Сарыкамыш. Пуля для императора - Рафаэль Миргалиевич Тимошев

Никогда еще, кажется, у меня не было такого чувства радости и каких-то сладких слез!.. Я радуюсь такому счастливому дню. Может быть, единственному дню моей жизни? И почему-то хочется плакать! Слезы сами катятся из глаз… В носу мурашки, губы дрожат, не могу слова вымолвить…

Солдаты стоят веселые, здороваются со мной, а я плачу…

— Здравствуйте, сестрица! Радость-то какая — сам государь приезжает к нам!

— Да! Большая радость! — едва выговариваю я, а слезы ручьем льются из моих глаз.

Солдаты тоже как-то присмирели.

— Да! Это не каждому доводится видеть-то государя императора, — говорит солдат.

— Погодка-то какая стоит! Только для парада Государева! — говорит другой.

Они поближе придвинулись ко мне, чтобы вести общий разговор.

— Прямо, значит, с поезда и в церковь, а от-тедова, по этой улице, в штаб и в госпиталь. Поздоровается с ранеными, поздравит! Кому Егория повесит… Ну, потом, конечно, и по другим, прочим делам поедет…

— Я так думаю, что государь по другим улицам обратно поедет, чтобы, значит, все могли его видеть, — сказал бородатый солдат.

— А вы весь день будете стоять, пока государь не уедет?

— Нет, сменят. Как обратно проедет — так и уйдем! Мороз сегодня шибко крепкий, — говорит солдат, постукивая нога об ногу.

Я только сейчас обратила внимание на их шапки, на которых вместо кокарды были крестики. Да и сами они все какие-то бородатые и совсем не молодые!

— Почему у вас на шапках крестики?

— Мы второочередники! Здесь фронт спокойный, как раз для таких, как мы — стариков. А вы, сестрица, из каких краев будете?

— Я здешняя, кавказская, из Баку.

Вышла мадам Штровман в моей белой косынке.

— Можно мне стать впереди вас, солдаты?

Все сразу обернулись.

— Впереди стоять нельзя! Но тут стойте, нам не помешаете! Места хватит, только долго не простоите на таком морозе! Еще рано! Поди, в церкви сейчас!

Я пошла в комнату, чтобы согреться, замерзла стоять, но в комнате еще тоскливее стало…

— Барыня! Едет, едет! — кричит Гайдамакин.

Я выбежала на улицу и сразу точно горячей волной обдало меня!

— Ура! Ура! Ура-а-а! — неслось снизу улицы. Солдат узнать нельзя было: лица строго-суровые. Стоят как по ниточке: по два в ряд, держа ружья перед собой. Офицеры чуть впереди солдат, вытянув шеи туда, откуда несется все громче и громче "Ура-а-а!" Вдруг снизу точно волна поднимается, ширится в громком "ура!.." И дошла до нас. Я хотела тоже кричать "ура", раскрыла рот, но спазм сжал мне горло, и вместо "ура" вырвались рыдания.

А "ура" неслось все громче и громче! Показались какие-то автомобили — один, другой. Я протираю глаза, хочу лучше видеть, а слезы снова ручьями бегут. А солдаты так радостно, так могуче кричали приветствие своему государю!

Вот! Вот он! Кланяется на обе стороны. Какое грустное лицо! Почему так ему грустно?..

Вот и проехал! Скрылось светлое видение…

— Слава Тебе, Господи! Удостоились увидать государя! Теперь и умирать не страшно! — оборачиваясь ко мне, говорит солдат, утирая рукой слезы.

И не один он плакал. Плакали и другие; вытирали глаза кулаком.

— Не поедет больше по этой улице государь, — говорит солдат, сморкаясь прямо рукой и сбрасывая на снег.

— Ну вот, теперь пойдем обедать. Прощайте, сестрица…"

На вокзальном дворе Николай, не останавливаясь, прошел в поджидавший его с откинутым верхом "делоне-бельвиль". Рядом с императором — как успел поведать Воробанов — разместился генерал-адъютант, генерал от кавалерии и обер-гофмаршал Императорского Двора Павел Константинович Бенкендорф. Позади них заняли места дворцовый комендант, генерал-майор Свиты Его Величества Воейков и флигель-адъютант — красавец и любимец царицы — капитан 1-го ранга Саблин. Во второй автомобиль, едва государь опустился на сиденье, торопливо прошли начальник императорской охраны жандармский полковник Спиридович, царский историограф Дмитрий Николаевич Дубенский — интеллигентной внешности генерал-майор Свиты Его Величества, и еще один незнакомый Воробанову чиновник.

Автомобили тронулись, окруженные конными казаками, и за ними, один за другим, потянулась кавалькада колясок и двуколок.

Подъезжая к дамбе, вытянувшаяся колонна раздвоилась — большая ее часть свернула на дорогу, ведущую к государственной границе, к фронту, — чтобы уже там встретить Государя; другая — в числе которой находилась повозка Воробанова — въехала на дамбу и через нее на главную улицу Сарыкамыша. И почти сразу с обеих сторон грянуло громогласное "Ура!", эхом покатившееся перед императорским автомобилем, словно, разрезая морозный воздух, поднимал он незримую волну уже несдерживаемого людского восторга.

Однако ликующий, нескончаемый гул улицы теперь не умилял генерала Воробанова, а наоборот, вносил в душу тревогу и смятение. Сжавшись, начальник гарнизона с испугом глядел на возбужденную толпу, мелькавшую по сторонам, и, точно ожидая чего-то непоправимого, беспокойно ерзал, устремляя то и дело взгляд на шуршащий впереди колонны царский "делоне-бельвиль".

Его нервозность, казалось, передалась и сидящему рядом Лавренюку. То и дело, косясь на начальника, штаб-офицер недоуменно отводил взгляд на восторженные людские ряды, хмуро вглядывался в мелькавшие лица, и, точно молясь, бормотал что-то о величии Императора и всенародной к нему любви.

"Что это? — думал Листок. — Показной патриотизм хитрого врага или припадок сентиментальности тупого обывателя? На врага вроде не похож — слишком чувствителен, а сентиментальность как-то не вяжется с натурой генерального штаба подполковника… Что ж, дело не кончено, надо быть настороже! Возможно, комедия для того и разыгрывается, чтобы ужалить, когда никто не ожидает, — впереди еще царский молебен!"

Однако и у церкви ничего ужасного не произошло…

К полковой церкви Михаила Архангела они подъехали, когда свита, во главе с Императором Николаем, под исступленное "Ура!" оттесненной солдатами толпы, уже направлялась к храму. Там, у входа, встречали Государя священники с настоятелем впереди, производящим крестное знамение протянутым к самодержцу золоченым крестом.

Как Государь вошел в церковь, Листок заметить не успел — помешал Воробанов. Едва коляска остановилась — по его распоряжению за автомобилями монарха, — генерал нервно приказал ротмистру, сидящему напротив, помочь ему сойти. Листок соскочил и протянул Его Превосходительству руку. Выглядел тот состарившимся лет на десять. С трудом распрямившись, ни на кого не глядя, пробормотал:

— В церковь вам нельзя, господа… Ждите у входа да смотрите за чертовой толпой!

И, нащупав рукой шашку, отчего-то прихрамывая на правую ногу, поплелся к храму.

Офицеры оставили генерала у самой церкви, в двух шагах от жандармского оцепления. Глядя на ссутулившую спину генерала, вскоре исчезнувшую в высоком проеме распахнутых церковных врат, Листок с досадой подумал: "Бедный старикан! "Смотрите за чертовой толпой! " Неужто теперь это возможно