Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Денис Г. Хрусталев

В Воскресенской летописи содержится сообщение примерно того же характера: «Ярослав же, сын великого князя Всеволода Юрьевича, пришед из Киева, седе на столе в Володимери, <…> а по Ярославле седе на Киеве князь Михайло Всеволодич Чръниговьский»[287].

Такая поздняя летопись, как Густынская, вообще говорит, что Владимир Рюрикович сначала «изгна» из Киева Ярослава, а уже потом там сел Михаил Черниговский[288]. Исследователи считают, что комбинация, при которой Ярославу в столице Руси наследует Владимир, а уже потом Михаил, восходит к путаному перечню правивших в Киеве князей, расположенному в начале Ипатьевской летописи. В этом списке Владимир значится после Ярослава, но не отмечен до него, а имя Михаила даже не упомянуто. При всей недостоверности такого известия следует подчеркнуть, что оно вполне соответствует ситуации на юге Руси в конце 1237 г. – начале 1238 г. Торопившийся на север князь не мог вести длительных переговоров и составлять сложные политические комбинации. Он просто оставил волость и направился в Новгород собирать войска. Позднее он будет подтверждать свои права на Киев в Орде, из чего можно заключить, что ранее он от них не отказывался. Владимиру Рюриковичу могли передать некие функции по текущему управлению, но, скорее всего, не верховную власть. Михаил, узнав о несчастьях в Суздальской земле и об утверждении во Владимире Ярослава, оценил ситуацию как свой новый шанс обрести старейшинство в Русской земле. Причем он захватил («взя») город, не оказавший существенного сопротивления, именно под Ярославом, а не под Владимиром Рюриковичем, который имел полное право уклониться от войны. Судя по всему, это должно было произойти примерно в апреле 1238 г., когда информация о делах на северо-востоке достигла Галича.

Страх утратить контроль над «материю городов Русских», возможно, стал причиной того, что Михаил не решился вступаться за свои черниговские волости, разоряемые монголами. В период героической обороны горожанами Козельска в мае 1238 г. их верховный сюзерен сидел в Киеве и не сделал ничего, чтобы помочь осажденным. Все это напоминало действия его кузена Юрия Всеволодовича, владимирского великого князя: надежда на налет диких кочевников, который затронет лишь окраины, а после отхлынет как природная стихия. Действительно, разграбив Козельск, монголы ушли и увлеклись войной с половцами, удостоенными на Руси давней неприязнью. Все это должно было окрылить Михаила Черниговского. Батый разгромил Владимиро-Суздальское княжество и лишил Даниила Романовича возможности апеллировать к грозному суздальскому властелину, а также привлекать брата этого властелина, владеющего богатым Новгородом и давно недолюбливающего черниговцев. Теперь Ольговичам необходимо было развить успех.

Вслед за известием о «взятии» Михаилом Киева сообщается, что сына Ростислава он оставил в Галиче, а тот немедленно отнял у Романовичей приобретенный по миру в 1237 г. Перемышль. Создается впечатление, что речь идет практически о синхронных событиях: «…а Ростислава сына своего остави в Галичи и отяша от Данила Перемышль»[289]. Вероятно, все это относится к весне – началу лета 1238 г., периоду, казалось бы, окончательного триумфа Ольговичей. Теперь под их контролем находились Киев, Чернигов и Галицкая земля в полном объеме: фактически весь юг Руси. Волынские князья Даниил и Василько Романовичи оказались в замешательстве: Ярослав уехал и был увлечен делами в Суздале, Владимир Рюрикович, который должен был воспротивиться утверждению Михаила в Киеве, ничего не смог. Поздние летописцы сообщают, что Владимир Рюрикович умер в 1239 г., будучи князем в Смоленске. Многие исследователи с доверием относятся к этому свидетельству. Если так, то можно предположить, что в Смоленск он был вытеснен в 1238 г. все тем же Михаилом Всеволодовичем, занявшим Киев. Волыняне опять остались один на один с давним соперником, который предельно удачно воспользовался сложившейся конъюнктурой.

Придворный волынский летописец ни словом не отметил то отчаяние, которое должно было охватить деятельного князя Даниила, но вставил неожиданную сентенцию общего характера: «…бывшю же межю ими овогда миру, овогда рати»[290].

То место, которое избрал автор летописи для такого двойственного резюме, надо полагать, не случайно. Возникла временная лакуна, прежде чем Романовичи осознали, что у них есть все шансы изменить положение. Силы сторон были равными, баланс, как отмечалось в предыдущих главах, неизменно сохранялся уже с 1236 г. Любое изменение могло произойти только в случае появления там некоего нового раздражителя, носителя новых как военных, так и политических возможностей. В 1237 г. таким новым фактором стал Ярослав Всеволодович Новгородско-Переславский. Его внезапный уход на северо-восток и вокняжение там позволили Ольговичам переиграть замешкавшихся Романовичей, захватить Киев и вернуть Перемышль. Надо полагать, реванш Даниила мог произойти только в случае появления кого-то нового, с кем можно было сыграть уже против Михаила. И такой фактор возник, но только не в 1238 г., а на следующий год – это были все те же монголы.

* * *

Разгромив северо-восточные земли Руси, Батый увел поредевшие войска в степь. Однако серьезной передышки они не получили. Как верно отметил В. В. Каргалов, в отличие от русских источников, согласно которым монголы ушли в Поле на отдых, восточные, напротив, повествуют об их непрерывных в эти годы (лето 1238 г. – осень 1240 г.) наступательных и карательных операциях. Дешт-и-Кипчак еще не был покорен. Пока одни ханы ходили громить северо-восток Руси, другие сторожили тылы от половцев и других соседей. Требовалось подчинить эти народы для того, чтобы продолжить путь на запад. Их покорность не только обеспечивала мир в тылу, но позволяла пополнить войско новыми подразделениями. Они же могли компенсировать потери в лошадях.

Как сообщает Рашид ад-Дин, осенью 1238 г. ханы Шибан, Бучек и Бури «выступили в поход в страну Крым и у племени чинчакан захватили Таткару»[291]. Издатели этого текста резонно заметили, что под непонятным племенем «чинчакан» стоит понимать испорченное «кипчаки», которые действительно контролировали крымские степи. Разъяснить имя или топоним Таткара исследователи затрудняются, хотя, скорее всего, это некое половецкое укрепленное поселение в Крыму. Видно, что направление было важным, поскольку на него выделили не менее трех туменов с тремя чингизидами во главе. Известно также, что покорение крымских половцев изрядно затянулось. О появлении монголов у Судака сообщает пометка на полях рукописи местного Синаксаря 26 декабря 6747 (1239) г.: «В тот же день пришли Татары…»[292] Выходит, что бои затянулись почти на год – с конца 1238-го по конец 1239 г.

Монголы в степях Дешт-и-Кипчак. 1238–1240 гг.

В это время Берке, брат Бату, воевал с другими кипчаками. Как сообщает Рашид ад-Дин, осенью 1238 г. он «отправился в поход на кипчаков и взял [в плен] Арджумака (вар.: Арчиал; Архамал; Азджамал), Куран-баса (вар.: Куранмас) и Капарана (вар.: Киран), военачальников Беркути (вар.: Мекрути; Бекрути;