Сфинкс - Юзеф Крашевский

— Это музей, а не комната, — сказал Ян, садясь около Ягуси.

— А! И мне сначала казалось это странным и смешным, но теперь я привыкла ко всему. Отец мой любит эти коллекции; они наводят его на воспоминания о путешествиях по свету. Например, эта шкура льва под столом, этот тигр на стене, на котором блестят индейские ножи, это его охотничьи трофеи. Где он только не был! И чего не видел!

— Как же он сумел все это собрать?

— Постепенно. Из разных частей света собрал оставленные у друзей вещи, когда поселился в Литве, около меня и ради меня. Я ему так обязана! Ведь это большая жертва! Он, бедный, так скучает в покое и однообразии! Ежедневно вечером вздыхает и шепчет, повторяя, что его тянет на северный полюс. Он видит там какие-то населенные страны, где еще на всех картах белые пятна. Ему бы хотелось поплыть туда, несмотря на глыбы льда, преграждающие путь. Но откуда взять денег на это путешествие? Кто с ним поедет? Кто захочет уверовать в этого нового Колумба?

Ягуся, говоря это, посмотрела на Яна и спросила его, понизив голос и украдкой взглянув на отца:

— Ас вами что творилось в эти годы? Где вы были?

— В Варшаве, потом в Риме, потом я хоронил бедную мать, которой успел закрыть глаза! Теперь…

— О! Теперь, слыхала! Вы больны глазами каштелянши, как говорит отец, — добавила она с улыбкой. — Мой отец знает все. Но он также говорит, что это пройдет.

— Откуда же он знает? — спросил смущенный Ян.

— Откуда? Не умею разгадать загадку! Но он знает все! Знает все! Странный человек! Если бы я его не любила, я бы его опасалась. Спросите его о ком хотите, о чем хотите: отвернется, подумает долго, посмотрит вдаль, углубится в себя и скажет вам все, что вы хотели знать. Если б я не знала, что он набожен, я бы думала, что это колдовство! А люди, которые его не понимают, называют сумасшедшим… — добавила она печально.

В это мгновение, хотя, казалось, доктор Фантазус их не слушает, он вдруг повернулся и, положив руку на колено Яна, промолвил:

— Да, зовут меня сумасшедшим! Почему? Потому что я им подробно рассказываю о смерти Сократа и толкую элевзинские мистерии; описываю им китайскую стену Ши-Хоанг-Ти, которая является действительно великим творением, быть может большим, чем превращенные огнем в стекло развалины Бальбека; рассказываю им о пустынях и трясинах Америки, населенных чудовищами; рисую индусские пагоды; знаю больше, чем знают они, вот почему говорят, что я сумасшедший.

Ян ничего не ответил; он посмотрел ему в глаза, но не смог поймать блестящий взгляд доктора.

— Говорят, что я сумасшедший, — добавил он несколько возбужденно, — потому что я им доказываю, что я был свидетелем завоевания Мексики, открытия Америки и покорения Китая монголами, и кроме того — современником Аспазии, Алкивиада, Солона, воином Фермопил, что я прекрасно знал Леонида и был с ним в большой дружбе. Как жаль, что его здесь нет!

— Доктор, в это немного трудно поверить, — сказал Ян.

— Вам! Конечно. Но у вас неправильный взгляд на прошлое. Вы думаете, что то, что было, было и прошло; а я вам говорю, что то, что было раз, есть и продолжает быть. Можно туда пойти и взглянуть, и жить прошедшим, можно путешествовать в древние века, как путешествуют в Китай, в Америку, в Бомбей и Калькутту. Говорю тебе, можно пойти в прошлое.

— Но дорога?

— А! В этом вопрос! Дорогу знаю только я! Подлинная, но чертовски трудная…

Он встал и прошелся по комнате.

Мамонич не очень-то прислушивающийся к разговору, так как он не был нов для него, рассматривал альбом на столе и позвал Яна. Тот нехотя встал от Ягуси и подошел к другу. Громадная потертая книга в переплете из черной твердой кожи с застежками очевидно азиатской работы содержала лица, костюмы, сцены и виды различных стран. На каждой странице была дата. С удивлением Ян нашел здесь голову Понтия Пилата.

Увидев последнего, доктор вдруг воскликнул:

— А! Пилат! Бедный Пилат, слабый характер погубил его! Это был не злой человек, но он странно поддавался чужому влиянию; даже жена водила его за нос; притом он слишком заботился о популярности, о мнении толпы! Пилат это символ людей, которые ничего не делают сами по себе; в корне они, быть может, хороши, но благодаря бесхарактерности становятся орудием злых.

Дата, помещенная под Пилатом, была историческая, на год раньше страстей Христовых; приписка с натуры делала этот рисунок непонятным. Ян и Тит взглянули друг на друга.

— А, а, и вы, как видно, считаете меня сумасшедшим! — воскликнул доктор Фантазус. — Ха, ха!

— Ведь не станешь же ты отрицать, — перебил Мамонич, — что рассказываешь нам несколько странные вещи.

— Может быть, они и странны для вас, привыкших всю жизнь смотреть лишь под ноги. Все, чего мы не знаем, кажется нам впервые странным. Если бы ты никогда в жизни не видел червяка, мухи, не слыхал о них и вдруг их увидал — не правда ли, ты бы их принял в первый момент изумления за воплощение Великого Духа?

Вдруг заметив Ягусю, воскликнул, опомнившись:

— Ягуся здесь! А мы болтаем Бог знает о чем! Вот, оставим это лучше, а развеселим больного глазами каштелянши. Бедный Ян! Что за болезненная офтальмия!

— Прошу вас, если вам действительно жаль меня, не напоминайте мне об этих глазах.

— Напротив, надо тебя лечить насильно. Я давно знал каштеляншу, — добавил доктор Фантазус. — Я ее встречал при дворе Клеопатры.

Приятели украдкой взглянули друг на друга.

— И сознаюсь, — продолжал Фантазус, — что она ничуть не изменилась с того времени. Я рисовал тогда ее портрет: посмотрите на тысяча второй странице, в костюме, который она тогда одевала. Убор на голове незначительно лишь ее изменяет.

Ягуся с любопытством нагнулась над книгой, а Ян не мог сдержать возгласа удивления, увидав рисунок в египетском костюме, но так живо изображающий Эльвиру, что он оттолкнул его с отвращением и страхом.

— Если хотите, я расскажу вам даже ее историю. Отец ее был жрецом бота Манду в Хермонтисе, бога одного из египетской Троицы. Клеопатра увидала ее во время празднества и взяла ко двору. Стреляла она черными глазами так удачно, что Марк Антоний слегка в нее влюбился. Но так как любовь у древних была не очень требовательна, то, скоро насытившись, бросил ее. Из Рима, куда она попала, увез ее на север какой-то воспламенившийся сарматский царек. Презирая этого варвара, она уехала с ним единственно ради того, чтобы избавиться от неизлечимой скуки видом страны, так прекрасно описанной Геродотом. Но в Сарматии Геродот показался ей таким же путаником и легковерным передатчиком басен, какими нам кажутся Веньямин из Тудели и Марко Поло. Представьте себе скучающую женщину в древней дикой Сарматии! Царек не мог с ней ничего поделать; он переезжал с ней с берегов старого Тира в Колхиду, возил ее даже в страну, где по словам старого Геродота — беспрестанно падающий пух закрывает мир от людей; ничто не помогло против хронической скуки. Но наконец нашлось развлечение, которое подействовало. Где-то над озером Белых коней находился дворец царька. Там стонали в цепях толпы военнопленных. Ежедневно перед ней ставили одного пленника. Она до тех пор смотрела на него, смотрела, смотрела, пока не умертвит взглядом. Надо вам знать, что существует взгляд, который убивает. В средние века эту силу взгляда символизировал Василиск. Добавление к легенде, гласящей, что Василиск может быть побежден только собственным отраженным взглядом, означает, что нечувствительность к этому взгляду отнимает от него силу и обращает ее на убийцу.

В точности не знаю, что случилось потом с каштеляншей; если не ошибаюсь, ее видели при дворе Франциска I; наконец, она попала в Париж, когда воеводиц кончал там свое воспитание под руководством какого-то шалопая, и вышла за него замуж… Глаза ее, глаза Василиска, ее мания, — продолжал доктор с самым серьезным видом. — Она их испытывает на всех, обладают ли той же силой, что и раньше. На мужа уже не действуют, но на новичков! Хочешь победить? — спросил Яна.

— Победить, то есть забыть, — сказал Ян; — другой победы эта борьба не стоит.

— Нет, надо ее исправить. Дам тебе талисман.

Он указал на Ягусю, а та покраснела со стыда и повернулась, грозя отцу.

Доктор расхохотался. Подали чай в небольших китайских чашечках на изящном лакированном подносе. Все здесь было фантастично, странно, красиво и совершенно неожиданно.

Фантазус ходил по комнате в прекрасном настроении.

— Чувствую, — сказал он, — будет буря. Это меня очень радует: по крайней мере, несколько нашумит и освежит воздух; хорошая погода наскучивает.

— А! Буря! Буря! — воскликнула Ягуся, подбегая к окну. — Я так ее боюсь! Вероятно, не буду спать всю ночь!

— О, не сегодня еще будет буря, — через три дня в полдень.

— Откуда же ты знаешь?

— Падающие звезды, то есть то, что вы называете этим именем, падают уже несколько вечеров в стороне, где собирается буря. Это ее посланные, которые идут за ней и вернутся с громами.