Мудрецы. Цари. Поэты - Тимур Касимович Зульфикаров

другом берегу стоишь! Ты манишь манишь манишь!.. Ты с незрелого древа гранатового гранат незрелый первый рьяный обрываешь!.. Кутлукча!.. И через столько лет кричу тебе… на берег тот… на берег тот усопший?.. нет! нет! нет!.. Еще живой! Всегда живой!.. Кутлук!.. Не ешь гранат незрелый!..

— Насреддин!.. Я зрелая… Я спелая… Уже… Созрела… Я дева белого налива!.. И гранат белый созрел… И зубы губы груди мои зрелые… И спелые!.. И спелые!.. И спелые!..

— Кутлук!.. У тебя губы зрелые! зубы зрелые! груди зрелые, а голова еще незрелая… И тело зрелое и тело спелое, а голова еще незрелая!..

— Насреддин, а тело зрелое, а тело спелое повелевает голове незрелой голове неспелой!..

— Кутлук, не ешь гранат незрелый!..

— Насреддин, я хочу!.. Я ем!.. Я иду на твой берег!.. Я иду иду иду на твой берег!.. И будем есть гранат незрелый вместе вместе вместе!.. Пойдем в поля солнечные комариные полуденные терпкие рисовые сомлелые!.. И там съедим гранат незрелый!.. Вместе!..

…И!.. Иииии!.. Я бегу бегу бегу по мосту по деревянному висячему летнему (а ныне ледяному!) и падаю падаю падаю валюсь перед нею на пыльные тяжелые налитые мои уж налитые колени колени колени…

И она пылко пыльно жадно хищно лепетно срываясь прыгает садится мне на худую горячую полуденную вольную пыльную шею.

И она тяжелая! тяжкая! медовая! налитая! и она зрелая спелая я чую чую шеей что она спелая она уже спелая уж спелая уж спелая!..

…И будем есть гранат незрелый!.. Да!..

…И я бегу по мосту и она зреет тяжелая на моей шее шее молодой далекой сладкой шее шее шее шее…

…А теперь я влеку по ледовому мосту палача на своей старой шее!..

Ой далече! ой далече! ой далече!.. Куда ушла жизнь?.. Куда Кутлук ушла?.. Ушла!.. Ушла… Уш-лааааа… ааааа!..

Далече!..

…Но она сидит притихшая на моей юной быстрой шее!.. И мы бежим в полях рисовых полуденных млеющих…

И мы бежим и вязнем и она ногами тугими зрелыми и руками лепетными тесно тесно тесно жгуче обвивает худое мое тело!..

Кутлук! Теснее! Дева девочка! Теснее!.. И душно!.. И ноги твои шелковые зрелые круглые обвивают окружают тесно душат мою шею шею шею!.. И сладко!.. В рисовом полуденном поле…

И летают медовые комары и летают медовые полевые степные голуби вяхири…

И мы ликуем вязнем никнем клонимся соплетаемся в поле поле солнечном солнечном солнечном!..

Ай!.. Наконец!.. Уходит полуденное дымчатое дремотное вязкое мяклое водяное рисовое поле…

И там стоит стог сена горячий солнечный высокий!..

Кутлук!.. Я опускаю роняю тебя в стог медовый сонный!..

Кутлук!.. Давай есть гранат незрелый!.. Давай!.. В стогу далеком смутном солнечном шелковом бредовом сонном сонном сонном!..

…И я тронул ее груди — и груди вышли взошли из шелков!..

Тогда я сорвал с нее платье — и мало мне стало перстов!..

И мало мне стало перстов!..

И я сорвал снял собрал смял с нее гранатовое зрелое платье и млековые млечные жемчужные спелые зрелые невинные сокровенные груди встали пролегли у губ моих моих моих растревоженных солончаковых…

И млековые млечные груди, как две млековые снежные точеные горлицы, встали устремленно полно…

И клювы-соски были острые розовые как цветы ка-нибадамского миндаля как вишневые косточки!..

И встали невинные две снежные млековые избыточные горлицы!.. И в губы-уста мои пошли соски медовые бредовые ее соски гонные покорные!..

Но мало мне сосков, но мало снежных млековых тихих кротких покорных налитых горлиц!..

И стал я срывать сбивать сдирать рукою терпкой напоенной шаровары туманы маргеланские вольные широкие!..

Кутлук!.. Будем есть гранат незрелый сорванный!..

Кутлук!.. Как вольно! сладко! как медово! как бредово в дальнем дальнем полуденном стогу сонном сонном сонном солнечном!..

…Да, Насреддин!.. Медово!.. Вольно!.. Но расплети мои двадцать девичьих косичек заплетенных!.. Тогда будем есть гранат сорванный медовый!..

…И я расплетаю двадцать девичьих косичек!.. Долго!.. Руки дрожат! Пальцы рвутся спелые медовые!.. Косы рвутся жемчугами оплетенные!.. Долго!.. Но скоро! скоро! скоро!..

— Кутлук!.. Скоро!..

— Насреддин! Скоро!..

И она мне помогает! помогает пальцами перстами токкостными тонкокостными камышовыми веселыми гибкими проворными!.. И она мне помогает расплетать свои девичьи многие косы!.. И голова ее свободна!.. И сливаются освобожденно льются текучие атласные волосы!..

Кутлук!.. Ты нагая?.. Ты моя?.. Ты покоренная? покорная?.. Мы будем есть гранат сорванный незрелый зрелый спелый уж гранат медовый!..

И она остается в кабульских сафьяновых ичигах-сапожках!.. И я снимаю тихие летучие шелестящие сапожки… Уже!..

— Кутлук! Уже! Скоро!.. Можно?..

— Насреддин!.. Уже. Скоро!.. Но сними с пальцев с перстов моих покорных камышовых золотые тесные хоросанские кольца!.. Тогда!.. Все!.. Можно!..

…И я снимаю кольца!.. На десяти пальцах перстах — десять хоросанских витых колец!.. Долго!.. Кутлук!.. Долго!.. И зачем снимать кольца?..

— Насреддин, сними, сорви девичьи кольца, чтоб и пальцы были голы и свободны!..

И белых белых снежных родниковых пьющих цапель ловит бьет сокол с кровавыми глазами!.. Белых цапель бьет кровавый сокол!..

И я снимаю сдираю собираю срываю с пальцев кольца, с перстов тесные перстни… И осталось одно кольцо! и оно не поддается! и уже можно! и она лежит с закрытыми глазами! и уже можно можно можно!..

А я зубами губами сонно дремно сдираю последнее кольцо, а она шепчет шепчет: Насреддин!.. Да можно! уже!.. Мальчик!.. Спелый!.. Можно! можно! можно можно!..

Но я снимаю последнее золотое девичье кольцо в золотом полуденном стогу и бросаю его в рисовое млеющее поле поле поле опаленное…

И!.. Кутлук!.. Уже!.. Иду!.. Валюсь подкошенно! подрубленно! медово! вольно!.. вольно!.. вольно!.. вольно!..

И!..

Ай!.. Айя!.. Ай Насреддин! Ну что ж ты медлил?! Мальчик!.. Мальчик!.. Поздно!..

Поздно!..

Да!.. По стогу лезет вьется задыхается Тимур с ножом своего отца Тарагая-нойона!..

И я нагой!.. И Кутлук нагая!.. И нож нагой!.. И стог стоит нагой!.. И поле нагое!..

Тогда Кутлук встает на стог. Нагая. Спокойная. Стоит. Растет. Реет. Над полем!.. Над ножом Тимура удивленным усмиренным…

Тогда она стоит нагая дремотная спокойная далекая…

Тогда она плачет нагая сонная дремотная…

Тогда она шепчет: Тимур. Брат. Убей меня. Дай нож…

— Я опоздал?.. Айя! Уран! Уйя!.. — кричит Тимур, и нож ко мне к худому нагому телу моему убитому налитому подходит. Нож войти в меня готовится…

— Нет, брат. Не опоздал… Но горько!.. Дай мне нож!.. Иль сам впусти вложи его в меня!.. Прощай, Насреддин! Прощай, теленок!.. И белых цапель не убьет кровавый сокол!..

И она сходит с золотого стога и нагая нагая нагая уходит тонет в рисовом полуденном