Семь светочей архитектуры. Камни Венеции. Лекции об искусстве. Прогулки по Флоренции - Джон Рескин

для нас, – это геометрическая цветная мозаика, и многое могло бы у нас получиться, начни мы широко применять этот способ украшения. Но как бы то ни было, одно в нашей власти – обходиться без украшений, произведенных машинным способом, и без чугунного литья. Все штампованные изделия из металла, искусственный камень и имитации под дерево и бронзу, по поводу изобретения которых ежедневно происходит ликование, – все эти кратчайшие, дешевые и легкие пути создания того, чье благородство именно и состоит в трудности, – это просто множество новых препятствий на нашем и так загроможденном пути. Все это не сделает никого из нас ни счастливее, ни мудрее – не наполнит гордостью наши сердца и не принесет нам подлинного наслаждения, а только сделает наши мысли более поверхностными, охладит сердце и ослабит ум. И поделом. Ибо мы посланы в этот мир не затем, чтобы делать то, во что не можем вложить душу. У нас есть определенная работа, которую мы делаем ради куска хлеба, и ее надо делать усердно; и есть другая работа, которую мы делаем для удовольствия, и ее надо делать с душой; и ту и другую работу надо делать не наполовину и не кое-как, а с желанием; а то, что не стóит этих усилий, не надо делать вовсе. Возможно, все, что нам приходится делать, предназначено только для тренировки сердца и воли, а само по себе бесполезно; но если и есть от нашего труда какая-то польза, то без нее можно обойтись, если она не стоит приложения наших рук и наших сил. Не подобает нашей бессмертной душе отказываться от усилий, сообразных ее значимости, позволять любым орудиям, без которых можно обойтись, стать между душой и вещами, ей подвластными; и тот, кто создает творения своего собственного ума с помощью какого-либо другого орудия, кроме своих собственных рук, поступает так же, как тот, кто, наверное, дал бы шарманки ангелам на небе, чтобы им легче было музицировать. В человеческой жизни достаточно мечты, природы и чувства, чтобы превращать немногие сияющие ее мгновения в механическую пустоту; и если наша жизнь в лучшем случае только пар, который появляется ненадолго, а потом исчезает, так пусть она будет похожа на облако, которое плывет в Небесах, а не на дым, который валит из раскаленной Печи под стук Колеса.

Глава VI

Светоч Памяти

I. Среди тех мгновений в прошлом, на которые автор оглядывается с особой благодарностью, как на отмеченные необычайной полнотой жизни и ясностью смысла, есть одно, которое пролетело, теперь уже несколько лет назад, на закате среди рядов соснового леса, окаймляющего русло реки Эн, над селением Шампаньоль в Юре. Это место, обладающее всем величием, но не дикостью Альп, где есть ощущение некой великой силы, начинающей проявляться в земле, глубокого и величественного согласия в подъеме длинных плавных линий поросших соснами холмов; первые аккорды тех могучих горных симфоний, которым вскоре предстоит зазвучать в полную силу и безудержно рассыпаться над зубчатыми вершинами Альп. Но пока их сила сдержанна, и далеко простирающиеся гребни пасторальных холмов следуют один за другим, как колыхание длинной зыби, которая проходит по спокойным водам, докатываясь из отдаленного бурного моря. И это бескрайнее однообразие наполнено глубоким спокойствием. Разрушительные силы и суровость центральных цепей одинаково далеки. Никакие вспаханные морозом, осыпанные пылью пути древнего ледника не прорезают зеленые пастбища Юра; никакие разбитые на обломки груды камней не прерывают ровные ряды этих лесов; никакие теснинные бурные реки не пробивают здесь свои изменчивые пути среди скал. Терпеливо, извив за извивом, чистые зеленые потоки бегут по своим хорошо знакомым руслам; и в тишине, под сенью темных, ничем не потревоженных сосен всходит год за годом такое веселое множество цветов, которому я не знаю равных среди даров земли. Как раз стояла весна, и все они высыпали яркими толпами, теснясь и улыбаясь друг другу; всем хватало места, но они протискивались откуда только можно, лишь бы оказаться поближе друг к другу. Здесь были лесные анемоны, повсюду звезда к звезде собиравшиеся в туманности; выстраивались, словно девственные процессии в честь Девы Марии, вереницы белой кислицы, темные вертикальные трещины в известняке были забиты ею, как глубоким снегом, и тронуты по краям плющом – легким и восхитительным, как виноградные лозы; тут и там мелькали голубые потоки фиалок, на солнечных местах – чашечки первоцвета; а на открытом пространстве – вика, живокость, волчье лыко, маленькие темно-синие бутоны Polygala alpina и одиночные соцветия дикой земляники, рассыпанные по теплому золоту мягкого янтарного мха. Я вышел на край лощины; снизу вдруг донеслось торжественное журчание реки, смешанное с пением дроздов в сосновых ветвях; а на противоположной стороне долины, окаймленной серыми известняковыми утесами, ястреб медленно отделился от их выступа и полетел, почти касаясь их крылом, и тени сосен побежали по его оперению; а обрыв в сотню саженей под его крылом и покрытые рябью заводи зеленой реки, головокружительно сверкавшей под ним, и гребешки пены двигались вместе с ним, покуда он летел. Трудно было бы представить себе сцену, более отрешенную от всякой суеты, чем эта, с ее уединенной торжественной красотой; но автор хорошо помнит внезапную пустоту и холод, которые окутали ее, когда он попытался, чтобы лучше понять источник ее неотразимого воздействия, представить на мгновение сцену в каком-нибудь первобытном лесу на Новом континенте. Цветы тут же утратили свою яркость, река – свою музыку[30], холмы оказались гнетуще пустынными, а тяжесть ветвей потемневшего леса напомнила, как много в их прежней силе зависело от жизни, которая им не принадлежала, как много непреходящего или постоянно воссоздаваемого великолепия отражалось в этой картине от вещей более драгоценных, чем она сама, благодаря вызываемым ими воспоминаниям. Эти вечно расцветающие цветы и вечно текущие воды были одушевлены яркими воспоминаниями о человеческой стойкости, доблести и силе; и гребни темных холмов, которые поднимались на фоне вечернего неба, вызывали такое благоговение, потому что их дальние тени падали на восток – на железную стену Жу и квадратную башню Грансона.

II. И Архитектуру мы должны самым серьезным образом рассматривать именно как средоточие и хранительницу этого священного влияния. Мы можем без нее жить и без нее служить Богу, но мы не