Бесстыдница - Генри Саттон

— Но ведь и у вас такая же, — сказала Мерри.

— У меня все по-другому, — ответил Уотерс. — Терять мне нечего, так что я всегда остаюсь в выигрыше. Я же считаюсь ненормальным. Изгоем. А театр — самое место для изгоев. Если дела у тебя складываются удачно, всем наплевать на то, что ты есть. Если же ты к тому же еще и неудачник, то остальным вообще на тебя наплевать. А вот для такой славной малютки, как вы… впрочем, что я про вас знаю? Может, у вас тоже есть какой-то тайный изъян, вроде моего.

— Что-то вы мрачновато рассуждаете.

— Да, вы правы. Устал, должно быть.

Он взял в руку чашечку и залпом осушил. Потом поднялся, зевнул и извинился.

— Спасибо за вполне сносный вечер. Не знаю, захотят ли они, чтобы мы проделали такую штуку еще раз. Но получилось вроде неплохо. Желаю вам удачи. И — спасибо за кофе.

После его ухода Мерри поставила пустые чашечки в раковину и легла спать.

Неделю спустя во всех киосках продавали журнал «Вог» с ее фотографией. И всю неделю в газетах появлялись заметки о них с Уотерсом. Настолько убедительные, что Мерри сама готова была в них поверить. Не тому, конечно, что у нее якобы роман с Джимом Уотерсом, но тому, что для нее настолько привычно и естественно мелькать в самых знаменитых клубах и ресторанах.

Пару дней спустя позвонил Джаггерс и попросил, чтобы Мерри заскочила к нему в контору. Когда она пришла, Джаггерс рассказал, что отклонил предложение снять Мерри на телевидении, поскольку считает, что начинать нужно с другого. К тому же он не был уверен, готова ли уже Мерри к тому, чтобы сняться на телевидении.

— Это довольно непростая игра, — сказал он. — Всего неделя репетиций, а потом все время прямой эфир. Если же провалишься, то карьере конец — по меньшей мере, на полгода. Так что рисковать не стоит.

Мерри выслушала и признала, что Джаггерс прав.

Впрочем, пригласил он ее совсем по иной причине. Оказывается, предложение поступило не только от телевидения. Киностудия «XX век — Фокс» предложила заключить с Мерри контракт на пять лет. Джаггерс считал, что от контракта тоже нужно отказаться, но, учитывая важность и привлекательность этого предложения, Мерри стоит самой его обдумать.

В любом случае, объяснил он, риска не избежать. Все дело в том, на что рассчитываешь. Если на худшее, как бывает, когда люди приобретают страховой полис, то в течение пяти лет ей будут выплачивать жалованье даже в том случае, если снимется всего лишь в одной картине. Или даже если вообще не станет сниматься. В лучшем же варианте, если первый же фильм принесет успех, Мерри в течение пяти лет станет получать гроши по сравнению с теми деньгами, которые получала бы, если бы не стала подписывать контракт. С другой стороны, она может не подписывать контракт сейчас, надеясь на то, что ей все равно предложат сняться, фильм будет иметь успех, и тогда предложения потекут со всех сторон. В таком случае будущее ей обеспечено.

— А что бы вы мне посоветовали, Сэм?

— Я посоветовал бы тебе поставить на себя и не подписывать контракт.

— Хорошо, я так и сделаю.

— Отлично. Теперь, когда мы приняли это решение, как бы ты отнеслась к тому, чтобы попробовать себя на сцене.

— С удовольствием. Но не на Бродвее, конечно? — Нет, как раз на Бродвее.

— Как здорово! Вы просто чудо!

— Вот и ладушки. Я тоже надеялся, что ты не откажешься. Возьми это домой и почитай как следует. Роль не заучивай, но постарайся в нее вникнуть.

— Какую роль?

— А как ты думаешь? Главную, конечно! Роль Клары.

— Вы шутите!

— Агент никогда не шутит. Во всяком случае, когда обсуждаются профессиональные вопросы.

Лишь, вернувшись домой и забравшись с ногами на кресло, Мерри прочитала имя автора: Джеймс Уотерс.

С домашним заданием Мерри справилась успешно. Мало того что она несколько раз прочитала пьесу, но она еще не поленилась, сходила в публичную библиотеку и отыскала в ней пьесу Мольнара, которую использовал и переработал Уотерс. Уотерс, пожалуй, был излишне самокритичен. И сюжет изменился, и персонажи новые появились, да и вообще от мольнаровской пьесы мало что осталось. Разве что живой и тонкий юмор, засверкавший в переработанном варианте новыми красками.

Мерри не хотела нести пьесу Уотерса в свою театральную школу. Тем более что там ей навряд ли досталась бы главная роль. Нельзя ей заикаться и о бродвейской постановке — ведь если почему-либо роль ей не достанется, тогда это обернулось бы для Мерри катастрофой. Во всяком случае — было бы невыносимо унизительным. А вот Мольнаром, сценами из мольнаровской пьесы она воспользоваться могла. Как, впрочем, и любой помощью Колодина, когда придет время произносить роль перед продюсером и режиссером. А автор? Должен ли Уотерс присутствовать на репетиции? Мерри решила, что да. Она даже не предполагала, приложил ли Уотерс руку к тому, что ей предложили сыграть роль Клары. Впрочем, ломать на этот счет голову Мерри не хотелось. Любой исход разочаровывал. Если Уотерс тут ни при чем, то это очень грустно. Все же друзьям приятно помогать. Если же сам Уотерс предложил ее на главную роль, то это разочаровывало вдвойне: ужасно сознавать, что искусство настолько зависит от каких-то нелепых случайных знакомств.

Мерри решила, что не будет об этом думать. Главное — как можно лучше прочитать роль. Мерри вжилась в образ, стараясь вложить в него как можно больше горечи и озлобленности, но так, чтобы окончательно не утратить теплоты и обаяния. Задача была не из легких. Наконец, репетиция состоялась.

— Дак, что ви думать? — спросил Колодин у класса после того, как Мерри, бросив последний взгляд в сторону удаляющегося Грегори, в отчаянии закусила ноготь большого пальца.

Мнения разошлись. Впрочем, так и должно было быть. Даже Сара Бернар не удостоилась бы единодушного признания и одобрения в этой аудитории. Мерри даже получила удовольствие от того, что восприняли ее настолько по-разному.

— Чересчур стервозна.

— Слишком кокетлива.

— Настроения меняются слишком резко…

— Я думать, — вмешался Колодин, — она выбирать правильный тон, но неправильный класс. Может ли женщина из мелкой буржуазии грызть ногти?

Все набросились на эту мысль, словно гиены на падаль.

— В сфере чувств любые классовые различия стираются.

— Нет, только так-то и можно выяснить подлинное социальное происхождение!

— Американцы не кусают ногти!

— А Мольнар был венгр!

Наконец, Тони Бассото пришел к Мерри на выручку:

— А можем ли мы вообще судить о социальном происхождении героини? Да, сейчас она вроде бы относится к мелкой буржуазии. А кем она была раньше, до брака с врачом? Такой жест позволяет нам обо многом догадываться. Это саморазоблачение. Он поразительно красноречив.

— Прекрасно! Прекрасно! Скажи мне, Мерри, — обратился Колодин, — как тебе прийти в голова такой решение? Почему ты решить кусать ноготь?

— Я вовсе не принимала такого решения. Просто вдруг моя рука сама поднялась… и мне показалось, что так будет правильно. К тому же я рассердилась. Вот почему для меня было так естественно укусить себя.

— Прекрасно! Прекрасно!

Трудно было даже припомнить, когда Колодин так хвалил кого-то в последний раз. Мерри была настолько счастлива, что почти не следила за сценой из Бекетта, которую разыгрывали два других студента.

Три часа спустя, покидая школу, Тони Бассото догнал Мерри и осведомился, не хочет ли она выпить с ним пива.

Мерри вспомнила, как вступился Тони за ее интерпретацию образа Клары (тем более что он был прав), и, возможно, отчасти поэтому с улыбкой ответила:

— Спасибо, с удовольствием.

Приглянулись ей и вьющиеся черные волосы Тони и голубые глаза — мать Тони, как он рассказал позднее, была ирландка, — сильное и гибкое тело. Мерри, конечно, и прежде обращала на него внимание. Ей была по душе и пылкость юноши, и звучавшая в его словах убежденная искренность. При этом одет он был неизменно в черный под горло свитер и выцветшие широкие джинсы. И ходил в одних и тех же черных туфлях с парусиновым верхом. Все это Мерри давно приметила и не раз гадала — мальчишеская ли это показуха или Тони и впрямь настолько беден. В глубине души она даже мечтала, чтобы Тони и в самом деле испытывал нужду. Ей еще прежде не приходилось близко сталкиваться с людьми, которые бы остро нуждались в деньгах. Поэтому сама мысль о том, что этот юноша посещает драматическую школу только из любви к искусству, подгоняемый неукротимым честолюбием и горькой нуждой, приятно волновала ее.

Тони привел ее в старомодный пивной бар, обставленный по классическим канонам: огромные резные столы темного дерева, широченные скамьи со спинками — и все пропитано старым добрым пивом. Тони чувствовал себя в этой обстановке как рыба в воде. В нем удивительно сочетались животная грация с мужской элегантностью, создавая необыкновенно естественную смесь, как в тонком коктейле.