Невольники чести - Александр Кердан

Правда, тут разошлись во мнении атаман и его побратим. Крест мечтал при помощи капитана Барбера податься на какой-нибудь южный островок, чтобы скоротать остатние годы в кругу покорных туземцев и ласковых темнокожих жен. Иннокентий же сговаривал друга осесть на родной матерой земле. Погулять еще пару-тройку лет вдоль Сибирского тракта, чтобы опосля, разжившись пашпортами, перебраться куда-нибудь в центр России или же в какую-нибудь европейскую страну — с большими деньгами нигде не пропадешь!

В один из долгих вечеров, когда вели они с Крестом споры-разговоры, и получил Гузнищевский весточку от своего верного соглядатая — петропавловского кабатчика: дескать, вышел намедни обоз, который направляется на юг полуострова. Испросив у Креста семерых ватажников, пустился Иннокентий в погоню, словно волк, почуявший запах добычи. И если для кого-то такое сравнение могло бы показаться обидным, то для помощника атамана оно — в самый раз. И чутье, и повадки у Гузнищевского действительно волчьи. Даже улыбка похожа на оскал. Вроде лыбится, лыбится, миг — и зубы на глотке сомкнет! Звериное чутье еще в начале гона подсказало Гузнищевскому, что предприятие, которое он затеял, — необычное, решающее для него.

Солнце стало клониться к закату, когда обоз, уже хорошо различимый и без зрительной трубки, углубился в прибрежный лес.

«Неужели заметили погоню?» — встревожился Иннокентий. Преодолевать открытое пространство от кромки океана до опушки под стволами трех ружей ему не хотелось. Тут и перевес отряда может превратиться в комбинацию из трех пальцев… Потому помощник атамана приказал своим людям залечь и направил вперед камчадала и одного из ватажников на разведку.

Не прошло и часа, как разведчики вернулись с доброй вестью: неподалеку от опушки на берегу небольшой речки обозники устраиваются на ночлег. Погони они, видимо, не обнаружили.

В подтверждение этих слов вскоре над лесом поднялась тонкая струйка дыма. «Вечерять готовятся», — подумал Иннокентий, вдруг вспомнив, что с рассвета маковой росинки во рту не держал. «Авось похлебка обозная до нас остыть не успеет…» — криво усмехнулся он и, кивнув ватажникам: «Пошли!» — упруго зашагал к темнеющему впереди лесу.

Для чего дана нам эта жизнь?

Для того только, чтобы, полюбовавшись короткое мгновенье белым светом, исчезнуть в вечной тьме, не ведая, что оставляем за плечами… Есть ли смысл во всех деяниях человеческих, сменяющих друг друга тревогах, печалях и радостях, когда никому не избежать грядущей разлуки со всем тем, что так дорого живому?

Может, спасаясь от приступов отчаяния, и придумало себе человечество игрушки-утешения, дав им звонкие, завораживающие имена: Вера, Надежда, Любовь, Долг, Честь… Имена эти обрели власть над людскими душами и умами, скрасив миллионам Homo sapiens последние мгновенья в этом мире.

«Но первой из них была любовь…» — сказано в Священном писании. Не святотатствуя, заметим: первой, но не единственной! Дружба — вот величайшее изобретение разумных существ, единоутробная сестра любви.

Друзьями делаются случайно и незаметно, не давая определения соединяющей родственные души симпатии, не болтая о ней непрестанно, ничего не требуя друг от друга во имя дружбы, а просто совершая один для другого все, что возможно.

Истинно, герой проверяется сражением, а друг — бедой.

…Абросим Плотников, привалившись спиной к стволу огромной лиственницы, некогда поваленной ураганом, полулежал с закрытыми глазами, как мертвяк. Только подрагивающие ресницы говорили, что человек жив и, вероятно, просто спит — безмятежно, как младенец. Но и это впечатление тоже было обманчивым. Блаженно вытянув натруженные за дневной переход ноги, закрыв глаза, Абросим не спал, а предавался своим думам: мечтал и вспоминал одновременно.

Струившаяся неподалеку речушка, негромкий пересвист вечерних птах, перешептывание ветерка с кронами деревьев немало споспешествовали неторопкому течению его мыслей.

Нынешние размышления приказчика словно оттеняли ту поспешность, с которой собрался он в путь, простился с надежным другом Кириллом и погнал доверенный ему компанейский обоз к крепостце Озерской на южной оконечности полуострова.

Движение обоза по местному бездорожью походило то ли на бегство, то ли на погоню. Да так оно и было. Абросим, несмотря на уверения Хлебникова, что сам губернатор взял его под свое покровительство, опасался, не веря ни барской ласке, ни офицерскому благородству, погони сыскарей капитана Федотова и в то же время не хотел опоздать на пакетбот, который должен отправиться из Озерской гавани на матерую землю через две недели. Капитаном на судне был старый знакомый Хлебникова, мичман Штейнгель, человек добропорядочный и честный, что должно было способствовать планам, которые составили для Абросима друзья. Опоздание же на пакетбот заставило бы Плотникова остаться на полуострове до следующей навигации и, значит, начисто лишало его возможности попасть на компанейский корабль «Юнона», идущий на Кадьяк еще до наступления осенних штормов.

Нет, никак не мог Абросим опоздать на «Юнону». Ведь от Кадьяка, при попутном ветре, всего неделя-полторы плавания до Ситхи, куда, по словам всесильного государева посланника Резанова, должна вскоре отправиться военная экспедиция на шлюпе «Нева», чтобы отбить у восставших индейцев Архангельское заселение и весь архипелаг. Если будет на то Господня воля, Абросим непременно окажется в экспедиции, где, конечно, нужны люди, знающие острова. А кто, окромя его, лучше знает Ситху и окрестности бывшего русского заселения? Значит, непременно попадет Абросим в экспедицию и у него появится надежда встретиться с Айакаханн — замечательной девушкой с огненными волосами. Это к ней, единственной из всех женщин после смерти суженой его Насти, тянется сердце Абросима. О ней одной мечтал он два долгих года, проведенных на Камчатке… И пускай Плотникову неведомо, какая баталия случится на островах, сумеют ли одолеть воинственных колошей русские поселенцы, не о том сейчас его думы. Абросим верит, что обязательно отыщет Подругу Огня. Сердце подсказывает ему, что Айакаханн тоже ждет встречи с ним, что она — жива, что с ней ничего не случилось. Да, их новая встреча с Айакаханн будет прекрасной!

Абросим представил, как навстречу ему рванется любимая, забыв о свойственной индейцам сдержанности, как взметнутся на бегу ее огненные волосы, заслоняя собой весь белый свет…

Мысли эти так захватили Плотникова, что ему почудилось: открой он глаза и — увидит Подругу Огня прямо перед собой. Поддавшись иллюзии, Абросим размежил ресницы, и тут несколько вспышек блеснуло из-за деревьев, окружавших поляну. И прежде чем до Плотникова донесся гром залпа — последний из звуков его земной жизни, — что-то яркое, как волосы Айакаханн, вспыхнуло у него перед глазами. И мир погрузился во тьму.