Песни мертвых детей - Тоби Литт

Я жду, что Питер нападет, и он нападает. Он машет кулаками часто и мимо, как придурок. Мгновение я позволяю ему думать, будто он побеждает, затем бью ему точно в кадык. Он хрипит и пятится. Пару секунд мы стоим, не двигаясь.

Внезапно оживает Пол.

Держи его, — кричит он

Миранда хватает меня за ноги. Питер прыгает вперед и бьет меня в живот. Полу достается мое лицо. Я наношу несколько приличных ударов, но втроем они сильнее меня. Среди всякой мелкой боли от ударов я чувствую резь — это Миранда кусает за колено. Затем Пол сбивает меня на землю, и они колошматят меня ногами. Пол с Питером раньше не били меня ногами по голове. Правда, они раньше и боли не хотели мне причинить. Питер целится в лицо, которое я закрываю руками. Очередной удар попадает точно между пальцами. Я слышу, как в носу что-то трещит. Мне совершенно не больно. Даже приятно — во рту резкий вкус крови. Миранда здоровой рукой снова и снова ударяет мне между ног. А Пол наносит серию резких и точных пинков. Трескается ребро. Еще одно. Так хорошо слышно. Я смеюсь. Они так смешно бьют меня. Тратят столько сил, столько всего ломают, а не причиняют и половины той боли, которой отец добивается с помощью простой кнопки или даже зубной щетки.

Хватит, — говорит Пол. — Хватит, а не то мы его убьем.

Мой рот наполнен густой кровянкой.

Я говорю: Убейте, потому что только так вы сможете мне помешать.

Миранда еще разок ударяет.

Теперь, когда я могу сосредоточиться на ней и только на ней, она оказывается легкой добычей. Я сгибаю колени и с силой бью ее ногами. Попадаю по заднице. Получается вроде как шутка. Миранда отлетает в сторону, всем весом приземляется на руки, на свой сломанный палец, дико орет, скрючивается и тихо воет.

Пол с Питером опять принимаются колошматить меня ногами. Я считаю число ударов. Ощущения нормальные. Досчитываю до двадцати семи, когда они снова останавливаются. Я не уверен, но, кажется, сломано еще одно ребро.

Ладно, — говорит Пол.

Он тяжело дышит.

Он говорит: Оставим его здесь.

Я не могу пошевелиться.

Пол с Питером помогают Миранде подняться. Потом подбирают валяющиеся в грязи учебники.

Я наблюдаю за ними. Наблюдаю за миром, опрокинувшимся на девяносто градусов.

Как больно, — ноет Миранда.

Мы отведем тебя к медсестре, — говорит Пол. — Она вправит палец.

Миранда подскакивает ко мне и харкает.

Ненавижу, — кричит она. — Ненавижу тебя!

Ой-ой-ой, — говорю я.

Оставь нас в покое! — кричит она. — Оставь нас в покое!

И слабенько пинает меня по яйцам, как девчонка пинает.

Пойдем, — говорит Пол.

Они уводят ее — побежденные. Видели бы они себя со стороны.

Какое-то время я лежу на земле, наслаждаясь своим триумфом. Теперь я один остался на стороне Мэтью. Остальные дезертировали. Остальные — трусы. Они бы такого ни за что не выдержали, даже ради самого главного.

Я прислушиваюсь к шуму машин, въезжающих на школьную стоянку и выезжающих с нее. Мимо идут поварихи, которые пришли варить обед.

Сегодня я не пойду в школу. Сегодня я вернусь домой.

С большим трудом я поднимаюсь на ноги. Я раненый герой посреди поля битвы. Мне нужно добраться до зеленой палатки с красным крестом, которая стоит в центре белого круга. Там меня залатает прекрасная медсестра. Она будем умолять меня не возвращаться на передовую, а я улыбнусь, закурю сигарету и скажу: «Конечно, не вернусь». Но пальцы у меня за спиной будут скрещены, и, когда она отвернется, я мигом кинусь обратно на поле битвы.

Меня слегка шатает, и я прислоняюсь к стене. Хороший штришок. Надо повторить еще разок для пущего эффекта.

Опираясь о стену, я подбираюсь к краю лавровых зарослей и осторожно выглядываю. Никого. Только машины. Регулировщица, которая следит, чтобы дети перед школой без проблем переходили дорогу, уже ушла.

Я бреду прочь от школы. Если не встречу приставучих бабок, до дома доберусь без проблем.

Какие тихие улицы.

Нос болит, а руками я стараюсь не размахивать, иначе ребра тоже болят.

Обычно дорога от школы занимает двадцать минут. Но этот героический путь домой потребует в два раза больше времени.

Я размышляю, что теперь свободно могу напасть на Динозавров. Мне больше не надо ждать, когда Пол дотумкает до моих идей. И трусость Питера больше не будет меня сдерживать.

Я еще раз обещаю Мэтью, что Динозавры вымрут к Рождеству.

Наконец я добираюсь до дома.

Отец в саду. Я слышу, как он у сарая стучит молотком.

Пригнувшись, я крадусь вдоль стены. На случай, если мать в столовой и глядит в окно. Хотя скорее всего она на кухне или в постели.

Я заворачиваю за угол и оказываюсь на мощеной дорожке. Теперь я почти в безопасности. Жизненно важно, чтобы отец увидел меня раньше матери. Если я доберусь до отца, то получу ту реакцию, какая мне нужна. Ярость, а не заботу. И тогда ситуация будет у меня под контролем.

Я приседаю за машиной, когда из дома внезапно выходит мать. Похоже, она торопится. Она проскакивает мимо, зовет отца по имени. Она почти никогда не называет его по имени. Я давно взял этот факт на заметку.

Я жду. Я не шевелюсь. Я догадываюсь, что происходит.

Мать останавливается у сарая и что-то тихо говорит отцу, который внутри.

Что? — спрашивает отец громко.

Он выходит из сарая.

Нам пора, — говорит мать.

Я возьму машину, — отвечает он.

Я тоже иду, — говорит она.

Они быстро идут в мою сторону. Спасения нет.

Маленькая скотина, — рычит отец. — Только бы добраться до него. Этот сучонок даже не знает, что я с ним сделаю.

Мать искоса смотрит на него, словно говоря: знает.

Отец — очень внушительный человек, особенно когда несется на тебя в таком отвратительном настроении. Укрыться мне негде. Сейчас мать обогнет машину.

Я уже готов распрямиться, когда они оба вдруг разворачиваются и скрываются в доме. Отец, наверное, пошел за ключами от машины. А мать, если она в своем обычном состоянии, помчалась в уборную.

Я не верю своей удаче. Если не попадаться им на глаза до вечера, у них будет время взглянуть на дело в перспективе. Сейчас они ведут себя так, как, по их мнению, они должны себя вести.

Я едва успеваю выбраться из-за машины, когда отец пинком распахивает дверь дома и орет: Черт бы всех побрал!

Искать укрытие времени нет. Отцовские ноги несут его в сторону сарая, но глаза уже вцепились в мое окровавленное лицо.

Ты что натворил? — говорит он. — Нам только что позвонили из школы. Говорят, что какая-то девчонка из-за тебя вывихнула палец.

Я говорю: Я…

Но отец обрывает меня: И что с тобой такое?

Мать бочком пробирается по периметру отцовского гнева. Он кричит.

Он кричит: Тебя же не девчонка избила?

Несмотря на предательство Пола и Питера, я уже решил, что не выдам их.

Мать трогает меня за щеки, заглядывает мне в лицо.

У тебя нос сломан, — шепчет она. — Маленький мой.

Тебе девчонка сломала нос? — спрашивает отец.

Мать прижимает меня к себе, и боль в ребрах такая сильная, что я невольно вскрикиваю.

Где больно, где? — спрашивает мать.

Отец шагает ко мне, чтобы внимательнее на меня посмотреть.

Я из тебя душу вытрясу, — говорит он. — Ты мне все расскажешь. Но сейчас мы отвезем тебя в школу.

Нет, — возражает мать. — Мы отвезем его в больницу.

Они хотят расспросить мальчишку, — говорит отец.

Мать встает между нами. Руки ее за спиной вцепились в мои руки.

Отец отодвигает ее, кладет ладонь мне на голову и поворачивает так, чтобы я смотрел ему прямо в глаза. Я не хочу смотреть ему в глаза. Обычно после этого у меня всегда неприятности.

Больно? — спрашивает он.

Я не хочу идти в школу. Там меня наверняка подкарауливает полиция.

Немного, — отвечаю я. — Чуть-чуть. Ребра.

Где? — Мать уже тут как тут.

Я показываю.

Она умоляюще смотрит на отца.

Ну хорошо, хорошо, хорошо, — говорит он. Мы отвезем этот навозный шмат в больницу.

Как все же здорово, что у меня такой замечательный и благородный отец.

Мы едем в Мидфорд. По дороге отец пытается выяснить, что со мной случилось.

Я говорю: Это старшие ребята.

Отец мне не верит, но я знаю, что он уважает мою ложь.

В больнице нам велят ждать в маленькой серой комнате, где уже сидят какие-то дети. Потом меня ведут к доктору, он меня осматривает. Доктор обматывает мне руку черным резиновым бинтом и надувает его. Потом берет стетоскоп, и я понимаю, что я не псих в отличие от Миранды. Доктор светит мне в глаза фонариком. Потом мне делают рентген головы и туловища. Теперь я особенный.

Я спрашиваю: Можно будет оставить фотоснимок на память?