Мятежный капитан - Николай Прокудин

«Надо бы успеть подхватить его — зачем вешать на свою совесть труп…»

Внезапно Казачков отдернул трубку от уха и протянул её, да так импульсивно, что едва не задел капитана по носу.

Эдик вздрогнул, невольно отпрянул, затем опасливо взял в руку трубку красного цвета, словно она была раскалена докрасна. Но нет, телефонная трубка была лишь слегка теплой и влажной от потной руки и уха Казачкова.

— Капитан Громобоев! — доложил Эдик. — Слушаю вас…

— Наглец!!! Умерьте свой апломб, это я тебя слушаю! С тобой говорит полковник Семенов! Заместитель начальника политуправления округа!

— А где генерал Никулин? — брякнул невпопад Эдуард, привыкший, что заместитель Члена Военного Совета красномордый крикливый генерал.

— Что?!

— Хотел уточнить, почему вы заместитель ЧВСа, куда делся генерал Никулин? Ну, заместитель вроде бы он…

— Это не ваше дело! Я второй заместитель!

— А-а-а, — неопределенно ответил Эдик. — Второй…

— Да как ты смеешь, нахал! Что себе позволяешь!

— Я? Да я вообще себе ни-че-го не позволяю.

Ответ прозвучал глупо, но верно. А что собственно такого себе лишнего позволял Эдуард в этой жизни? Героически повоевать в Афгане и вернуться оттуда живым? Выбросить любовника жены в окно и побить неверную супругу? Попасть в психушку? Но это всё в недалёком прошлом. Поучаствовать в выборах? Выступить по телевидению? Что именно не понравилось столичному полковнику?

— Уточните, что я себе позволил такого, — продолжал придуриваться капитан.

Конечно, Громобоев лукавил, он прекрасно представлял, что именно и так особенно возмущало собеседника.

— Да как ты посмел своими грязными руками касаться нашей партии.

— Я не касался руками партии. И руки я по утрам регулярно мою.

Эдик начал наглеть, а действительно, чего уже бояться…

— Вы… ты…вы…, - голос полковника срывался на истерику и он от бешенства не мог более произнести связных слов. — Вы позорите форму! Вы недостойны звания офицера-политработника! Я не желаю быть с тобой в одних партийных рядах. Сталина на тебя нет!

— Я тоже не хочу быть в одних таких рядах… — брякнул в ответ Громобоев.

«А кто заставляет», — мысленно ухмыльнулся Эдуард, но не добавил и сдержался, потому что в воздухе пахло грозой. Дело явно переводили в политическую плоскость и вели к исключению из партии. Один раз уже пытались, по семейным обстоятельствам, за аморалку, но тогда оказалась кишка тонка. Вторая попытка — не пытка? Естественно, когда турнут из партии, то ни о какой дальнейшей службе в армии, ни тем более об Академии, речи быть не может. Громобоев сбавил обороты и уточнил:

— Товарищ полковник, а в чем вы меня обвиняете? Что случилось?

В трубке послышался сип — это начальник всасывал в себя воздух, наполняя лёгкие. Как только он сделал глубочайший вдох, так сразу и выдохнул воздух в трубку вместе с воплем.

— Ревизионист! Оппортунист! Даже хуже — антисоветчик и антикоммунист! Негодяй!

Эдик чертыхнулся в мыслях: а вот это уже приговор! Но вслух на негодяя ответил корректно, матов готовых сорваться с языка не произнёс.

— Причём тут ревизионист? У нас сейчас плюрализм мнений в партии. Я стою на демократической платформе партии.

— Я не желаю быть с вами в одних рядах и вместе со всей вашей платформой!

— Ну и пожалуйста, хозяин-барин, — всё же не удержался Эдуард. — Никто не держит…

— Нет, капитан, это тебя никто не держит! Скорее партия обойдется и очистится от таких как ты! Завтра в десять ноль-ноль прибыть в Политуправление округа, в кабинет начальника отдела кадров! Вот там мы и поговорим, кто без кого обойдется! Посмотрите на него, какой герой нашёлся! И не таких обламывали! Не прикроешься орденами и медалями! Не помогут!

Проорав последние слова, полковник бросил трубку, и в трубке которую держал в руке Громобоев, раздались короткие гудки.

Эдик аккуратно, почти нежно положил трубку на аппарат и посмотрел на Казачкова. Ушастый полковник с неподдельным интересом и любопытством разглядывал капитана, словно он был инопланетянин.

— А вы интересный экземпляр! И как вас занесло в политработники?

— Поверьте, товарищ полковник, совершенно случайно…

— Это я уже понял. Поверьте, милейший, много разных типов попадалось на моём пути, но чтоб такой!!! Гм-гм… Любопытно…

Громобоев хмыкнул, пожал плечами, пошевелил головой, руками и шеей, которые затекли от напряжения и повторил:

— Всё вышло случайно, товарищ полковник.

— Не понял, что из вас вышло случайно?

Громобоев невольно хмыкнул.

— Случайно попал в замполиты… через комсомол. А дальше пошло само собой… говорить красиво и связно умею, пою хорошо, рисую, пишу, пью — вот и утвердился в комсомоле. Потом на войне продвинули. Как говорил мой комбат на войне: из четырех замполитов батальона — хоть один попался боевой и воюющий. Ну, я пойду?

— Что значит пойду? Вы в деревне на посиделках?

— Разрешите идти? Чего вам портить нервы — меня воспитывать? Полковник Семёнов велел завтра прибыть! Они в политуправе за вас всё решат…

Ушастик потеребил мочку уха и, соглашаясь, кивнул.

— И верно, братец, зачем я буду окончательно портить свою нервную систему? Она мне для других дел сгодится. Детей на ноги надо поднимать… А то, неровен час ненароком инсульт заработаю…Ступай себе…

Эдик по пути домой заглянул в казарму бывшего батальона. Хотел поболтать с комбатом, но тому было некогда, или сделал вид, что занят. Побродил в опустевшей казарме, заглянул в каптёрку. Там сидели все свои: Вася Шершавников, Жека Изуверов и бывший ротный и будущий генерал Володя Меньшов.

«Всё ещё никак не уедет наш карьерист! Оттягивает момент прибытия в забайкальское захолустье, явно Вовка не торопится», — мелькнула мысль у Громобоева.

На столе теснились бутылки с водкой и коньяком, банки консервов, тушёнка, в пепельнице гора окурков. Дым — коромыслом!

— Привет бухарики! Всё пьянствуете?

— Привет лишенец! — ответил Изуверов.

— Почему это мы бухарики? — обиделся Меньшов.

— А кто вы? В зеркало взгляни, какие у вас красные хари! Вы уже харики! Вот-вот дойдёте до кондиции, начнете блеять слово «бу». Значит, вы и есть — «бу-харики»!

— Да пошёл ты… На свои пьём! Хоть ты и герой войны, а морду можем начистить и не посмотрим, что никого и ничего не боишься, — пригрозил Шершавников. — Мне плевать, что ты умно по телику болтаешь и с высоких трибун выступаешь. По роже точно получишь, если будешь задаваться и с нами не сядешь выпивать! Хватит болтать глупости, у нас повод, мы провожаем товарища!

Громобоев не стал более кочевряжиться, налил в стакан коньяку, примерно на два пальца, и, сказав «будем здравы, бояре» выпил в одиночку.

— Ну, ты нахал! Антиобщественный элемент! — воскликнул начальник штаба.

— Асоциальный, — поддержал его зампотех.

— Пьёт один! Алкаш? — ухмыльнулся Меньшов.

— Я просто решил уравняться и дойти до вашей кондиции… А-то трезвому грустно общаться с поддатыми…

— Наша кондиция для тебя неподъемна, — заверил Вася. — Какие проблемы мучают, Эдик? Жизнь не удалась?

— Завтра предстоит тяжёлый день, разговор о моем будущем в Политуправе. Надо нервишки успокоить, расслабиться и подготовиться. Наверное, из армии турнут.

— Не бзди! — хлопнул капитана по плечу бывший начальник штаба танкобата, а ныне начальник штаба танкового отдела. — Прорвешься!

— Выпьем за твою удачу и за мою тоже! — обнял Эдика будущий генерал, а пока простой перспективный офицер Меньшов.

— Обещаю, пока не стану генералом обратно не вернусь! А как вернусь — всех вас построю и выровняю! Поставлю по стойке смирно! Эдик, а если тебе будет совсем хреново, пиши рапорт тоже в ЗабВО, приедешь — будем вместе защищать дальневосточные рубежи Родины! Мужики, да и вы тоже приезжайте…

— Спасибо, нас и здесь неплохо кормят! — ответил за всех Жека и наполнил стаканы.

— Вовка, ты один или с женой за Байкал уезжаешь? — спросил Шершавников.

Все знали и сочувствовали Владимиру, потому что семейная жизнь с юной москвичкой у Меньшова не задалась практически от дверей загса. Капитан женился вынужденно на молодой глупой девчонки. По залёту. Сам виноват — предохраняйся! Жили они «весело», примерно раз в месяц Володя приходил то с поцарапанным лицом, то с синяком, а то и кровоподтёком.

— Ну не бить же её дуру в ответ! Я ж слегка стукну и зашибу! — Оправдывался капитан перед сослуживцами, маскируя синяки пудрой. — Так и норовит чуть что блюдцем или стаканом швырнуть или сковородкой. Чем под руку попадет.

— Руки ей обломай или перед сном связывай, — советовал ему жёсткий Шершавников.

— А может её трахнуть надо хорошенько? Чтоб сил не было буянить? — пошутил однажды Эдуард. — Зае… в доску за ночь и нет состава преступления…