Память и желание. Книга 2 - Лайза Аппиньянези

Завод был похож на огромный улей, в котором трудились мириады пчел. Алексей завороженно наблюдал за превосходно отлаженным производственным механизмом. Особенно потряс его воображение главный конвейер. Алексей мог часами наблюдать, как ритмично двигаются рабочие, подлаживаясь к темпу продвижения гигантской ленты. Сверху все это напоминало какой-то ритуальный танец.

Неделю спустя Алексей вплотную занялся сборочным цехом, и первое романтическое представление рассеялось. Люди, работавшие на конвейере по восемь часов в день, в течение шести дней в неделю попадали в полную зависимость от машинного ритма. Алексей представил себя на их месте: грохот, ни секунды передышки, едкий запах масла…

В светлой, новой столовой, где персонал обедал, Алексей пытался разговаривать с рабочими.

Многие приехали с Юга. Они были немногословны, в разговоры вступали неохотно. Но Алексей проявил настойчивость. Один из сицилийцев был родом из Чефалу. Когда Алексей попытался поделиться с ним своими восторгами по поводу сицилийских пейзажей, рабочий, которого звали Августо, кинул на хозяйского сынка неприязненный взгляд.

– Там красиво, – буркнул он, – только вот работы нет.

Глаза у Августо были такие же, как у Франчески – темные, искоса поглядывавшие из-под густых ресниц. Алексей хотел спросить, знает ли он Франческу, но Августо уклонился от разговора.

Как-то вечером Алексей подошел к нему и предложил подвезти домой. Августо пожал плечами:

– Как хотите.

По дороге сицилиец все время молчал. Лишь один раз вдруг ни с того ни с сего сказал, что скучает по морю. Алексей высадил его возле многоквартирного дома на окраине Милана. В гости Августо его не пригласил.

Зато молодому человеку удалось подружиться с одним из начальников цехов, плотным мужчиной средних лет по имени Эмилио. Августо работал в цехе у Эмилио, и как-то за пивом Алексей спросил своего нового знакомого про сицилийца.

Начальник цеха пожал плечами:

– Южанам здесь приходится несладко. Они выросли в деревне, чувствуют себя здесь чужими. Живут по четверо в одной комнате, чтобы экономить деньги. Иногда спят по очереди в одной и той же постели: один в ночной смене, другой отдыхает.

– Понятно, – вздохнул Алексей.

Когда подходил к концу второй месяц его стажировки, Алексей почувствовал, что больше не выдержит. Он яростно накинулся на Джанджакомо:

– Это бесчеловечно! Возмутительно!

– Что возмутительно?

– То, как ты обращаешься с рабочими.

– А как я обращаюсь с рабочими? – удивился Джанджакомо. – Что-нибудь не в порядке?

– Один из них сегодня заснул у конвейера, и ему срезали зарплату.

– Правильно, пускай спит дома, – сдержанно прокомментировал Джисмонди-старший.

– Дома? А ты знаешь, в каких условиях живут эти люди? Вчетвером в одной комнате. Это, по-твоему, человеческая жизнь? Работа у них адская – одно и то же телодвижение с утра до вечера. Никакого разнообразия, никаких разговоров, ни малейшего удовлетворения от труда. Лишь эксплуатация да жалкая зарплата.

– Обычная студенческая трескотня, – отмахнулся Джанджакомо. – Мои рабочие получают вполне приличную зарплату. Все правила техники безопасности соблюдаются. Я построил им новую столовую. Люди в очередь встают, когда на каком-нибудь предприятии концерна «Джисмонди» появляются вакансии! – Джанджакомо немного помолчал. – Алексей, как ты не понимаешь. Если человек уснул возле конвейера, он ставит под угрозу жизнь тех, кто работает рядом с ним. Урезание зарплаты – предостережение и ему, и остальным.

Джисмонди-старший говорил с непривычной для него терпеливостью.

Зато Алексей пылал гневом.

– Ты посмотри, как мы с тобой живем. В этом доме двадцать комнат. Половиной из них мы никогда не пользуемся. И сравни этот дворец с их халупами. Это неправильно, несправедливо!

– Ну вот мы уже и до революции дошли. Разделим прибыль пополам, так? Поделим все поровну, как в Советском Союзе, да? Каждому по своему куску нищеты. Ты этого хочешь? Я тебе вот что скажу. – Джанджакомо опять разгорячился. – Русские отдали бы все на свете, чтобы их заводы работали так же хорошо, как мои.

– Русские тут ни при чем! – огрызнулся Алексей. Всякое упоминание о Советском Союзе он воспринимал болезненно. – Мы говорим об Италии и об эксплуатации итальянских рабочих.

– Снова здоро́во, – обреченно вздохнул Джанджакомо.

Осенью, когда возобновились занятия в университете, Алексей с удвоенной энергией занялся политикой. Ему казалось, что теперь он обладает достаточным запасом опыта и знаний, может участвовать в дискуссиях и спорах на равных. Многим из его друзей казалось, что у студентов и рабочих общие интересы. И те, и другие были жертвой режима, навязывавшего им свои условия. Ни у рабочих, ни у студентов не было права на самоуправление, на протест. Роднило две эти социальные группы и то, что студенты в не меньшей степени, чем рабочие, были преемниками великой революционной традиции. Стоит им соединить усилия, и они перевернут весь мир! Они сбросят прогнивший режим, построят новое общество, где будет царствовать справедливость. И начинать нужно прямо сегодня, здесь, с университетских аудиторий. Было особое наслаждение в том, чтобы устроить обструкцию преподавателю за смертельно скучную лекцию, сорвать идиотские экзамены, опротестовать полученные оценки, устроить сидячую забастовку в аудитории или на университетском стадионе. В этих действиях был смысл, была цель – как и в том, чтобы исследовать условия труда рабочих, устраивать демонстрации и стычки с фашистами и полицией.

В воздухе веяло надеждой и возбуждением. Это настроение волной перекатывалось с континента на континент. В Америке, Германии, Франции, Англии разворачивался гигантский фестиваль общей надежды. Студенты протестовали против войны во Вьетнаме, боролись за гражданские права. Осенью 1967 года миланские студенты захватили здание университета. В Турине студенты основали свободный университет, где учились тому, чему хотели. Все это сопровождалось маршами протеста, уличными представлениями, песнями, танцами.

Но в марте следующего года положение обострилось. Римская полиция вытеснила студентов из здания филологического факультета, преградила доступ к аудиториям. Студенты решили взять реванш. Две тысячи молодых людей – среди них был и Алексей Джисмонди – бросились на штурм. Алексей был вооружен не только тухлыми яйцами и помидорами, но и фотоаппаратом «лейка», с помощью которого он надеялся запечатлеть исторический момент.

И тут произошло неожиданное. Полиция, не дожидаясь подхода демонстрантов, первая нанесла удар: полицейские джипы врезались в толпу, полетели гранаты со слезоточивым газом.