Свет. Испытание Добром? - Юлия Федотова

В общем, Йорген был расстроен. Очень. Во-первых, лучший экспонат его коллекции оказался опасным и непредсказуемым магическим предметом, отчего утратил в глазах собирателя всю свою привлекательность. Пусть для других «Алмазный агнец» – это бесценная реликвия, не идущая ни в какое сравнение с пустой, лишенной чар современной копией. Но ему-то хотелось просто любоваться красивой вещицей, а не ждать от нее благодеяния или подвоха! Овечек он собирает, а не колдовские артефакты! Не его тема!

Ну да ладно, что сделано однажды, то можно повторить. Если не канет мир во Свет, кто помешает ему повторить заказ, наказав ювелиру, чтобы новая копия не была столь точной? Пусть глазки у овечки сделает изумрудными или обратную сторону медальона, в подлиннике испещренную альвийской вязью, оставит гладкой, без узора. Тогда уж в него точно никакая дрянь не вселится.

Обиднее другое. Накануне в замке друзья его вели себя смирно – стеснялись при хозяйке ругаться. Но стоило им поутру выйти в путь – и набросились! Особенно, конечно, Легивар старался, обзывал «неучем»! Как он мог сам не распознать в медальоне известнейший в тайных кругах артефакт? (Как-как! Да не изучали они еще предметную магию, вот и не распознал! Разве можно постичь все науки за один год?) Почему скрыл медальон «от умных людей»? (А то мы не знаем, как относятся «умные люди» к его безобидному увлечению овечками!) Когда «Алмазный агнец», вступив во взаимодействие с Жезлом Вашшаравы, пробудился и начал воплощать в жизнь сны своего нового владельца (потому как изначально предназначен для исполнения желаний) – неужели и тогда трудно было догадаться, что именно послужило источником спонтанных чар? (Трудно! Если человек покупает забавную безделушку в ювелирной лавке, он не ждет, что ему подсунут магическую реликвию!)

Неужели даже не почувствовал ничего, ведь на своем теле медальон носил? (А вот и не почувствовал! Он же не светлый альв, а темный нифлунг и не обязан быть чувствительным к колдовству чуждой ему природы!) Зачем видел такие дурацкие сны – про воду, снег и особенно навоз? (Можно подумать, сам Легивар не те сны смотрит, что Девы Небесные пошлют, а исключительно по личному выбору! То-то две ночи назад орал во сне и ногой дергал, будто в нее гифта впилась. Вот если бы его сон в жизнь воплотился – как бы тогда заговорил? Если бы заговорил вообще!)

Да, в словесных баталиях ланцтрегер Эрцхольм умел постоять за себя не хуже, чем в кровавом бою. Но почему он вынужден делать это, находясь в кругу самых близких друзей? И дернула же его Тьма поступить в академию, и подсудобила Легивара в наставники! Раньше огрызнулся бы раз, да так, что тот сразу умолк бы. А теперь нельзя, теперь надо его уважать, терпеть все его выходки. Что за жизнь такая? Мало папаши Рюдигера на его бедную голову, еще и бакалавр туда же!

– Знаешь, друг, с некоторых пор ты все больше и больше напоминаешь мне моего горячо любимого и безмерно уважаемого родителя!

Так сказал ланцтрегер Эрцхольм, и Черный Легивар сразу стушевался, приумолк, поняв: хоть и любит Йорген фон Раух своего родителя и уважает безмерно, но напоминать его ему лишний раз, пожалуй, не стоит.

…Кальпурций Тиилл покидал Логово льва неохотно. Замок произвел на него большое впечатление. Даже та его часть, что была выстроена по силонийской моде, напоминала дворцы его родины лишь с фасада. Изнутри все было иначе. Тянулись длинные гулкие коридоры, вечно полутемные оттого, что северяне берегли тепло и вместо широких арочных окон от пола до потолка оставляли лишь узкие стрельчатые окошки, больше похожие на бойницы. Такие же точно были в комнатах и залах, но там с потолков свисали кованые люстры на добрую сотню свечей, и массивные канделябры стояли по углам. Об освещении же коридоров никто специально не заботился, и всякий желающий покинуть свою комнату после захода солнца был вынужден отправляться в путь со свечой в специальном переносном подсвечнике с широким поддоном, чтобы стекающие капли воска не обжигали рук. Кальпурцию подумалось, что малолетним обитателям Логова льва нужна была большая смелость, чтобы решиться на подобное путешествие. Ему самому было жутковато, когда он вечером брел из библиотеки в свои покои. Длинные тени скользили по серому камню стен, портреты предков нынешних владельцев провожали его суровыми взорами, в полутьме все они казались живыми. Вдоль стен были расставлены пустые доспехи. Не чищенные лет сто, а может, все двести, покрытые пятнами ржавчины и слоем пыли, они напоминали гайстов. Их лучше было не задевать, потому что они отчаянно гремели и грозили обрушиться на ноги. В родовом дворце Тииллов старинные доспехи тоже имелись в избытке, но все они были надежно прикреплены к стенам, сияли, как новенькие монеты цимпийской чеканки, и от этого, по мнению Кальпурция, не имели и половины того очарования старины, коим веяло от здешних «пустых рыцарей». (Правда, поделись он этим своим наблюдением с Йоргеном, тот ни за что бы с ним не согласился. Слишком много шишек успели набить ему дедовские шлемы и латы за годы раннего детства.)

Однако не портреты и не рыцари служили главным украшением замка. Не зря же он назывался Логовом льва. Благородные хищники дальних южных земель царили здесь повсюду. Статуи львов, выполненные в камне и бронзе, барельефы в виде львиных голов, гобелены со сценами львиной охоты, медальоны со львами геральдическими, огромные восточные вазы, драпировки шелковые и бархатные… Воистину Рюдигер фон Раух преуспел на стезе собирательства! По сравнению с грандиозным размахом отца увлечение сына казалось детской забавой, и скромный «овечий» сундучок в казарме вызывал лишь снисходительную улыбку.

… – Друг мой, разве моя в том вина? – ответил на это Йорген, приняв слова друга за упрек в нерадивости. – Я бы и рад расширить свое собрание, но где ты видел, чтобы овец отливали в бронзе или ваяли в камне в натуральную величину? В комнате у меня есть гобелен с пасторальной сценой, но даже там овцы изображены лишь на заднем плане, передний же отдан совершенно не интересующему меня миловидному пастушку со свирелью. Если бы хоть пастушка на его месте была!

– Думаю, твой гобелен был предназначен для дамской комнаты, – заметил силониец, он имел возможность ознакомиться с упомянутым произведением ткаческого искусства в деталях, когда сидел подле плачущего в подушку друга.

– Вот-вот! Почему-то овцы традиционно считаются дамским сюжетом, а дамы, как известно, монументальным творениям предпочитают изящные миниатюры. И бедный я вынужден следовать их вкусам. Так что не суди меня строго, друг Тиилл.

– Но почему бы тебе самому не заказать мастерам крупную скульптуру? – нашел выход из положения силониец. – Наверняка в таком большом ландлаге, как Норвальд, отыщутся достаточно искусные ваятели и камнетесы.

Йорген с досадой махнул рукой:

– Ах, я не раз думал об этом. Мастера у нас, несомненно, имеются, да что толку? Куда я потом денусь со своей монументальной овцой? В Логове льва отец подобную скульптуру не потерпит или, хуже того, выставит во дворе в составе семейной группы всем на посмешище. В столице посередь казармы ее тоже не станешь держать. А везти в Эрцхольм… Там у меня есть свой личный замок. Я тебе уже рассказывал – от него мало что осталось после войны, и люди видят на развалинах синие огни. Думаю, туда в ближайшую сотню лет смертным соваться опасно, а с овцой особенно – еще вселится что-нибудь внутрь, греха не оберешься. Так что будем пока довольствоваться малыми формами, – печально заключил он, и Кальпурций решил воздержаться от новых советов, чтобы друга лишний раз не огорчать. Потому что ясно стало как день: за отцом ему не угнаться никогда, сколько бы ни старался.

Ведь львы «обитали» не только в коридорах замка. В залах их было не меньше, именно там ландлагенар выставил самые лучшие и драгоценные экземпляры своего собрания. Они очень внушительно смотрелись среди массивной дубовой мебели, которую многие современники, привыкшие к тонкой резьбе и позолоте, сочли бы грубоватой, но истинные ценители никаких денег не пожалели бы, чтобы стать обладателями этих вещей, чьи благородно-простые формы поистине были достойны легендарных и могучих правителей Севера, от которых вел свое начало род нынешних владельцев Норвальда, куда более древний и знатный, чем даже королевский.

Но о величии рода фон Раухов Кальпурций Тиилл узнал не со слов Йоргена (тот чрезвычайно легкомысленно относился к славе предков и имел в детстве нехорошую привычку ножом выцарапывать на старинной столешнице из парадного, в прошлом тронного, зала всяческие глупости), а из записей в книгах. Потому как очень скоро они втроем – силониец, бакалавр и хейлиг – забрели в замковую библиотеку… и больше их уже ничто не занимало в тот день.

Это был просторный сводчатый зал, заполненный книгами буквально сверху донизу. Полки, расставленные по периметру стен, громоздились на огромную высоту, и, чтобы добраться до верха, требовалась лестница. У сына судии Вертиция от зависти и восхищения дух захватило, когда он увидел, какой редкости и древности тома и пергаментные свитки хранятся там на стеллажах! (В идеальном, к слову, порядке хранятся, не чета доспехам – ни пылинки на них!) А рядом охали и ахали Легивар с Мельхиором, один – над рукописным черным гримуаром Мереда Ифертского (такой диковины и в академии не имелось!), другой – над рукописным же Меронарским молитвословом, составленным в изгнании первыми хейлигами Дев Небесных.