Кровь и лунный свет - Эрин Бити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но принадлежу ли я этому миру – или ощущение вызвано тем, что я не знаю другого?
И что делать с Симоном? Если я променяю эту жизнь на другую, с селенаэ, что станет с нами? Да и есть ли «мы»?
Мои глаза все еще закрыты, а руки лежат на парапете. Возможно, именно поэтому я слышу и чувствую, как открывается задвижка внизу.
Глава 33
До меня доносится тихое ворчание, когда кто-то – мужчина – протискивается между рамой и стеклом, поворачивает окно, возвращая его на прежнее место, и останавливается, наверное, пытаясь разглядеть что-то в темноте.
Уже через несколько секунд он направляется к лестнице и медленно поднимается выше и выше. До самой башни.
Когда он добирается до винтовой лестницы, я открываю глаза и прячусь в тени за округлой башенкой. Мои шаги звучат оглушительно громко, пока я не выхожу за пределы лунного света, вмиг показавшись себе оглохшей и ослепшей. Впрочем, на виду сейчас намного опаснее.
Шаги мужчины такие легкие, что лишь по его тяжелому дыханию я понимаю, что он практически добрался до площадки.
Но когда он выходит из башенки, расставив руки в стороны, его лицо скрывается в тени, не дающей ничего разглядеть.
– Кэт? – тихо зовет он.
Это Симон.
Я вытягиваю левую руку, чтобы пальцы оказались в луче лунного света, – и вижу так же ясно, как днем. От вызванных беспокойством складок на лбу Симона до дрожи в его ногах. Тихий ритм его пульса долетает до меня вместе с легким запахом пота, впитавшегося в накрахмаленное полотно рубашки. А еще с нотками крови из двух свежих царапин на тыльной стороне его ладони.
Симон делает еще один шаг от башенки.
– Кэт? – вновь тихо зовет он, хотя, кажется, мог бы кричать. – Ты здесь?
– Я здесь.
Симон разворачивается, прижимая руку к сердцу, которое начинает биться так быстро и громко, что посоперничало бы со скачущей лошадью.
– Святое Солнце! – выдыхает он, когда я выхожу из тени. – Почему ты пряталась?
– Я не знала, кто ты и зачем сюда залез, – отвечаю я. – Ты меня напугал.
Он усмехается и убирает руку с груди.
– Что ж, в этом есть смысл.
Мы замолкаем на несколько мгновений.
– Что ты здесь делаешь? – наконец спрашиваю я.
Симон прочищает горло:
– Хотел поговорить с тобой. Сначала пошел к тебе, но тебя дома не оказалось. – Он смущенно пожимает плечами. – И я вспомнил, как ты говорила, что иногда приходишь сюда подумать.
Ох, нет.
– Кто тебе открыл?
Симон переступает с ноги на ногу.
– Я не стучал. Я… эм… обошел дом сзади и бросил несколько камушков тебе в окно.
Как романтично. Или отчаянно.
– Зачем ты меня искал?
– Я должен кое-что тебе объяснить. – Сглотнув, он смотрит вниз и проводит рукой по светлым кудрям. – Особенно после того, что сказал… и сделал.
Внезапно во мне просыпается страх от того, что я могу услышать.
– Ты ничего мне не должен, Симон.
– Нет, должен, – выдавливает он. А затем поднимает взгляд на меня. – Прошу. Мне потребовалось много сил, чтобы набраться смелости.
Он все еще дрожит, но явно не от усталости.
– Смелости поговорить со мной или забраться сюда?
– И то и другое.
Мы вновь наедине в свете луны. В прошлый раз я сама поддалась, но в этот раз все будет по-другому.
– Хорошо. Давай поговорим.
Симон хватает меня за руку.
– Здесь?
– Тут совершенно безопасно. – Я указываю на парапет с небольшими колоннами, расположенными на равном расстоянии друг от друга. – Ты не сможешь упасть в проем, который чуть больше твоей головы.
– Поверю тебе на слово, – бормочет Симон, глядя в небо над нашим головами.
Впервые за сегодняшний вечер я обращаю внимание на звезды, от которых захватывает дух. Облака, затягивавшие небо несколько дней кряду, рассеялись, и сейчас на нем сияет тысяча точек света. Никогда не видела столько раньше. Симон встает рядом со мной, наши руки соприкасаются, и этот контакт вызывает во мне трепет сильнее, чем положено.
– Мы можем хотя бы присесть? – спрашивает он. – А то у меня слегка кружится голова.
Я отрываю взгляд от россыпи бриллиантов на темном полотне ночи. У Симона не просто кружится голова – он даже слегка позеленел. Снисходительно улыбнувшись, я вновь поднимаю лицо к небу.
– Только когда ты признаешь, что здесь красиво.
– Да-да, – бормочет он, плюхается на каменный пол и спустя секунд тридцать, окончательно успокоившись, тянет меня за руку.
– Я действительно никогда не видел ничего прекраснее, но сомневаюсь, что у нас в запасе много времени.
Я опускаюсь на пол рядом с его согнутыми ногами, лицом к нему и к луне.
– Почему ты решил бросать камни в мое окошко, а не стучать в дверь, как нормальный человек?
Болезненный оттенок кожи сменяется румянцем.
– Не хотел, чтобы у Ремона возникли неверные предположения о моих намерениях. Кажется, он ревнует тебя.
Неверные предположения? Мое сердце замирает.
– Как будто он подумал бы о чем-то другом, если бы увидел тебя под моими окнами. – Я качаю головой. – Но раз ты решился на это и даже забрался сюда, это не просто что-то важное.
– Важное, да, – говорит он, – но еще… личное.
Взяв мою левую руку в свою, Симон переворачивает ее в лунном свете, проникающем сквозь проемы в каменном парапете, и замирает, заметив порезы.
– Что с твоими пальцами?
– Стекло. Я чинила окна модели святилища в наказание за произошедшее сегодня. – Вот только мне не хочется это обсуждать. – А что с твоей рукой?
Симон хмурится, смотря на две царапины, тянущиеся от тыльной стороны костяшек пальцев до запястья.
– Не знаю. Может, поцарапался, когда залезал в окно.
– Они похожи на те, что я видела на твоей шее той ночью, когда мы забирались на крышу святилища, – говорю я. – Только в тот раз было три.
Симон поднимает руку к горлу, хотя оно уже зажило.
– Это Жулиана.
А, следы от ногтей.
– Ты, конечно, заметила, что она нездорова, – вздохнув, продолжает он.
– Ну да, – признаюсь я. – Она рассказала о болезни матери и о том, что, кажется, унаследовала ее.
– Так и есть. – Симон делает вид, что рассматривает наши руки, соединенные вместе.
– Откуда ты это знаешь?
Симон переводит взгляд на меня. И я вновь любуюсь пятнышком в его глазу
