очень горячо, быстро и грубо. А потом он меня поцеловал. Он целовал меня так долго, что мозг превратился в пюре, ноги в желе, а сердце в пепел. А потом оставил меня запыхавшейся и думающей о нем абсолютно неприличное количество времени.

И вот теперь от одного только зрительного контакта под моей кожей горел огонь, а все особенные вещи, которые я могла бы сказать, застряли в горле.

«Да что со мной происходит?»

Когда он оставил меня стоять в коридоре, не сказав ни слова, словно я была надоедливой соседкой, с которой никто не хотел сталкиваться, у меня вырвался вздох облегчения.

Я даже не знала, что сказала бы, если бы он не ушел.

В груди горело тяжелое, нестабильное и всепоглощающее чувство.

Оно было слишком похоже на панику.

Следующие пять дней я проводила часы, брея ноги, смотря телевизор, крася ногти, в общем, делая что угодно, чтобы быстрее наступило девять вечера. Потому что тогда приходил он. Он игнорировал меня днем в коридоре, но когда заходило солнце, я превращалась в единственную женщину на планете.

У Кристиана был определенный порядок действий.

И я как одержимая наблюдала за ним.

Сначала он снимал часы, расстегивая их и кладя на комод. Дальше – запонки. Он клал их сбоку от «Ролексов», примерно в трех сантиметрах справа. Больше всего я любила галстук – не сводя глаз с меня, Кристиан ослаблял узел и снимал с шеи.

Потом принимался за пуговицы рубашки, сначала на рукавах, затем на воротнике. Оставлял ее расстегнутой, пока снимал ремень, который аккуратно скручивал. Если честно, это была единственная прелюдия, в которой я нуждалась. Следующими он снимал ботинки и аккуратно ставил их рядом. А потом раздевался, вешая одежду на спинку моего дивана.

Всего неделю назад я бы посмеялась над ним. Но теперь это казалось мне таким сексуальным, что я сидела на краю кровати специально, чтобы наблюдать за ним.

Сексом мы занимались наоборот.

Никогда не начинали с поцелуев.

Но всегда ими заканчивали.

Как только он раздевался, я подходила к нему. Он зарывался рукой в мои волосы, пока я оставляла дорожку поцелуев от его груди до живота и ниже, а затем брала его в рот.

Я была всего лишь еще одной желающей.

Но он всегда отвечал взаимностью.

Когда я доводила его до точки, он шипел какое-то грубое русское слово, за волосы отрывал от себя и отводил обратно на кровать.

Предвкушение пружиной сжималось внутри меня, когда я падала спиной на простыни. Он начинал медленно, стягивая с меня маленькие кружевные трусики, которые я всегда для него надевала. Прижимался лицом промеж моих ног, крепко держа бедра, словно это было тем, чего он всегда хотел, и теперь боялся, что у него это отнимут. Он не останавливался до тех пор, пока я не впивалась ногтями в его руки, дрожа от разрядки.

Первой ночью он надел презерватив, но на следующую довел меня до такой отчаянной разгоряченной стадии, что мне захотелось почувствовать его в себе, что я умоляла о «хотя бы кончике». Кончик стал парой сантиметров, а потом мы уже вовсю трахались.

Ему нравилось брать меня сзади, иногда на четвереньках, иногда на коленях и прижавшись к нему спиной, с его руками на моей груди. Мне нравилось все и сразу, но он был прав, моей любимой оставалась миссионерская поза. Когда он опирался руками о кровать по обе стороны от меня и его пресс напрягался с каждым толчком, а огонь в глазах отражался в моих.

Пытаясь быть хоть отчасти ответственной, я больше не просила его кончить в меня. Он всегда вытаскивал член и каждый раз кончал на новый участок моего тела. Потом какое-то время мы просто дышали, обдавая кожу друг друга облачками горячего воздуха. Все еще тяжело дыша, он целовал меня, быстро и нежно, прежде чем отвести в ванную и включить душ.

Он смывал сперму с моего тела, а потом мыл мои волосы. Я никогда в жизни не тратила на них столько шампуня и знала, что мой парикмахер меня совершенно точно убьет, но если бы она хоть раз почувствовала пальцы этого мужчины в своих волосах, то поняла бы меня.

Когда с этим было покончено, он целовал меня под струями воды, пока я, тяжело дыша, не начинала снова умолять его трахнуть меня.

Но он никогда не слушался.

Я знала, что он этого хотел. Он был возбужден и мучительно стонал, когда я обхватывала его рукой, но лишь замедлял поцелуй и отходил от меня.

Мне нравилось, когда ему звонили, потому что тогда он задерживался. Сидел на диване в моей комнате и разговаривал по-русски, наблюдая, как я расчесываю волосы, натираю кожу лосьоном и надеваю что-нибудь обтягивающее, смертельно желая, чтобы он сдался и сорвал все с меня. Жар его взгляда следовал за каждым моим движением, отчего моя кожа становилась гиперчувствительной. Стоило ему закончить разговор, как он уходил, а я с нетерпением ждала его возвращения.

В моем личном пространстве не было мужчины со времен Антонио, да и тот никогда не мыл мне голову, не опускался между моих ног и вполовину не смотрел на меня так страстно, что я сгорала в огне.