Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции - Евгений Васильевич Цымбал

направила в Госкино заключение по «Сталкеру», где редакторы Даль Орлов и Игорь Раздорский требовали идейной определенности, «образных подтверждений» и «уточнений» чересчур «расплывчатых» мыслей сценаристов, которые «на данном этапе работы не сумели достичь необходимой кинематографической выразительности»[292].

Оба кинематографических чиновника подписались «главными редакторами» разных подразделений. Определение «главный» употреблялось постоянно, поскольку в Госкино и Гостелерадио входило множество «главных редакций», где каждый начальник тоже был «главным» и полностью расписывал свою должность. Некоторые их замечания выглядели более чем натянуто. Сюжет фильма предельно камерный: три человека идут в Зону, возникшую после посещения космических пришельцев. Зона пустынна, в ней никого нет. Визитеры борются с таинственными природными явлениями, собственными психологическими и этическими демонами, которые способны изменить состояние Зоны и ее отношение к ним. Как должна найти отражение в такой драматургии, например, борьба между прогрессивными силами и «военно-промышленными кругами»?

Внесение подобных деклараций в диалоги делало их совершенно надуманными, неоправданными, создавало притянутую за уши «злобу дня». Для их оправдания неминуемо должны возникать побочные сюжеты и персонажи, которые принципиально изменяли характер фильма, его идею и философию, драматургию и стоимость. Пойти по этому пути означало, по сути, уничтожить сценарий.

Авторы заключения, давая свой первый совет, руководствовались не столько сценарием, сколько повестью Стругацких, где как раз существовали «прогрессивные силы» и «военно-промышленные круги».

В киносценарии авторы и режиссер решительно избавлялись от идеологизированной мишуры, которая возникла для камуфляжа главных намерений авторов — честно и недвусмысленно высказаться по волнующим вопросам нравственной эволюции человечества без упора на какие-либо политические системы. Тем более что разницы между этими системами в этическом смысле становилось все меньше. Редакторы Госкино, стоявшие на страже идеологических устоев, почувствовали эту опасность и поспешили прикрыться своим заключением, манипулируя словесными штампами.

Пункт, гласящий, что «образного подтверждения требует и авторская мысль о том, что в „Зоне“ присутствуют элементы некоей „высшей цивилизации“», в первой своей части был вполне обоснован. Если Зона — результат визита инопланетян, какие-то феномены, подтверждающие это, должны возникать на экране. Иначе в это будет трудно поверить.

Редакторы упоминают в своем отзыве «браконьерство», которое наносит Зоне «действительно невосполнимый ущерб». Это результат непонимания сценария, где речь идет об ущербе, который «дары внеземной цивилизации» приносят человечеству, не готовому к их разумному и нравственному использованию.

Также редакторы отметили «нарочито вульгаризированные, как по лексике, так и по содержащемуся в них смыслу, некоторые высказывания персонажей». Между тем язык Сталкера в этом варианте сценария был для него вполне органичным. Хотя в итоге режиссер вместе с авторами сценария кардинально изменили характер и язык героя.

* Роман Калмыков: Мы получили из Госкино заключение по сценарию, где было много замечаний и поправок. Андрей отнесся к ним совершенно спокойно. Все эти поправки были для него обычной и неизбежной рутиной. Он саркастически улыбался и никак их не комментировал. Главное — его запустили по решению ЦК партии, сценарий к запуску утвердили, и он был на коне. Андрей чувствовал себя хозяином положения и мог делать все, что хотел. Ну а поправки — «если мы это снимем, и это будет органичной и необходимой частью картины — ну что они сделают?» Его это совершенно не волновало.

Какую-то работу с текстом, конечно, приходилось делать. Но этим в основном занимались Стругацкие и редакторы. Потом, во время съемок, Андрей делал столько поправок к самому себе, что его сценарий состоял из сплошных поправок. И разобраться в этом не всегда мог даже он сам. Он просто делал то, что, он считал, пойдет на пользу фильму. А в период режиссерской разработки, если со стороны Госкино это были разумные поправки, Тарковский их выполнял, не сопротивляясь. Глупости же попросту игнорировал.

А вот другое мнение об этом заключении.

* Александр Боим: Я советую его опубликовать, чтобы те, кому это интересно, получили представление, от кого и от чего Андрей отсюда бежал. Он бежал не от России, без которой он не мог, а от этих людей. Никакие обличения военно-промышленного комплекса и подобная чушь его не интересовали, а только возмущали своей глупостью и непониманием. Решать эти вопросы он явно не собирался. Естественная реакция нормального человека на идеологический идиотизм. Эти поправки, советы, замечания, поступали ему все время. Но они осыпались с него, как шелуха. Он их попросту игнорировал. Тем более что на «Сталкере» у него был карт-бланш. Ему позволяли все, что он хотел. Я думаю, они к тому моменту понимали, что столь крупный и настолько известный на Западе режиссер мог плюнуть на все и уехать. И им, я думаю, такой скандал пока был не нужен. Это уже потом, через четыре-пять лет они стали всех лишать гражданства — Ростроповича, Аксенова, Любимова, Войновича и других. Ребят из балета, которые срывались пачками, по несколько человек в каждую поездку.

Они там, в Политбюро или где-то чуть пониже, подумали и решили, что лучше ухлопать миллион рублей, дать ему снять фильм, показать его в трех клубах, как было с «Зеркалом» и другими его фильмами, и при этом сохранить хорошую мину. Ну подумаешь, миллионом больше, миллионом меньше. Для престижа такого государства не столь важно. Им просто не нужен был скандал. И ни о какой борьбе так называемых прогрессивных сил с военно-промышленным комплексом применительно к нему они не думали и ничего подобного от него не ждали.

Мне представляется, дело в другом. Корни и истоки всех неприятностей обычно обнаруживаются в своей среде. Писателям всегда больше всего доставалось от писателей. Художникам от художников. Кинематографистам от кинематографистов.

Тарковский безумно раздражал своих коллег. Им не нравилось то, как быстро и безоговорочно его признали на Западе. Категорически не нравилась форма его самовыражения. Приводило в ярость то, что по любому его кадру за километр было видно, насколько он талантлив. То, что он прекрасно знал Леонардо, Брейгеля, Кранаха. Читал и изучал Библию, Толстого, Достоевского. Был очень образованным и думающим человеком. Это возмущало посредственностей и бездарностей. Все гадости и подлости шли от них. Тарковский им не нравился самим фактом своего существования. Ни в одном фильме Андрея нет вообще никаких отношений с советской властью. Он ее никогда не ругал и не хвалил. Для него она существовала как данность, но он никогда не впускал ее в свое творчество. А власть относилась к нему настороженно, несколько подозрительно, но в целом благожелательно. Не нужно считать людей из той власти полными идиотами. Они не все были дураками и не воровали так беззастенчиво, как