История черного лебедя (ЛП) - Крейг К. Л.

Его челюсть плотно сжата. А пристальный взгляд тверд, впиваясь в меня с неконтролируемой решимостью.

— Это не так. Всех можно заменить, включая меня.

Несколько секунд назад я думала, что Киллиан уволил его. Теперь мои мысли поворачиваются на 180 градусов.

— Киллиан никогда не примет твою отставку.

Его поведение ничуть не меняется.

— Он уже это сделал.

Вот почему он звонил всего несколько минут назад. Должно быть.

— Как ты мог это сделать?

Решимость делает черты его лица жесткими. Он слегка кивает, когда говорит мне.

— Так будет лучше для нас, Лебедь.

— Лучше для нас? — я пребываю в полном недоумении и шоке. Да, шоке. Должно быть, это то, из-за чего мои конечности немеют, а разум отключается. Нет, он вращается. Кружится, вращается и раскачивается так быстро, что мой желудок бунтует. Я не знаю, как долго мы молча стоим, прежде чем снова обретаю самообладание. Затем выпрямляю спину. Расправляю плечи. Собираю свои запутанные мысли с пола, в единственную имеющую смысл схему. — Лучше для нас или лучше для тебя?

— Для нас. Нам нужно убраться к чертовой матери из этого города, Маверик, пока он не засосал нас и не погубил. Прежде, чем это разрушит нас, и все, что мы пытаемся построить.

— Разрушит нас? О чем, черт возьми, ты говоришь, Кэл? — мой голос становится все более и более пронзительным с каждым произносимым словом. — Наша жизнь здесь. Наши средства к существованию находятся здесь. Наши воспоминания. Наши истории. Наша преданность. Наши семьи!

Он просто стоит неподвижно, окаменевший и непоколебимый.

— Вот именно. — Как будто это словосочетание все объясняет. И я полагаю, что так оно и есть. Одно словосочетание суммирует причину, по которой он хочет отказаться от всего, что мы знаем, оставляя всю нашу жизнь позади.

Киллиан.

Моя кровь кипит. Горячо и сильно. Внутри образуются волдыри. Пот выступает у меня на лбу.

— Не могу поверить, что ты сделал это, не посоветовавшись со мной.

Его взгляд скользит по моей застывшей фигуре.

— Потому что я знал, что ты так отреагируешь.

— Как, черт возьми, я должна реагировать, когда ты говоришь мне, что строил планы на нашу жизнь без меня! — затем мысль поражает меня с силой солнца в полдень на экваторе. Почему я раньше не сложила два и два? Почему не настаивала на этом, когда у меня были сомнения относительно того, что он делал? — Ты поэтому ездил в Миннеаполис?

Пожалуйста, скажи «нет». Пожалуйста, скажи «нет». Пожалуйста, не говори «да»…

Он даже не утруждает себя тем, чтобы выглядеть пристыженным, когда отвечает.

— Да.

У меня слабеют колени. Но я ловлю себя на том, что кладу руку на стойку. Другой толкаю в грудь Кэла, когда он пытается добраться до меня.

— Не прикасайся ко мне, — бормочу я. Он делает два шага в сторону.

Я чувствую себя совершенно больной. Он скрывает это от меня в течение нескольких месяцев. Мы смотрим друг на друга, воздух сгущается от гнева и обиды.

— На кого ты будешь работать? — выдавливаю я вопрос сквозь сдавленное горло. Все мои флажки развеваются высоко и кроваво-красные. Я знаю, кто еще есть в Миннеаполисе, и очень надеюсь, что он не собирается говорить то, что я думаю.

— Брэм Констракшн.

— О Боже мой. Но это же… — о, Боже, я не могу… дышать… Я задыхаюсь. — Это… Кэл. — Это крупнейший конкурент ДеСото Констракшн Индастрис на Среднем Западе.

Я поворачиваюсь к нему спиной и опускаю голову, сжимая гранитную стойку так сильно, что мои пальцы кричат так же громко, как и разум. Я закрываю глаза и напрягаюсь, чтобы сделать долгий, медленный вдох, полный терпения и прощения. Но это, черт возьми, не работает. Прямо сейчас я чувствую себя невообразимо преданной. Сбитой с толку и такой преданной.

— Как долго ты работаешь над этим?

— Некоторое время.

«Некоторое время» — воздушные кавычки. Проходит уже несколько месяцев. Вот почему он отвозил меня в Сент-Пол. Вот почему хотел показать мне все вокруг. Вот почему он хотел, чтобы я полюбила это место.

Иисус Христос.

Я резко оборачиваюсь, мои волосы дико развеваются. Не хочу смотреть на него прямо сейчас, но я должна видеть его лицо, когда спрашиваю.

— Были ли когда-нибудь какие-нибудь встречи с Национальной гвардией?

Он выглядит немного обиженным. Я ни в малейшей степени не чувствую себя плохо из-за этого.

— Да.

— Сколько?

Он колеблется лишь мгновение, его глаза опускаются в пол, прежде чем вернуться ко мне. Один только его вздох отвечает на вопрос.

— Только одна. Все застопорилось, как я тебе и говорил.

— Тогда почему Киллиан не знал?

Его губы сжимаются в тонкую, сердитую линию.

Он злится? Ну и к черту его.

Опять же, я не чувствую себя плохо.

— Это была услуга твоему отцу. Они связались с ним напрямую. Они были заинтересованы в ДеСото Констракшн Индастрис, но твой отец не хотел посылать Киллиана, потому что не хотел портить процесс закупок. — Когда я продолжаю молчать, он добавляет. — Это была просто встреча, Мавс. Я никогда не упоминал об этом при Киллиане и не знаю, говорил ли об этом твой отец. Не спрашивал.

Я перевариваю его объяснение. Когда Кэл лжет, он всегда заканчивает тем, что облизывает губы. Не уверена, что он даже осознает это, но его губы сейчас сухие. Я хочу спросить его, почему он просто не сказал мне об этом с самого начала, только я уже знаю.

— Ты солгал мне, — говорю я дрожащим голосом.

— Я не…

— Ты, черт возьми, сделал это, — кричу я. — Утаивание этого равносильно лжи. Мы женаты, Кэл. Женатые люди должны говорить о таких важных, меняющих жизнь вещах, как эта. А не прятать их друг от друга.

Его губы кривятся так, как я никогда раньше не видела.

— Неужели? Это то, что мы должны делать, Мавс? Потому что тогда у меня есть кое-что, о чем я хотел бы поговорить.

Моя грудь сжимается.

О, Боже.

Это он. Момент, которого мы ждали. Дискуссия, которая разлучит нас или объединит, чтобы мы стали нерушимы. Я хотела поговорить десятки раз с тех пор, как мы поженились, и теперь, когда мы стоим на пороге, глядя в эту смоляную яму боли, я просто хочу закрыть дверь и замазать ее клеем навсегда.

Но я не могу.

Потому что он — это причина, по которой мы вообще здесь находимся.

— Просто скажи это, — настаиваю я.

То расстояние, которое, как я убедилась, было между нами, теперь исчезает. Кончики его ботинок прижимаются к моим босым пальцам ног. Его грудь задевает мою с каждым неровным вдохом. Его голова опущена, лицо близко к моему. Вращающиеся раскаленные шары гнева снова держат меня в заложниках. Когда он говорит, его голос хриплый и гортанный.

— Да. Это из-за него, Маверик. Мы притворяемся, что между нами не существует его, но он, блядь, всегда рядом. Всегда между нами. Он — это все, что когда-либо было между нами.

— Кэл…

Он хватает меня за подбородок большим и указательным пальцами, ущипнув, чтобы удержать, но не причинить мне боль.

— Думаешь, я не знаю, что он забрал то, что принадлежит мне? Поцеловал то, что принадлежит мне? Любил то, что принадлежит мне? Трахнул то, что принадлежит мне? — он проводит дрожащей свободной рукой по волосам, пока пряди не встают дыбом. — Думаешь, я не знаю, что ты даже назвала свой гребаный бизнес в его честь?

Я открываю рот, чтобы отрицать это, но не могу. Я сделала это как запоздалое «пошел ты» Киллиану. В колледже я прочитала книгу Талеба «Черный лебедь» о непредсказуемых событиях. Это было завораживающе. Кэл бесконечно слушал, как я болтаю о его теориях эмпирических и статистических свойств четвертого квадранта. Так что месяцы спустя, когда произошло невообразимое, непредсказуемое предательство Киллиана, я была полна злобы и смущения, и это казалось уместным. Теперь же это просто кажется мелочным.

— Господи Иисусе, бл*дь, Маверик! Я все знаю, и мне все равно. Вот как сильно я тебя люблю. Вот где ты, закрученная в самом гребаном центре моей души. Это то же самое место, где ты будешь находиться до тех пор, пока я не закрою глаза и не испущу свой последний вздох. Ты укоренилась здесь, — он бьет себя в грудь, — я никогда не избавлюсь от тебя. Как бы ни старался. Неважно, как сильно я этого хотел, пока знал, что ты с ним.