Недра России. Власть, нефть и культура после социализма - Дуглас Роджерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первое из этих совпадений – государственного строительства и нефтяного бума – в большей степени указывает нам не на Европу раннего Нового времени (с которым в основном и проводит сравнения Ганев, вслед за Чарльзом Тилли), а на архетипические нефтяные государства XX века, особенно в том виде, как их представляет Терри Линн Карл в «Парадоксе изобилия» [Karl 1997]. Важнейшие страны – экспортеры нефти середины XX века, от Венесуэлы до Нигерии и Саудовской Аравии, были развивающимися государствами, которые пытались завладеть нефтяными доходами и использовать их для собственного развития. Хотя международные нефтяные компании могут заботиться о своих работниках в небольших производственных анклавах и участвовать в том или ином аспекте промышленного развития, выходящем за рамки их собственных операций (таких как строительство нефтехимических предприятий и управление ими, а также другими программами в тяжелой промышленности, как в случае с нефтяной компанией «Saudi Aramco»[197]), государство непременно вступает в свои права, когда дело доходит до сбора налогов и их избирательного направления на более широкое социальное и культурное развитие и модернизацию (или на другие задачи – такие как наращивание военной мощи). Действительно, поскольку многие из описанных государств к тому моменту лишь недавно достигли постколониальной независимости, а нефтяные компании, действовавшие на их территориях, являлись международными нефтяными компаниями, для государства было очень важно, чтобы оно играло главную роль. Карл утверждает, что «извращенные последствия» [Karl 1997: 15] экономического неравенства и коррумпированной политики, обычно наблюдаемые в этих нефтегосударствах, объясняются тем, что потоки нефтяных денег там появились одновременно с первыми попытками создания современного государства, в значительной степени влияя на них. Она полагает, что страны, в которых формирование современного государства ко времени нефтяного бума уже находилось на более высоком уровне, – такие, например, как Норвегия – не стали жертвами «ресурсного проклятия», так как их более прочные государственные институты и управленческий аппарат смогли использовать нефтяные деньги в более продуктивном и менее разрушительном ключе. Эта модель погони за рентными доходами и распределения ренты в нефтяных государствах продолжает оставаться основной темой дебатов о том, можно ли применить к России термин «государство-рантье» и ⁄ или концепцию «ресурсного проклятия» [Fish 2005: 114–138; Goldman 2008; Росс 2015].
Хотя я уже отмечал, что не вижу никаких серьезных оснований соглашаться с концепцией «ресурсного проклятия» (см. Введение), нет сомнений в том, что одновременность российского государственного строительства и нефтяного бума в 2000-х годах нуждается в исследовании. Также несомненно, что, как и его предшественники середины XX века, вновь собиравшее власть в своих руках российское государство 2000-х годов надолго определило для себя значимую роль в развитии страны посредством эксплуатации природных ресурсов. Об этом можно составить представление, заглянув в диссертацию Путина, которую он защитил до избрания президентом, посвященную проводимым государством за счет доходов от природных ресурсов проектам модернизации [Balzer 2006]. Тем не менее сотни местных программ, таких как березниковское «Единение», важнейшее и непосредственное участие в которых принимала компания «ЛУКОЙЛ-Пермь», должны заставить нас задуматься. На мой взгляд, они указывают на второе совпадение, заслуживающее нашего внимания: совпадение постсоциалистического государственного строительства с ростом участия корпораций в прямом руководстве социальной и культурной жизнью людей в последние десятилетия. В настоящее время в системе глобального капитализма доходы от природных ресурсов тесно связаны с задачами и программами в области развития не только посредством государственных налогов, пошлин или лицензионных сборов, как это обычно бывало в классических нефтяных государствах, но и с помощью сложных комбинаций и наслоений государства и корпорации, влияние которых распространяется далеко за пределы территорий добычи. В глобальную эпоху программ корпоративной социальной ответственности (об этом подробнее в следующей главе) накопление сырьевых доходов в российском федеральном центре и имеющая принципиальное значение борьба между Кремлем и «ЮКОСом» являются лишь частью гораздо более масштабной картины. Когда мы также принимаем во внимание происходящие в нефтяном регионе процессы – согласующиеся с моим общим утверждением, что государства формируются вокруг оси, которая связывает центр с регионами, – наше понимание российского нефтяного комплекса становится и более сложным, чем простое представление о победе российского государства над олигархами, и более тесно связанным с недавно начавшимися глобальными процессами сращения государства и корпораций, чем обычно признают. Хотя мой анализ пойдет совершенно иным путем, я тем не менее полностью согласен с Полиной Джонс Луонг и Эрикой Вайнтал, которые в своей новаторской и хорошо аргументированной работе «Нефть – это не проклятие» [Jones Luong, Weinthal 2010:322–336] настаивают на том, что происходящее в постсоветских государствах демонстрирует степень условности систем, превалировавших в классических государствах – экспортерах нефти в 1960-90-х годах (и, следовательно, условности теоретических моделей ресурсного проклятия, появившихся для их объяснения)[198].
* * *
Здесь будет полезно поговорить об источниках. Значительную часть информации, на которую я опираюсь в этих главах, я позаимствовал из фонда № 1206 «Социальные и культурные проекты, реализованные в Прикамье», хранящегося в Пермском государственном архиве новейшей истории (ПермГАНИ). История сбора и организации этой коллекции сама по себе является важным ключом к раскрытию отношений, составлявших региональное государственно-корпоративное поле в данный период. В 2005 году директор ПермГАНИ, энергичный и уважаемый историк, полный решимости систематизировать информацию о новых политических процессах постсоветского периода, обратился в «ЛУКОЙЛ-Пермь» с вопросом, не направит ли компания часть своих бумаг, связанных с социальными и культурными проектами, в архив. Компания согласилась и вскоре передала ему множество коробок со своей внутренней документацией, содержавшей все: от заявок на гранты до финальных отчетов по проектам, от черновиков публичных заявлений до тщательно упорядоченных годовых отчетов. В дополнение к этим поступлениям в рамках обязательной процедуры передачи документов от региональных государственных учреждений и министерств в местный архив (хотя это и не всегда соблюдалось в те годы) директор также получил документы по спонсируемым областной государственной администрацией социальным и культурным проектам.
Фонд еще не был полностью организован и открыт для исследователей на основном этапе моей полевой работы, но я смог изучить те документы, которые уже были подготовлены для публичного просмотра, и подробно проконсультироваться с сотрудниками архива об остальной части фонда. Даже без полной каталогизации коллекции было ясно, что, с точки зрения специалистов архива, эти отдельные поступления касались одного и того же исторического периода и процесса. Коробки, принесенные как из кабинетов государственной администрации, так и из офисов корпораций, хранились вместе и часто содержали дублирующиеся материалы и перекрестную корреспонденцию. Одни и те же
