Политические портреты. Леонид Брежнев, Юрий Андропов - Рой Медведев

В июле 1968 года советская печать продолжала полемику с рядом чехословацких деятелей, иногда полностью публикуя возражения оппонентов. Однако тон и характер статей в нашей печати становились все более резкими и даже угрожающими. В конце месяца, находясь у брата в Обнинске, я с удивлением наблюдал непрерывно идущие на запад военные эшелоны с солдатами и танками. Осведомленные люди говорили мне, что вопрос о военном вмешательстве уже предрешен. Чехословацкие лидеры предвидели такую возможность, но все же считали ее маловероятной, так как, проводя внутренние реформы, они многократно и искренне подтверждали свою преданность Варшавскому Договору, лояльность к СССР и верность всем советско-чехословацким соглашениям.

Главным событием в жизни ЧССР в июле стал манифест «Две тысячи слов», опубликованный в нескольких газетах и подписанный 70 представителями интеллигенции, среди которых было много членов партии, а также известных всей стране писателей, художников, композиторов, путешественников, спортсменов. Цель манифеста состояла в том, чтобы ускорить демократизацию страны и оказать давление на партийное руководство. Он отражал мнение большей части творческой интеллигенции страны, и поэтому с этим документом нельзя было не считаться. Сколь ни резкой была в нем критика в адрес КПЧ, в основном она была справедливой.

В целом это был правдивый и искренний документ, в котором содержались многие из требований и положений «Программы действий КПЧ». Однако в тех условиях, в которых находилась в июле 1968 года Чехословакия, публикация манифеста не являлась разумным решением, так как его немедленно использовали в своих целях консервативные силы и в самой Чехословакии, и за ее пределами. Они объявили «Две тысячи слов» контрреволюционным документом, в котором якобы содержится призыв к свержению коммунистического правительства в ЧССР и уничтожению всех завоеваний социализма. Авторы манифеста не учитывали, что программа действий КПЧ еще не выполнена и никакая параллельная и «более радикальная» программа действий не сможет помочь – просто необходимо время. Кроме того, в Манифесте слишком драматизировалось положение в ЧССР, что тоже было неразумно. В стране уже существовала свобода печати, и каждая группа людей могла и имела право высказывать свою точку зрения. Поэтому манифест, составленный М. Вацуликом, следовало также обсудить и подвергнуть критике. Именно так и поступило руководство КПЧ. Оно резко раскритиковало «Две тысячи слов». Президиум ЦК КПЧ оценил данный документ как анархический, призывающий к непозволительным и незаконным действиям – забастовкам, бойкоту и т. д. Осудило этот манифест и Национальное собрание. Казалось бы, этого было достаточно.

Однако в печати СССР «Две тысячи слов» вызвали приступ хорошо оркестрованной политической истерии. Читатели «Правды» или «Литературной газеты» могли подумать, что враги социализма в ЧССР уже не только «рвутся к власти», но и близки к осуществлению своих целей. Все люди, подписавшие «Две тысячи слов», объявлялись контрреволюционерами, реакционерами, «подрывными элементами», а ведь под манифестом стояли подписи людей, которых хорошо знала и уважала вся Чехословакия.

Хотя военная акция против ЧССР и была уже подготовлена, Брежнев продолжал испытывать неуверенность и колебался. Сомнения на этот счет высказывал и Косыгин. Однако наиболее жесткую линию проводили такие члены Политбюро, как Шелест и Мазуров, а также многие влиятельные члены ЦК КПСС. «Если понадобится, то мы и Дубчека расстреляем», – сказал в беседе с академиком А. Д. Сахаровым министр среднего машиностроения Е. П. Славский. Он явно намекал на судьбу Имре Надя, расстрелянного после подавления восстания в Венгрии. Академик Сахаров продолжал еще работать на ответственном посту в этом министерстве и хотел поделиться своими сомнениями и опасениями с министром.

В такой ситуации КПЧ выступила с инициативой начать двухсторонние переговоры. Отказаться от таких переговоров было трудно, и Брежнев согласился. Вначале было предложено провести их на советской территории, что не устраивало КПЧ, потом – на территории Чехословакии, что не устраивало КПСС. Было решено организовать встречу в пограничном местечке Чиерне-над-Тиссой, причем во встрече должны были участвовать полные составы Политбюро ЦК КПСС и Президиума ЦК КПЧ. В промежутках между заседаниями советская делегация могла отдыхать на советской территории, а чехословацкая – на словацкой. В коммюнике об этой встрече, которая продолжалась пять дней – с 28 июля по 1 августа 1968 года, говорилось, что между Президиумом ЦК КПЧ и Политбюро ЦК КПСС «состоялся широкий товарищеский обмен мнениями по вопросам, интересующим обе стороны». Согласно коммюнике, встреча происходила «в обстановке полной откровенности и взаимопонимания и была направлена на поиски путей дальнейшего развития и укрепления традиционных дружеских отношений между нашими народами и партиями». Но, как стало известно позднее от чехословацких участников, переговоры в Чиерне-над-Тиссой шли в атмосфере жестокой полемики и даже угроз. Одно из совещаний было прервано, так как член Политбюро и Первый секретарь ЦК КП Украины П. Е. Шелест выступил с ничем не обоснованными нападками на руководство КПЧ. После выступления Шелеста вся чехословацкая делегация покинула Чиерну и вернулась на заседания лишь после того, как советские участники встречи принесли свои извинения. В самый последний день заседаний во время личной встречи между Брежневым и Дубчеком было решено продолжить переговоры, но уже с представителями других коммунистических партий. Встреча была назначена на 3 августа в Братиславе. У чешских и словацких руководителей сложилось впечатление, что Брежнев действительно хочет мирного разрешения возникшего конфликта.

Братиславская встреча продолжалась три дня и завершилась подписанием заявления, в котором говорилось о «творческом решении» каждой партией проблем социалистического развития, «дальнейшем развитии социалистической демократии», а также «об уважении суверенитета и национальной независимости всех социалистических стран». Это заявление подписали также Ульбрихт и Гомулка, которые еще за несколько дней до этого решительно требовали погасить «очаг ревизионистской заразы» в ЧССР и грозили в противном случае снять с себя ответственность за положение в ГДР и ПНР.

После Братиславы многие люди и в СССР, и в ЧССР вздохнули с облегчением. Казалось, что кризис миновал. Все западноевропейские компартии также приветствовали заявление шести компартий (включая БКП и ВСРП).

Август – время отпусков для советских руководителей. Л. И. Брежнев был болен еще во время встречи в Чиерне-над-Тиссой и не мог поэтому участвовать в некоторых заседаниях. Теперь, после Братиславы, Брежнев сразу же отправился в Крым на отдых и лечение. Выехал на лечение и Косыгин. В такие дни общее руководство страной и партией поручается одному из членов Политбюро. По некоторым признакам в Москве стало известно, что эти обязанности в середине августа исполнял П. Е. Шелест.