Блюз мертвых птиц - Джеймс Берк

— Я ничего не смыслю в университетах.

— Я просто так спросила. Я редко к кому обращаюсь за советом. Мать постоянно пропадала в вытрезвителях. Я перестала звонить ей около года назад. Как думаешь, во мне что-то есть? Я имею в виду талант или мозги, что-то в этом роде. Ты знаешь много такого об истории, бизнесе и военном деле, чего и представить не могут выпускники колледжей. Как думаешь, кто-то вроде меня сможет найти себе место под солнцем в Голливуде?

— Тебе нравится Берт Рейнольдс?

— Спрашиваешь! Ты смотрел «Избавление»?

— Я с ним встречался один раз. Кто-то другой спросил его, как он попал в кино. Рейнольдс ответил: «Зачем взрослеть, когда можно делать фильмы?» Я уверен, что когда-нибудь в твою честь назовут целый бульвар.

— Клет?

Он повернулся, держа руку на дверной ручке, в комнату сочился туман.

— Бросай бухать, — сказала Гретхен, — есть нечто, что для меня неприемлемо, и я не могу этого принять даже от человека, который мне по-настоящему нравится. Прости, если я грубо с тобой говорила.

Глава 16

Об инциденте в ресторане арт-деко я узнал не от Клета. Я услышал об этом в понедельник утром, когда мне позвонил Дэн Магелли из полиции Нового Орлеана. Патрульная отреагировала на звонок в «911» одновременно с медиками. Отдельный кабинет в ресторане был разгромлен, на скатерти обнаружили лужу крови и не менее двух зубов. При этом жертвы нападения вышли через заднюю дверь и уехали на внедорожнике, так и не заявив в полицию.

— Ты уверен, что один из них — Пьер Дюпре? — спросил я.

— Он постоянный клиент. За обед было заплачено его кредиткой «Американ Экспресс», — ответил Дэн, — плюс к этому распорядитель рассказал, что именно Дюпре забронировал этот кабинет, где и произошло нападение.

— А почему ты мне звонишь по этому поводу?

— Потому что свидетель сказал, что нападавший уехал в темно-бордовом «Кадиллаке» с откидным верхом. Потому что я думаю, что в этом замешан Клет Персел или кто-то, с ним связанный. Потому что у нас нет времени на подобное дерьмо.

— Этих парней избила женщина?

— Так говорит официант.

— Почему бы тебе не переговорить с Пьером Дюпре? — спросил я.

— Он уехал из города, и я подозреваю, что он вернулся в округ Святой Марии. Но мне кажется, ты меня не слушаешь, Дэйв. У нас самый высокий уровень убийств в Соединенных Штатах. Это те же люди, что посыпают улицы Лос-Анджелеса крэком, просто они переехали сюда. Скажи Перселу, что я не позволю ему снова вытереть задницу об мой город.

— Полиция Нового Орлеана прикрывает семейку Джиакано десятилетиями. Единственный парень, закрывший некоторых из них, это Персел. А потому прибереги эту лабуду для кого-нибудь еще, Дэн.

— Почему-то я не сомневался, что ты именно так мне ответишь.

— Потому что ты неправ, и особенно неправ в отношении всего, что связано с Клетом.

Он повесил трубку. Я позвонил Клету в офис, его там не было, зато трубку взяла Гретхен Хоровитц.

— Он не всегда сообщает мне, куда отправляется. Хотите оставить сообщение? — спросила она.

— Нет, я хочу побеседовать с ним, мисс Хоровитц.

— Позвоните ему на мобильник, номер же у вас есть?

— Вы не могли бы вытащить жвачку изо рта?

— Минуту, — брякнула она, — вот, так лучше?

Я решил рискнуть:

— Если вы решаете наехать на кого-то в ресторане в Новом Орлеане, зачем для этого использовать машину, известную каждому полицейскому в городе?

— Мне нужна свежая пластинка жвачки, подождите еще минуту, — сказала она, — если вы говорите о Пьере Дюпре, то вот как все было. Он попытался сломать руку женщине у себя за столом. Он также назвал ее жидовкой. С ним было еще двое громил, напавших на нее. Вот и пришлось преподать этой троице урок благородных манер.

— Пьер Дюпре назвал вас жидовкой?

— Я не говорила, что у них за столиком была я.

— Я формально с вами еще не знаком, но очень жду встречи, — пробубнил я.

— Найдите себе спичрайтера получше, Джек, — ответила Гретхен, — и идите вы в задницу.

Я положил трубку телефона на аппарат, взял патрульную машину и отправился по проселочной дороге вдоль Байю-Тек в округ Святой Марии.

Должен признать, с возрастом я не слишком помудрел. Казалось, никогда еще я не был столь далек от разгадки великих тайн. Эмоционально я не могу признать тот факт, что горстка злых людей, ни один из которых не воевал, а некоторые даже не служили, может отправлять тысячи своих сограждан на верную смерть или же причинять страдания и смерть тысячам гражданских лиц, а потом еще и почивать на лаврах за свои деяния. Я не знаю, почему страдают невиновные. Еще меньше я понимаю свое пристрастие, уничтожившее мою жизнь, но продолжающее тлеть, как уголек под пеплом, поджидающий, пока приток свежего кислорода не позволит ему разгореться с новой силой. Я не понимаю, почему какая-то Верховная Сила спасла меня от судьбы, которую я сам себе уготовил, в то время как многие другие люди, преисполненные гораздо больших добродетелей и характера, остались на обочине. Я подозреваю, что где-то есть ответы на все эти вопросы, но я так и не смог их обрести. Я верю в то, что Роберт Ли[18] был не только хорошим человеком, но и тем, кому выпало тяжкое бремя решения, занимать ли Семетери-Ридж ценой жизни восьми тысяч солдат. Думаю, именно поэтому под закат своей жизни он написал, что у него была лишь одна цель: «быть простым чадом Божьим», поскольку противоречия в его жизни были столь же огромными, сколь и, вероятно, невыносимыми.

Для меня величайшая загадка это природа зла. Действительно ли в каждом из нас скрыта некая дьявольская сила, сатанинская фигура с кожаными крыльями и смрадным дыханием падальщика? Любой полицейский, вероятнее всего, сказал бы, что для ответа на этот вопрос не нужно смотреть дальше окружающих нас обывателей. Мы все знаем, что выжившие на войне редко рассказывают о своем опыте. Мы говорим себе, что это оттого, что они не хотят заново переживать ужас поля брани. Я же думаю, что основная причина их молчания лежит в их же милосердии, ибо они знают, что среднестатистический человек не сможет переварить образы соломенной деревни, разорванной в клочья пулеметами и выжженной огнеметами, или образы женщин и детей, молящих о пощаде на дне открытой канавы, или висящих на деревьях пехотинцев, с которых живьем содрали кожу. То же самое относится и к полицейским, расследующим убийства, преступления на сексуальной почве и насилие над детьми. Покажи фотографии жертв, сделанные на момент получения ими травм и повреждений, любому последователю Святого Франциска Ассизского, и они усомнились бы в своей приверженности отмене смертной казни.

Но все это никоим образом не помогает ответить на мой вопрос. Может быть, в наших чреслах скрыто семя зла. Быть может, существуют два подтипа обезьяноподобных существ, борющихся за контроль над генофондом, один относительно достойный, и второй, щерящийся зубами хищника? Может, мы стали потомками неудачного смешения, и некоторые из нас злокачественны с момента появления на свет? Может быть. Спросите любого клинического специалиста в системе о том, как думает социопат. Он первым ответит вам, что не имеет ни малейшего представления. Социопаты страдают нарциссизмом и верят в то, что реальность — это то, что они считают реальностью. Вследствие этого они убедительные лжецы, зачастую способные пройти тест на детекторе лжи и сколотить большую команду сторонников. Посмотрите запись интервью Джеймса Эрла Рэя.[19] Выражение его лица напоминает мягкий воск, глаза лишены смысла и содержания, голос почтительный, лишенный всяких эмоций и заметного стремления в чем-то убедить слушателя.

К чему это отступление? Дело в том, что во время утренней поездки в округ Святой Марии я осознал всю свою ограниченность в деле разграничения правды и лжи, добра и зла в окружающих меня людях.

В трех милях от плантации «Кру ду Суд» я увидел «Сааб» с откидным верхом, припаркованный на обочине, и женщину, меняющую колесо, рядом с ним. Она уже открутила гайки и сняла спустившее колесо, но никак не могла поднять машину домкратом на достаточную высоту, чтобы установить запаску. Я остановил свой патрульный автомобиль на обочине, включил мигалку и перешел через дорогу. Варина Лебуф все еще сидела на корточках на гравии, борясь с запаской, не поднимая на меня взгляд. Ее отец сидел на пассажирском сиденье и курил, даже не пытаясь скрыть неприязнь в своих глазах. Я повернул ручку домкрата и поднял кузов «Сааба» на пару дюймов, чувствуя, как испепеляющий взгляд Джессе Лебуфа скользит по моей коже.

— Твой старик дымит, как паровоз, сразу после инфаркта? — спросил я.

Варина нанизала запаску на штифты и принялась закручивать гайки.

— Спроси у него сам, посмотрим, что он тебе ответит, — сказала она.