Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью - Брет Уиттер

— Нет! Нет! Это был гранат! — говорил, например, он.

В этом весь Обри: вот вчера вечером он очень разволновался, когда узнал, что Джон хочет вернуться к учебе.

— Пап, над тобой будут смеяться. Ты будешь старше всех в группе, и другие ученики будут стягивать с тебя штаны.

Когда в этом году Обри приняли в престижную художественную школу, он решил не говорить об этом своей подружке, которая тоже хотела туда поступить, но не смогла. Не хотел расстраивать девочку.

Обри с удовольствием может провести со мной несколько минут. Но три дня? Я знала, что ему больше пришлась бы по вкусу компания. Поэтому я пригласила Нэнси и ее мальчишек, Лиэма и Девина, которые встретили нас там.

— Здесь есть лифт! — просиял Девин. — Прямо в доме!

— Да, милый, это для Сьюзен, — сказала Нэнси.

Кстати, этому лифту суждено было стать не только благословением, но и проклятием. Потому что на каждом этаже у него были двойные двери, и, чтобы он ехал, двери надо было закрывать очень плотно, а их заедало.

Кабина лифта была величиной со шкаф, туда помещалось только кресло-каталка и еще двое людей. И там было так душно, что домоправительница просила нас держать двери открытыми для вентиляции. Если с лифтом что-то случалось, то изнутри позвонить никуда было нельзя. Когда двери в очередной раз заедало, нужно было взять металлический прут и просунуть в дырку над дверью, тогда она должна была открыться. Должна была.

Разумеется, двери заело прямо сразу. Они не открывались, и внутрь было не войти. Нэнси и Стеф пробежались по этажам, проверили, все ли двери закрыты, чтобы поехал лифт.

Дело кончилось тем, что им пришлось нести меня наверх на руках.

Стеф взяла меня под мышки, Нэнси ухватилась за ноги. Представляете себе мешок картошки весом в девяносто пять фунтов? Вот, а теперь несите его три этажа наверх.

Нэнси, которой достался мой легкий конец, хотела идти быстрее. Стеф, с более тяжелым концом, не хотела. Всю дорогу они то и дело ставили меня на задницу, как можно нежнее конечно, но, на мой взгляд, все равно недостаточно нежно.

Вследствие этого я предпочла сидеть на балкончике своей комнаты на третьем этаже, где я писала, наслаждаясь шелестом пальмовых деревьев по соседству. Этот балкон стал моим командным центром. Там я могла быть одна — состояние, в котором я начинала чувствовать себя все удобнее.

Я сидела на балконе, пока дети обследовали дом. Включали все телевизоры. Ходили на пляж со Стефани и Нэнси. Уговорили целый двухфунтовый контейнер «Джелли-Белли».

Я не навязывала свое общество Обри. Не заставляла его быть рядом со мной. Но он был близко. Ему было весело, и ладно.

Вечером я спустилась в гостиную. Там мы мариновали и жарили стейки, потому что Обри их любит. Нэнси чуть не подожгла себя у газовой горелки.

За обедом мы играли в «Застольные разговоры» — игру, которую нашли в доме. Карточки с вопросами, которые можно было обсуждать: «Если бы ты мог встретиться с одним знаменитым человеком, кто бы это был?» Барак Обама. «Что тебе нравится больше — пляж или горы?» Пляж, конечно. (Стеф и я решили купить такую игру и поиграть в нее с нашими родителями, чтобы лучше узнать их.) Один вопрос, на который должны были ответить все: «Когда ты умрешь, где ты хочешь быть похороненным?»

И мой сын со взрослой душой сказал:

— Рядом с моими родителями.

Игра продолжалась. Дети побежали за мороженым.

Лежа одна в кровати, я плакала, пока не заснула.

— Идите сюда, сладенькие! Почитаем! — услышала я зов Стефани на следующее утро. Она читала «Львиную лапу» ребятишкам при каждой возможности. Дети Нэнси, Лиэм и Девин, заинтересовались. Обри тоже — почти.

Я написала Джону эсэмэс: «Приезжай». Если уж намечалось веселье, то я хотела, чтобы все были в сборе.

Утром сестра Нэнси Салли и ее муж Пол повезли нас кататься на лодке. Я очень огорчалась, когда мои друзья, которые раньше часто брали меня кататься на лодке, перестали меня приглашать. Мы сидели на корме, болтали, загорали, наслаждаясь соленым воздухом. Мы почти летели над водой, но чувство было такое, будто мы стоим на месте. Салли и Пол стали главными для меня в тот день, и для Обри тоже.

Джон приехал с Уэсли, Мариной и Марининой подругой Лиззи. Звуки дома стали меняться. Обри и Марина ссорились. При всякой возможности Марина исчезала куда-нибудь с Лиззи. Уэсли на тележке для гольфа (прилагалась к дому) врезался в стену гаража.

Я сидела на своем балконе надо всем этим хаосом. До меня долетали только звуки. Иногда прибегал кто-нибудь из детей с вопросом. Или Обри, спасаясь от Уэса. Или кто-нибудь из взрослых заходил посидеть со мной и спросить, все ли у меня в порядке.

Я занималась дзеном. Писала эту книжку, выстукивая главу про космический челнок. Смотрела, как летят по небу облака.

— Что бы я делала, не будь у меня книги? — спросила я однажды у Стеф.

Ведь без нее мне хотелось бы быть там, внизу, с моими детьми и друзьями, а хотеть — это самое трудное.

Как-то днем я прилегла отдохнуть. Джон уложил меня в двуспальную кровать, повернул на бок, устроил так, как я люблю. Я люблю, когда у меня подушка между ногами, чтобы кости не стукались друг о друга, а еще я терпеть не могу, когда на подушке у меня под головой волосы, которые щекочут ухо. Джон знает все эти мелочи и никогда не забывает о них, ведь для меня удобно угнездиться — сущее блаженство.

Так я лежала, уютно устроенная между пуховыми одеялами, как вдруг раздался приглушенный голос Уэсли:

— Помогите! На помощь!

Тишина. Потом снова:

— Помогите!

Я прислушалась к звукам внизу. Услышала чей-то голос:

— Проклятье! Уэс застрял в лифте!

Я попыталась перекатиться на бок. Чтобы пойти к нему.

«О господи, — думала я. — Надеюсь, они догадаются взять железный прут. Надеюсь, дверь откроется».

Уэсли продолжал кричать:

— Я застрял! Я застрял! — Его голос взвивался все выше.

Я услышала взрослые голоса:

— Все в порядке, детка. Сейчас мы тебя вытащим.

Я ждала, не в силах пошевелиться и в полном одиночестве. Я вслушивалась так напряженно, что еще чуть-чуть, и я услышала бы движение атомов.

А потом Уэсли завыл так, как никогда в жизни не выл. Как раненое животное. Он был в истерике.

Я подумала о том, что он сейчас совсем один в маленьком душном лифте, заглатывает кислород, которого там и так мало.

Я еще раз попыталась пододвинуться к краю кровати, чтобы сползти с нее на пол и потом выползти из спальни.

Уэс выл и выл, все громче и громче. Казалось, этому конца не будет.

Я представляла, как он краснеет, обливается потом, как выпучиваются от ужаса его голубые глаза. Я воображала, как стенки лифта надвигаются на него все ближе и ближе.

«Почему они не позвонят пожарным?» — подумала я.

Телефона у меня не было. Двигаться я не могла. Помочь сыну было не в моих силах.

И меня тоже охватила паника. И я тоже завыла.

— На помощь! Помогите! — орала я как только могла, то есть не очень громко.

Наконец в спальню ворвался Джон и обнаружил меня скрючившейся на полу возле кровати. Мне все же удалось сползти с матраса на пол, но встать на ноги я не могла.

— Что случилось? — спросил Джон. — Сьюзен, в чем дело?

— Звоните же, черт вас побери, в службу спасения!

— Это еще зачем?

— Затем, что твой сын застрял в дурацком лифте!

— Да его вытащили! Вытащили! — ответил Джон. — Он плачет оттого, что напугался.

— Правда? Ты мне не врешь?

— Нет. С ним все в порядке. Он в истерике, но с ним все нормально.

Стефани потом рассказывала мне, как Уэсли бросался на стулья: «бился, как форель», по ее образному выражению, после того как его выпустили из лифта.

— Он был спокойнее внутри, — сказала Стеф.

И снова в ту ночь я засыпала в слезах.

В последние несколько дней на Каптиву приехало семейство Стеф. Муж Дон, сыновья Уильям и Стивен и их подружки, Кристи и Ками. Дни стали долгими и ленивыми. Мы лежали на солнце, плавали, ели, смеялись, просто были вместе.

Мальчики Стеф, всегда такие ласковые с мамой, не скрывали своих чувств к девушкам в ее присутствии. И это было так приятно видеть. Мы с Джоном женаты уже двадцать лет, а мне все еще неловко целоваться с ним в присутствии родителей.

Обри наслаждался тем, что мы все собрались вместе ради него. Я слышала, как он говорил кому-то из детей:

— Знаешь, это ведь мои каникулы.

Он сказал это не надменно, а радостно.

— Знаешь, почему это моя поездка? — спросил он у меня ближе к концу. — Потому что я очень хочу сделать здесь кое-что.

«Уж наверняка не найти львиную лапу», — подумала я.

— Я хочу полетать на парасейле, — сказал он.

Он видел такие буксировочные парашюты на пляже. Забава состоит в том, что вы пристегиваетесь к парусу, который тросом прикреплен к лодке, лодка набирает скорость, и вы взлетаете на парусе футов на тридцать-сорок вверх.