Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты - Светлана Бондаренко

Пауза.

— Я мог бы уже сейчас ответить на этот твой вопрос, — медленно произнес Тендер. — Но я боюсь ошибиться и ответить неправильно или неточно. Но я уверен: если я узнаю о тебе больше, много больше, я когда-нибудь отвечу тебе без ошибки.

Наступило долгое молчание. Потом Малыш сказал сдавленным голосом:

— Я очень, очень хочу, чтобы вы ушли. Вы должны уйти. Если вы не уйдете, я уйду. Совсем.

Мы услышали шорох, стремительный шелест, и голос Тендера проговорил:

— Та-ак. Ну, ничего. Далеко не уйдешь, вернешься.

Но ни вечером, ни ночью Малыш около корабля больше не появлялся.

За завтраком в кают-компании Тендер был очень разговорчив. Ночью он, по-моему, совсем не спал, глаза у него были красные, щеки запали, но он был весел и возбужден.

— …Мне совершенно ясно, — говорил он, жадно отхлебывая из кружки ледяное молоко, — у Малыша задействованы огромные области мозга, о задействовании которых мы пока еще только мечтаем. Мы только робко подступаем к этой задаче и не столько подступаем, сколько рассуждаем о морали и последствиях. А вот аборигены, кто бы они ни были, не рассуждали. Они расширили активную область его мозга, они коренным образом изменили его физиологию, а частично и анатомию, они оказались удивительно смелыми и знающими экспериментаторами. Но если лежит на поверхности цель их анатомо-физиологических упражнений — они стремились приспособить беспомощного человеческого детеныша к совершенно нечеловеческим условиям этого мира и решили эту задачу блестяще, то вот цель, которую они преследовали, вмешиваясь в работу центральной нервной, остается пока неясной. Возможно, это получилось у них случайно, как попутное следствие анатомо-физиологических изменений… Понимаете, физиология тесно связана с центральной нервной, и чтобы приспособить Малыша, им пришлось основательно покопаться в его мозгу… С другой стороны, можно допустить, что они использовали резервы его мозга целенаправленно. Но тогда возникает целый веер предположений. Например: они стремились сохранить у Малыша все его младенческие воспоминания и впечатления, с тем чтобы облегчить ему обратную адаптацию, в случае если он опять попадет в человеческое общество. Вы сами видите, что Малыш удивительно легко сошелся с нами, видимо, мы не кажемся ему ни уродами, ни чудовищами… а эмоциональная память подсказывает ему, что существа нашего облика являются добрыми и родными. Правда, такое предположение говорит прямо-таки о феноменальной предусмотрительности и гуманности аборигенов, во что поверить трудно, если учесть, что, судя по всему, они все-таки не гуманоиды… Должен вам сказать, что от этих аборигенов у меня голова кругом идет… Пока я совершенно не способен слить воедино все, что говорит о них Малыш… Я всю ночь просидел у бортового вычислителя, но не получил ничего, кроме очевидностей: муравьиная матка и муравейник, центральный мозг с автономными информаторами, ограниченное биополе с локализованными флюктуациями плотности… и другие разные сказки… всякие сапоги всмятку, которые можно придумывать по десятку в день, которых никто никогда не видел и в которые никто никогда не верил… Стась, пожалуйста, еще кружечку… Спасибо. Честно говоря, я, конечно, рассчитывал, что все будет проще. Я рассчитывал, что Малыш просто представит нам своих воспитателей и будет служить переводчиком и комментатором. Но имеет место какая-то осечка… Видимо, шестой постулат Бюлова на самом деле не является постулатом… Ну что ж, тем интереснее… Роль Малыша возрастает необычайно. Я решил, что сегодня в контакт с ним не вступаю. Сегодня в контакт вступаете вы трое. Стась, вы покажете ему своего Тома. Дик, вы будете играть с ним в мяч и катать его на глайдере. Не стесняйтесь с ним, ребята, веселее, проще! Представьте себе, что он ваш младший братишка-вундеркинд… Яков, вам придется побыть на вахте. Ну, а если Малыш доберется и до вас, как-нибудь соберитесь с силами, позвольте ему подергать вас за бакенбарды, очень он ими интересуется. А я притаюсь, как паук, буду за всем этим наблюдать и записывать… Если он будет спрашивать обо мне, скажите, что я думаю над его последним вопросом. Пойте ему песни, покажите ему кино… Покажите ему вычислитель, Стась, расскажите, как он действует, попробуйте считать с ним наперегонки. Думаю, здесь вас ожидает некоторый сюрприз… И попытайтесь все-таки накормить его. Пусть он раскроет рот, убедите его, что будет хорошо, и влейте в него через какой-нибудь сифон банку сгущенки… Не брезгуйте, не брезгуйте, представьте себе, что это ваш братишка… И не забудьте «третий глаз»… По местам, ребята, по местам!

Тендер одним духом допил молоко, вскочил и умчался. Мы посмотрели друг на друга.

— Вопросы есть, инспектор? — спросил Дик.

— Нет, капитан, — сказал я. — Вопросов нет, капитан. Вас вижу, но не слышу.

— Все это, конечно, хорошо, — задумчиво проговорил Вандерхузе. — Мне бакенбардов не жалко. Но!

— Вот именно, — сказал Дик, поднимаясь. — Но.

— Я хочу сказать, — продолжал Вандерхузе, — что вчера была радиограмма от Горбовского. Он самым деликатным образом, но совершенно недвусмысленно просил Тендера не форсировать контакта. И он снова намекал, что был бы рад к нам присоединиться.

— И что Тендер? — спросил я. Вандерхузе задрал голову и поглядел на меня поверх носа, лаская левый бакенбард.

— Тендер высказался об этом непочтительно, — сказал он. — Устно, конечно. Ответил же он в том смысле, что благодарит за совет.

— И? — сказал я. Мне очень хотелось поглядеть на Горбовского. Я его толком никогда не видел.

— И все, — сказал Вандерхузе, поднимаясь.

Мы гурьбой отправились в рубку и прежде всего нацепили на лоб обручи с «третьим глазом» — знаете, эти портативные телепередатчики для разведчиков-одиночек, чтобы можно было непрерывно передавать визуальную и акустическую информацию — все то, что видит и слышит сам разведчик. Простая, но остроумная штука, ее совсем недавно стали включать в комплекты оборудования ЭРов. Пришлось немножко повозиться, пока мы подгоняли обручи, чтобы они не давили на виски, не сваливались на нос и чтобы объектив не экранировался капюшоном. Пока мы возились, в рубку ввалился Тендер с огромным количеством самой разнообразной аппаратуры. Тут был и транслятор, и ручной вычислитель, и эти штуки — забыл, как называются, — для анализа запахов, и еще много чего. Он свалил все это на стол и с огромным удивлением спросил: «Как, вы еще здесь?» Не знаю, куда это он так спешил: горизонты были чисты, Малышом и не пахло. Потом Дик отправился к себе в каюту искать мяч, а я выпустил на волю Тома и погнал его на взлетную полосу. Солнце уже поднялось, ночной морозец спал, но было все-таки еще очень холодно. Нос у меня сразу закоченел. Вдобавок легким, но очень злым ветерком-хиусом тянуло с океана.

Я немного погонял Тома по полосе, чтобы дать ему размяться. Том был страшно доволен и все время испрашивал приказаний. Потом подошел Дик с мячом, и мы, чтобы не замерзнуть, немножко постукали — честно говоря, не без удовольствия. Я все ждал, что Дик по своему обыкновению войдет в азарт, но он был какой-то вялый. В конце концов мне это надоело, и я спросил, что с ним. Он поставил мяч на рубчатку полосы, сел на него, подобрав доху, и пригорюнился. Том немедленно придвинулся к нему и спросил приказаний, но Дик не обратил на него никакого внимания.

— В чем все-таки дело? — спросил я.

Дик посмотрел на меня и отвернулся.

— Может быть, ты все-таки ответишь? — спросил я, не столько уязвленный, сколько удивленный такой невежливостью.

— Ветерок нынче, — произнес Дик, рассеянно оглядывая небо.

— Ветерок нынче, — повторил я в недоумении.

— Да, ветерок. Интересно, как там у них на экранах, видимость хорошая?

Тут до меня дошло.

— Бакал-дака, — произнес он. — Треке-тикий глаказ. Накас слыкы-шики-укут.

— Сакам бакал-дака, — ответствовал я. — Такам жеке тра-кан-сляка-токор…

— И то верно, — сказал Дик, — Вот я и говорю: ветерок, мол.

— Да-а, — подтвердил я. — Что ветерок, то ветерок.

Но в общем я не понимал, что происходит с Диком. Видно было, что замысел Тендера ему не нравится, но почему — это было мне недоступно. Лично я считал, что это совершенно правильный план: раз уж аборигены такие пентюхи, то единственный путь к ним лежит через Малыша. Значит, Малыша надобно завоевать прочно и окончательно. Тендеру это, по-видимому, не удалось, он призвал нас на помощь, почему бы не попробовать? Я, например, с удовольствием бы повозился с Малышом. Я вообще люблю детей, особенно таких вот: самые интересные ребятишки — в десять-двенадцать лет…

Я постоял возле Дика, пытаясь придумать какую-нибудь нейтральную тему для беседы, ничего, кроме того же ветерка, не придумал, и вдруг, неожиданно для себя, решил пройтись. Я ведь ни разу еще не бродил здесь по окрестностям, без малого неделю здесь нахожусь, а по земле этой так толком и не ходил, только на экранах видел. К тому же был шанс наткнуться где-нибудь в зарослях на Малыша, а это было бы уже не только приятно, но и полезно для дела: завязать с ним беседу в привычной для него обстановке. Я изложил все эти соображения Дику и, увидев, что ответа от него не дождешься, сунул нос в меховой воротник, засунул руки поглубже в карманы и направился к болоту. Том, изнемогая от услужливости, покатил было за мной, но я велел ему оставаться на месте и ждать дальнейших указаний.