У Терека два берега… - Дмитрий Вересов

А ведь предки учили: портится женщина — портится народ. Блудливой девке вспарывали кинжалом горло, а труп бросали в ущелье на съедение шакалам.

Предки были мудры в своей суровости и суровы в своей мудрости. А вот Магомед решил быть добрым и гуманным. Ни словечком не попрекнул племянницу, утешил в горе, приласкал. Увез подальше от развратной Москвы, распахнул перед ней двери собственного дома, ввел в семью на равных с родными дочерьми, условия обеспечил даже лучше, чем у них, — только живи, как подобает, да работай на благо своего народа… Даже начал подыскивать мерзавке подобающего жениха, хотя задачка была, прямо скажем, не из легких.

И чем эта тварь ответила на дядину доброту?

Первым забили тревогу ребята из службы информационной безопасности. Они перехватили несколько писем, посланных Айсет на разные адреса с компьютера в Гудермесе. Ребята перевели ему эти гнусные, насквозь лживые письма. В них племянница била на жалость, называла его, своего благодетеля, дикарем и средневековым варваром, всячески поносила вековые обычаи своего народа, умоляла вызволить ее чуть ли не из рабства, чуть ли не из тюрьмы. Это лучшие то покои на женской половине богатейшего в Гудермесе дома — тюрьма? У Магомеда так и чесались руки швырнуть неблагодарную стерву в настоящий зиндан, на черствый хлеб и воду, чтобы, как говорят русские в своей рекламе, «почувствовала разницу». Но и тут он сгуманничал, решил дать девчонке время попривыкнуть, освоиться — тем более, что при всем при этом статьи она писала толковые, нужной направленности.

Письма вскоре прекратились. А потом те же ребята отметили несколько попыток несанкционированного проникновения в базу данных финансовой службы и один удачный взлом архива их кипрской офф-шорки. Хакера установили довольно быстро — он сидел за компьютером в доме Магомеда Бароева в Гудермесе.

Это было уже серьезно. Настолько серьезно, что Магомед принял решение перепроверить все лично. Тогда-то и была организована экскурсия Айсет в Дойзал-юрт.

Поверка подтвердила — в стане Бароевых появился предатель.

Причем предатель не только семьи — предатель всего народа, предатель великого дела чеченской свободы.

Доказательства? Доказательства лежали на столе Магомеда Бароева.

И при этом какое коварство! Какое двуличие! Обличать в своих статьях имперские амбиции русских — и при этом порочить борцов за свободу собственного народа, да еще таким похабным образом!

Магомед Бароев нацепил очки и поднял со стола листочек с отпечатанным текстом. Преодолевая омерзение, он заставил себя перечитать стишок от начала до конца:

СМЕРТЬ ВАХХАБИТА

Как святой ШариатПравоверным велит,Уходил на ДжихадМолодой ваххабит.В небе клекот орла,Дальний грома раскат,Уходил АбдуллаНа святой Газават.От тоски еле жив,Оставлял он гаремИ садился в свой джип,Зарядив АКМ.Обещал: — Я вернусь,Как придет Рамадан,Вы для пленных урусПриготовьте зиндан.Занимался рассвет,И старик-аксакалЕму долго воследВсе папахой махал.Где у сумрачных скалБурный Терек кипит,Там в засаду попалМолодой ваххабит.Налетели гурьбой,С трех сторон обложив,Вспыхнул яростный бой,Поцарапали джип,Самого Абдуллу,Отобравши ключи,Привязали к стволуМолодой алычи.Начинали допрос,Приступил к нему поп.Он иконы принес,Поклоняться им чтоб.«Ваххабит удалой,Бедна сакля твоя,Поселковым главойМы назначим тебя.Будешь жить, как султан,Новый выдадим джип,Ко святым образамТы хоть раз приложись».Благодать в образахОтрицал янычар,Лишь Акбар да АллахОн в ответ прорычал.Хитрый, словно шакал,Подходил политрук,Стакан водки давалПить из собственных рук.Говорил замполит:«Мы скостим тебе срок.Будешь вольный джигит,Пригуби хоть глоток».Но в ответ басурманВсе — «Аллах да Акбар!»И с размаху в стакан,Полный водки, плевал.Не фильтрует базар,Что с ним делать? Хоть плачь.Но сказал комиссар:«Ты достал нас, басмач».И под небом ночным,Соблюдая черед,Надругался над нимВесь спецназовский взвод.Как прошло это дело,Знает только луна,Волосатого телаВсем досталось сполна.А как по блиндажамРазошлась солдатня,Труп остывший лежалВ свете робкого дня.Слух идет по горам:Умер юный шахидЗа священный исламИ за веру убит.Но убитым в боюВечной гибели нет,Среди гурий в раюОн вкушает шербет.Как он бился с урус,Не забудут вовек.По нем плачет Эльбрус,По нем плачет Казбек.Плачут горькие ивы,Наклонившись к земле,А проходят талибыСалют Абдулле!В небе плачет навзрыдКараван птичьих стай,А в гареме лежитВся в слезах Гюльчатай.И защитников правПлач стоит над Москвой,Тихо плачет в рукавКонстантин Боровой.Плачьте, братцы, дружней,Плачьте в десять ручьев,Плачь, Бабицкий Андрей!Плачь, Сергей Ковалев!Нет, не зря, околев,Он лежит на росе,Ведь за это РФИсключат из ПАСЕ.[23]

Бароев отложил листок и нажал кнопку громкой связи.

— Муратова ко мне, — проговорил он деревянным голосом.

Зелимхан, верный нукер Магомеда Бароева, был все-таки левой рукой хозяина, поскольку рукой правой, так сказать, «цивилизованной», являлся Никита Исаевич Муратов, значившийся, на советский манер, замом по общим вопросам. Несмотря на русское имя, данное в честь Хрущева, разрешившего репрессированным народам Кавказа вернуться на родину, солженицынское отчество, двоякую фамилию и блондинистую внешность, Никита Муратов был чистокровным чеченцем, числившим среди своих предков и увековеченного Львом Толстым Хаджи-Мурата. Выпускник восточного факультета МГУ, он прекрасно знал с десяток языков, много лет проработал за границей, имел ценнейшие связи в арабском мире. В некоторых ситуациях сочетание его профессиональных достоинств с внешними и паспортными данными, нехарактерными для «лица кавказской национальности», делали Никиту Исаевича и вовсе незаменимым.