Грамши - Александр Големба

Обратимся опять к свидетельству Тромбетти. Вот что он рассказывает:

«Отъезд Грамши из Тури произошел неожиданно. В сопровождении стражника мы отправились на склад и там собрали вещи Антонио. Пока он, заранее условившись со мной, занимал разговорами стражника, я засунул в чемодан и спрятал среди вещей восемнадцать полностью исписанных тетрадей Грамши… Вернувшись в камеру, Грамши сказал, что он не будет ложиться спать, добавив, что до утра недолго ждать, а новой встречи мы не скоро дождемся. Он поручил мне сообщить на „волю“ о том, как он жил в тюрьме, о том, как здесь с ним обращались… Около шести часов утра следующего дня, когда было еще темно, пришли вооруженные конвойные. Антонио отпорол от арестантского халата номер, который он носил в течение пяти лет, и оставил его мне на память… Его посадили в тюремный фургон, я поставил рядом с ним его чемодан, мы обнялись, фургон тронулся и вскоре исчез в сумраке… Я плакал так, как не плакал уже много лет».

И вот Грамши в поезде. Трудно описать его чувства, трудно найти для них достойные слова — впрочем, он сам спустя несколько лет рассказал о том, что тогда чувствовал, в письме к жене:

«…Какое сильное волнение охватило меня в поезде, когда после шести лет, в течение которых я видел только одни и те же крыши, одни и те же каменные стены, одни и те же мрачные лица, я вдруг обнаружил, что все это время необъятный мир — луга, леса, обыкновенные люди, дети, деревья, огороды — все продолжало существовать по-прежнему. И я был еще более потрясен, когда после столь долгих лет увидел себя в зеркале. Я сразу же вернулся к карабинерам…»

Грамши попал в Формию не сразу. Восемнадцать дней он провел в тюремной больнице в Чивитавеккиа. В той же тюрьме находились в те дни его товарищи-коммунисты: Террачини, Скоччимарро, Челесте Негарвилле, Джанкарло Пайетта, Ли Каузи. Грамши не мог их видеть. Его строго стерегли. И его не видел никто. Вот разве что один коммунист увидел его. Произошло это совершенно случайно, когда его вместе с Грамши повели на медицинский осмотр. Грамши шел медленно, по всему было видно, что его лихорадит. Он зябко кутался в свой арестантский халат. Вот и все. После этого случая ни один итальянский коммунист уже никогда не увидел его живым.

Формия, или Моло ди Гаэта, — это городок, в нем тысяч десять жителей, морские купанья — летний дешевый курорт. В общем клиника доктора Кусумано не слишком напоминала тюрьму. Это было старинное громоздкое здание «несколько обветшалого вида», как выражается Дзукарро, автор книжки о тюремных годах Грамши. Клиника стояла на краю залива, у самого моря. Из окна, хотя и зарешеченного, открывался широкий вид — море ослепительно сияло, даже глаза болели от этого резкого света. Был и балкон. Медицинская помощь больному оказывалась довольно примитивная, но, как выяснилось, действенная. Шеф заведения — доктор Кусумано — вел себя вполне корректно, обращение персонала не оставляло желать лучшего; словом, по сравнению с Тури преимущества были вполне ощутимые. Но надзор, неусыпный и мелочный, преследовал Грамши и здесь. У дверей палаты почти всегда торчал карабинер и стража в коридорах и вне здания; охрана из восемнадцати карабинеров и двоих полицейских под командой особого комиссара. Все эти вооруженные до зубов служивые стерегли тяжело больного человека, человека, который по целым дням порой бывал не в состоянии подняться с постели без посторонней помощи! Ночные проверки были особенно невыносимы — отнимали у больного большую часть облегчения, которое могло бы дать ему новое место. В состоянии организма (болезнь Потта, туберкулезные очаги, далеко зашедший артериосклероз) весной произошло некоторое улучшение. Но шло оно медленно. Лишь несколько месяцев спустя Грамши смог приступить к работе, хотя он и поднимался не раз и выходил даже гулять в сад при клинике. Хлопоты об «условном освобождении» продолжались. Вернее, о переводе в частную клинику, пусть и под надзором королевских карабинеров… Да, Грамши подавал прошение о переводе «в специализированную клинику или куда-либо по соседству со специализированной клиникой». Прошение было составлено в крайне сухих и сдержанных тонах, безо всякого намека на мольбу, на стремление разжалобить. Грамши ссылался на соответствующие статьи — 176-ю статью уголовного кодекса и 191-ю статью тюремного распорядка. Очень может быть, что текст прошения обсуждался с родными и с другом Пьеро Сраффой, ибо они посещали его в этот период. Именно через Пьеро Сраффу (товарища Грамши по Туринскому университету) удавалось поддерживать контакт с международным комитетом защиты политзаключенных в фашистских тюрьмах. Комитет развил энергичную деятельность в пользу освобождения Грамши. В сентябре тридцать четвертого года была опубликована отдельной брошюрой статья Ромена Роллана. Он писал:

«Среди этих обреченных на смерть, которых влечет за своей колесницей лжецезарь, находится великий борец Антонио Грамши.

Он вождь. Свидетельством тому — неистовая злоба палача-дуче. Имя Грамши войдет в историю рядом с именем Маттеотти. И он так же велик душою и, возможно, еще более велик мыслью. Ибо он стал в Италии предвестником нового социального строя».

Так или иначе, но 25 октября 1934 года вышел декрет о так называемом «условном освобождении». Далее начинается привычная уже лицемерная комедия. Прокурор отдает распоряжение о немедленном освобождении Антонио Грамши. Но, естественно, его не освобождают. Надзор не уменьшается. Грамши по-прежнему стерегут. Чтобы посетить его в клинике, требуется специальное разрешение. Словом, Антонио Грамши продолжает оставаться в изоляции. Правда, ему разрешили выходить из клиники. Этим разрешением он, по-видимому, воспользовался всего дважды. Один раз он отправился на прогулку пешком с братом Карло, а другой раз — в пролетке — с Пьеро Сраффой. Правда, было сделано еще одно послабление. Решетка с окна была снята. Таким образом, символическая сторона дела была в порядке — декорум был соблюден. В общем Грамши в клинике доктора Кусумано был одинок. Он проводил дни в чтении, иногда и писал. Во всяком случае, кое-какие из его «Тюремных тетрадей», по некоторым данным, были заполнены в Формии. Из людей, явно враждебных фашистскому правительству, в клинике Кусумано находился в те дни генерал Капелло, человек, причастный к покушению Дзанибони на Муссолини. С Грамши они встречались, но редко.

В августе 1935 года Грамши было предписано перебраться в клинику «Квисисана» в Риме; эта клиника, на улице Джан Джакомо Порро, была ему назначена в качестве предварительного местонахождения согласно судейско-полицейской терминологии. Грамши мучили приступы подагры, состояние его было скверным, и отъезд задержался. В конце августа в Формию прибыл сотрудник римской «Квисисаны» — профессор Витторио Пуччинелли. Он забрал Грамши в Рим, туда больной прибыл 26 августа. На следующий день его посетил крупный медик — профессор Чезаре Фругони. Диагноз был весьма безрадостным — болезнь Потта, туберкулез легких, гипертония, ангиноидные кризы, приступы подагры. Дзукарро в книжке о тюремных годах в жизни Грамши сообщает о своем разговоре много лет спустя с сотрудницей «Квисисаны» сестрой Анджеликой. Она присутствовала в приемном покое, когда Грамши прибыл из Формии. Он выглядел так, рассказывала она Дзукарро, что она, опытнейшая сестра, сомневалась, что больной сможет сопротивляться недугу больше нескольких дней. Тем не менее в Риме поначалу в состоянии его здоровья произошло заметное улучшение. Видимо, этому он был обязан новой системе лечения и в какой-то мере перемене обстановки. Впрочем, и в Риме, в клинике «Квисисана» на улице Джан Джакомо Порро, надзор отнюдь не был ослаблен. В клинике постоянно дежурила дюжина полицейских. Вне здания и внутри его. А двое из них дежурили в коридоре у самых дверей палаты № 26, в которой находился Антонио Грамши. Родные