Дерьмовый меч. Дилогия - Инесса Ципоркина

Крылатая серая молния успела юркнуть в полыхающий проем, и пламя окончательно угасло. Напрасно куриный оборотень скакал по закопченному, усеянному телами камню, и призывно кудахтал — ад не собирался возвращать свою добычу. Хотя, еще неизвестно, кто в этой ситуации добыча…

— Вряд ли тамошние обитатели владеют заклинанием «импотентума», — словно прочитав мои мысли, негромко произнес Бляд. — Так что скоро у них все будет полыхать не столько от адской жары, сколько от стыда.

Утомленные схваткой, мои соратники потихоньку собирались вокруг инвалида сексуального фронта, который так и не прекратил сбор осколков. Настойку на Стояке он надеется сделать, что ли? Клептоман Гаттер оперативно притырил разбросанное ректором добро в свой бездонный мешок, тщательно собрав недоеденный виагрышник.

— В хозяйстве сгодится, — пояснил он смущенно.

Чкал старательно упаковывал пленного фон Честера, который, несмотря на потерю брата, неприкрыто млел от грубых прикосновений могучих рук летуна.

Прозак с досадой рассматривал в походном зеркальце свою роскошную рубаху, которая после драки превратилась в майку-алкоголичку. Финлепсин страдал над погибшей коллекцией боевых заколок: только подарок брата каким-то чудом уцелел в своем хрустальном чехольчике.

Приковылял понурый Тупи, превратившийся обратно в человека. Посидел на корточках над корзиной, потом принялся облачаться в свою набедренную повязку. Мы заметили, что среди многочисленных амулетов на шее индейца появилась кленовая шишка на кожаном шнурке.

— Между прочим, это было унизительно! Я привык разить наповал и упиваться кровью, а не служить ролевым девайсом! — сообщил до боли знакомый язвительный голос, и я радостно встрепенулась. Дерьмовый меч, избавившийся от зловредной адской магии, снова налился твердью, торжествующе сиял и сварливо пованивал. А я уже всерьез прикидывала, вымачивать мне артефакт в виагровом растворе или попробовать наложить шину!

Между тем, опозоренный меч явно жаждал реванша.

— Ну, чего расселись?! — нетерпеливо понукал он уставших бойцов. — Еще не все зубы нанизаны на нитки, не все шкуры устилают гостиную, не все головы развешаны над камином! Мы должны въехать в ад на плечах бегущего противника!

Это оказалось последней каплей: преисподнюю скрутило судорогой, и она с отвратительным звуком срыгнула нас на мостовую Хогвартсорбонны.

Потуга двадцатая

— А шоб я здох, — пробормотал Чкал, слезая с Деануса, раскинувшегося под ним по мостовой в самой, надо понимать, соблазнительной позе. Сильно при этом напоминая портрет Иды Рубинштейн во время БДСМ-сессии.

Мне хотелось того же. То есть не раскидываться по мостовой и не БДСМ-сессию, конечно. Я бы предпочла умереть и пройти через все ужасы преисподней — ха, что преисподняя может показать такого Мурмундии Неистребимой, над чем она не могла бы посмеяться! — чем видеть ненавистную (как будто я здесь училась) Хогвартсорбонну. Все здесь было отвратительным: и дурацкие студенты, зубрящие дурацкие заклинания, и дурацкие экзамены с дурацкими зачетами, и дурацкий ректор-импотент. И даже библиотека, которую мой второй братец усиленно пытался оживить своим распутством, была дурацкой донельзя.

Казалось, что на зубах у меня отрастают брекеты, на ноги сами собой натягиваются гольфы с помпонами, а волосы заплетаются в тугую, ни разу не сексуальную косичку. Или даже в две, вот ужас-то. Как будто я все еще воюю с сэмюэлевыми демонами, нашептывающими мне самые кошмарные воспоминания и страхи далекой юности, когда я была девочкой-ромашкой и все вокруг старались, чтобы я ею и оставалась. Еще немного — и ко мне вернется способность краснеть, опускать глазки и глупо хихикать от шуток разных придурков, уверенных, что они тут основные и зашибенные, а я так, погулять вышла…

— Ну-ка, давай, величество, подымайся, — услышала я над ухом и могучая мерчандайзерская хватка помогла мне подняться и принять приличествующую королеве позу. — Ты не тушуйся-то, не тушуйся, — загудела Менька, отряхивая меня от адского пепла и академической пыли. — Мы здесь самые крутые, даже если, хм, слегка не в форме.

Да куда уж круче, захотелось рявкнуть (а лучше завизжать, затопать ногами и закатить поистине королевскую истерику): оборванные, грязные, местами окровавленные, а у меня так обе шпильки сломаны. Вон, проходящая мимо группа студенток пакостно захихикала, глядя на мои развившиеся локоны и размазанную помаду. Зато при виде Финлепсина и Прозака (Финлепсинчик-то наш как расцвел, как расцвел, после того, как Прозак поносил его тело, передав, очевидно, часть своего гиперсексуального заклятья!) девицы охнули и присели вразнобой, будто пытаясь сделать книксен перед принцами. Те — вот поганцы! — кивнули с поистине королевским достоинством. Лохмотья на них смотрелись дизайнерской задумкой, а грязь — боди-артом. Я засопела от обиды и поправила бронелифчик, утерявший большую часть своих ортоклазов и все свои рубины. Конечно, это для девчонок школьно-студенческие годы — вечная борьба с соперницами за лучшего парня в классе, на курсе, на потоке… А для парней это шведский стол, выбирай не хочу, к твоим услугам всегда десятки цыпочек на любой вкус, цвет и размер. Главное, чтобы свободный выбор не довел тебя до загса.

То-то мои братцы цветут и пахнут, пока я тут пытаюсь посчитать убытки и преимущества от возвращения в альма-матер (слава богу хоть не мою), где полным-полно преподов, каждый из которых может дать фору покойной маньячке всеобуча Мордевольте.

Убытков было полным-полно: нас выкинуло из преисподней, где, предположительно, и размещался зоопарк… э-э-э… бордель братьев фон Честеров, Сэмюэля затянуло в какой-то огненный провал, туда же вынесло Писюка (вот уж по ком скучать не буду), так что вряд ли Деанус из благодарности за содеянное станет нам помогать. Не говоря уж о бессильном во всех отношениях ректоре. Которого, похоже, не интересует ничего, кроме его старческого либидо. Между прочим, некоторым пора о душе подумать, а не о стояке — своем или Великом.

Да, вот и еще одна потеря. Зачем-то я его спи… сты… выкупила у четы Кабздецов? Мне было пророчество! Мне было ДВА пророчества: от покойной Сивиллы Графоманской и от Яведьмины Склифософской, которая тоже превратится в покойную, дайте мне только вернуться в замок. И даже не ДВА, а ТРИ, если считать печеньки с предсказаниями, которые сначала превратились в пирожки, а потом и вовсе в кулебяку. С фальшивой морской осетриной. Я вспомнила палатку китайца на «Летучем шопинге» и сглотнула. Есть хотелось адски. Сейчас я бы не отказалась даже от заколдованной жратвы Малохолей. В моем собственном теле явно остались эманации недюжинного аппетита моего братца.

После пребывания в учениках у мага Полотенция принц Финлепсин стал настолько непритязателен, что способен был есть всё и всегда. По рассказам Синдереллы, однажды он попытался сожрать пластиковые макеты пирожных с витрины в кафе, где они собирались мирно выпить кофе: принца с его невестой-эльфийкой, видите ли, недостаточно быстро обслужили. А главное, сам Финлепсин утверждал, что это были не макеты, а настоящие пирожные — просто немного подсохшие.

Так, прекращаем думать про хавчик, начинаем думать государственно.

Я должна была добыть магический артефакт и прибыть в магическую академию, так? И вот я стою — уже не первый раз стою, между прочим — посреди той академии, артефакт добыт и накрошен, как для салатика, у меня сломались оба каблука, от укладки и мейк-апа не осталось даже воспоминания, никто не оказывает мне почтения, у, с-с-суки, вот как велю сейчас снести эту паршивую Хогвартсорбонну за растление малолетних под видом обучения! И общественность меня поддержит, ей хватит одного только рассказа про специализацию здешней библиотеки и главную мечту здешнего ректора — надолго хватит. Масс-медиа будут визжать и плакать.

— Ваше величество! — метнулся мне навстречу какой-то смутно знакомый парнишка, которого мое переполненное бессознательное упорно не желало признавать. — А вот и вы! Мы вас так ждем с пг’офессог’ом…

И вот это гэ с апострофом расставило все точки над ё. Абрам Пихто, «сукин кот Абрашенька». Нашелся именно там, где его никто не ждал, кроме свитка, попавшегося мне в пирожках на «Летучем шопинге». Мы же его оставляли на «Вездессущей Толерантности»?

— Абраша! — обрадовалась ему Мене-Текел-Фарес, как родному. — А ты уже тут! И корабль наш тут?

— Конечно, — закивал юный Пихто. — Стоит на приколе, прикалывается надо всеми, как морскому волку и положено. Когда вы исчезли, мы с командой провели ревизию оставленных вами вещей, пытались найти хоть какие-то намеки, куда вы провалились…

— Уж провалились так провалились. Ой, Абрам, это было такое-е-е-е… — вздохнула Менька. — Я тебе потом расскажу. Так что, ты говоришь, у тебя с профессором?