Из прошлого: далекого и близкого - Николай Яковлевич Мерперт

Роберт Эрих (США)

П.Р. Гийо (Франция)

Чешский секретариат симпозиума. На заднем плане Ст. Пигготт (крайний слева), П.Р. Гийо, Э. Вогт (Швейцария), Э. Плеслова (впереди слева)

Академик Милутан Гарашанин (Югославия)

Антон Точек (Словения)

XVII. Древнеямная культурно-историческая область

Выше я уже сказал, что указанный археологический феномен был предложен симпозиуму в качестве темы доклада сразу двумя его участниками — М. Гимбутас из США и автором этих строк от России. Оба, узнав об этом в последний момент, были несколько обескуражены и насторожены. Знакомы мы еще не были. У меня были все основания полагать, что М. Гимбутас лучше меня знает и соответствующую западную литературу вопроса (после блестящих работ давно ушедшего А.М. Тальгрена мало кого из европейцев интересовали внутренние проблемы российской праистории). При любой дискуссии основные козыри были в руках Марии. Но материалы последних исследований древнеямных памятников (например, на Нижней Волге, в зоне работ Сталинградской экспедиции) были, естественно, при мне. Поэтому сразу же после встречи в Либлице мы начали «выяснять отношения». И оказалось, что выяснять нечего. Почти по всем коренным вопросам проблемы мы фактически придерживались единых или достаточно близких взглядов, в том числе и на основные параметры культуры, такие как распространение, в основном с востока на запад, с охватом огромного пространства Каспийско-Черноморских степей.

Подвижные в основе скотоводческие группы стремились к максимально активным контактам с оседлыми соседями, вступая с ними в обмен широкого спектра и синтезируя их производственные, культурные, организационные достижения. Прежде всего, это касалось раннеземледельческих культур, как бы подстилавших степную полосу с юга и соприкасавшихся с ней через Западный Прикаспий, далее — через оренбургские степи и Южное Приуралье, где еще недавно были известны лишь единичные древнеямные курганы. Ныне же Н.Л. Моргуновой всесторонне исследован важнейший ряд курганных некрополей восточного фланга той же культуры, а Е.Н. Черных — уникальный меднорудный рудник Ай-Бунар, функционирование которого охватывало и энеолит. Эти замечательные открытия значительно обогатили представления об исходном периоде древнеямной культуры и степного скотоводческого энеолита в целом. С ними связано и заключение о западном направлении распространения его по южнорусской степной полосе, где этапы его зафиксированы взаимодействием древнеямной культуры Нижнего Поволжья и майкопской культуры Надтеречного района Северного Кавказа, причем, там сочетаются земледелие, животноводство, обработка меди и курганный обряд. И те же сочетания в Нижнем Поволжье, на Северном Донце, Дону, Днепре, в Днепро-Бугском лимане, Балкано-Дунайском регионе, Карпатском бассейне. Таким образом, мы видим две линии развития энеолита: южноевропейская — с доминантой земледелия и восточноевропейская — с доминантой животноводства.

И еще несколько замечаний, касающихся энеолита, в основном восточноевропейского. Распространение по гигантским территориям, использование самых различных ресурсов, традиций, инноваций, наконец, сам образ жизни и экономического развития возможны лишь при одном условии: доместикации лошади. С этим связаны и борьба за пастбище, и выделение вождей, и отдельные укрепленные поселки, и символика «вождества». Не здесь ли корни той специфики Каспийско-Черноморских степей, той особой ее окраски, которая сохранялась здесь на многие века?

Выше я коснулся представленной в моем докладе конца 1950-х гг. попытки определения параметров древнеямной проблематики. В силу этого пришлось обращаться ко все новым участкам степного энеолита и к смежным им регионам, прежде всего, к первичным очагам производящей экономики, взаимодействие с которыми выявило саму возможность заселения степных пространств, выработку ряда обусловивших это хозяйственных форм, подвижного скотоводства, обогащение их как собственными, так и заимствованными инновациями.

Итак, совершенно естественно наличие внутри огромной территории древнеямной культурно-исторической области ряда вариантов, соответствующих большим племенным группам. Уже к моменту симпозиума были выделены южноуральская, нижневолжская, средневолжская, донецкая, днепро-азовская, пруто-днестровская группы. С тех пор число групп и их значительность неизменно возрастали, наибольший архаизм был определен для восточных — южноуральской и нижневолжской групп, сочетание подвижного скотоводства с земледелием и оседлыми, в том числе укрепленными поселениями были зафиксированы в днепро-азовской группе, наличие северокавказских (майкопских) воздействий — в Нижневолжской группе, среднеевропейских — на верхнем Днепре. Для каждой из групп выработана своя хронологическая шкала в общих пределах второй половины IV—III тысячелетиях до Р.Х.

Несмотря на очень раннее появление древнеямных культурных элементов на Украине, Поднепровье не может считаться территорией их происхождения. Неолитические культуры Поднепровья, Приднестровья и Крыма специфичны и при всем своем многообразии не находят закономерного продолжения в развитии собственно ямных культурных явлений. Ход развития культур с остродонной керамикой (сурско-днепровская культура, выделенная В.Н. Даниленко в Поднепровье) задолго до появления древнеямных памятников прерывается, распространяется иной культурой со своеобразной (реберчато-накольчатой) керамикой, возникшей задолго до появления древнеямных памятников. Еще более отлична неолитическая погребальная традиция этого района. Древнеямные погребальные памятники с их курганами, индивидуальными скорченными погребениями не могли быть связаны с этой традицией и явно появились извне. Судя по антропологическим данным, физический тип их населения также несколько отличается от населения, оставившего древнеямные захоронения.

Все это позволяет считать, что Поднепровье явилось территорией очень раннего распространения древнеямных племен и их культурных воздействий, но ареалом их происхождения оно не было. Здесь они вступили в длительное и сложное взаимодействие с близкими им по уровню развития, но обладавшими значительным культурным своеобразием, местными племенными группами. Результатом этого взаимодействия явилось, с одной стороны — создание культурной общности, с включением ее в древнеямную культурно-историческую область, с другой — значительная специфика развития местных вариантов этой области, связанная с собственными местными традициями.

На момент симпозиума 1959 года наиболее вероятной территорией формирования «собственно древнеямных» племен представлялась степная полоса от Южного Приуралья до Нижнего Поволжья. Здесь локализуются наиболее ранние специфические древнеямные комплексы. Не исключена возможность активного участия в этом процессе и более восточных, смежных уже Средней Азии областей, это касается как глубоко архаичных неолитических памятников (Джебел), так и энеолитических, синхронных древнеямным (Заман-Баба I).

Наконец, важнейший вопрос этнической принадлежности племен древнеямной культурно-исторической области может быть поставлен лишь на очень широком историческом фоне с ретроспективным рассмотрением древнейшей истории степной полосы, начиная с раннего железного века, т.е. со времени появления здесь первых безусловных лингвистических свидетельств.