История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен - Джоанна Стингрей

в качестве своеобразного знамени рок-перестройки, – объяснял в одном из интервью Алекс Кан. – Борис к тому времени изменился, но это было естественное изменение, естественная эволюция артиста. С возрастом он стал менее агрессивен, в песнях стало меньше сатиры и сарказма. И в музыке, и в текстах появилось больше мягкости и лиризма, и эти изменения пришлись как раз на время происходивших во время перестройки радикальных перемен. Власти, присматривающие за культурой, такой ”Аквариум“ вполне устраивал, они прекрасно подходили друг другу».

Я знала, что и до Red Wave у Бориса были неоднократные возможности стать «официальным», но он предпочитал обходиться без дорогих квартир и роскошных BMW, перед которыми не устояли некоторые его друзья. Он оставался верен себе, и сейчас у него наконец появилась возможность и сохранить свою музыку, и в то же время занять место среди звезд, к которым он стремился. Я и думать не могла о том, чтобы лишить его такой возможности.

В разгар всего этого я ринулась в Москву на встречу в ВААП. Я хотела говорить с ними о пластинке, объяснить им всю ту позитивную роль, которую она может сыграть, и теперь я понимала, что мне нужно ехать туда и защищаться от их нападок. Мой контакт в ВААП Анатолий Хлебников организовал встречу со своим начальством в большом безликом кабинете. Я сидела напротив трех-четырех сердитых медведей, выражавших недовольство альбомом и тем, что он был издан без согласия артистов. По их глазам было понятно: они прекрасно знали, что согласие со стороны артистов, конечно же, было. Я пыталась перевести разговор на тему американо-советских отношений и роста взаимопонимания и даже показала им кое-какую прессу из всего того шквала, который альбом вызвал в Америке.

– Альбом был издан незаконно, – только и твердили они в ответ. – Есть закон об авторском праве.

– О’кей, да, музыканты ничего не знали, – наконец солгала я. Я знала, что должна защитить своих друзей, но меня бесил весь этот маскарад. Те самые люди, с кем я сейчас спорила, раньше обсуждали со мной возможные гастроли Боуи в СССР и передачу многочисленного оборудования от фирмы Yamaha в подарок рок-клубу. Я знала, что обе стороны хотели, чтобы эти проекты состоялись, и мне также было очевидно: все прекрасно понимали, что музыканты работали со мной над Red Wave вполне сознательно.

– Да, я сделала все сама и одна во всем виновата. Но делала я это из самых лучших побуждений и никакого зла не хотела причинить.

Меня попросили подписать документ, в котором я признавала свою вину и соглашалась заплатить штраф, и пообещали, что на этом инцидент будет исчерпан и что мы сможем работать дальше вместе. Итак, 16 октября 1986 года я расписалась в нарушении авторских прав и заплатила штраф в качестве возмещения морального и материального ущерба. Почему-то я подписала документ как Джоанна Стингрей, хотя официально еще это не было моим именем. Как только моя подпись появилась на листе бумаги, отношение ко мне мгновенно переменилось.

«Мы слышали, что вы тоже записываете музыку. Может быть, издадим вашу пластинку на “Мелодии”? – сказал мне один из них.

В мгновение ока я опять стала их любимой американкой. Лица их светились хищническими улыбками, равных которым, я была готова поклясться, не видел так близко даже сам Рональд Рейган.

Глава 24

Не держать зла

Я твердо убеждена, что держать зло на кого бы то ни было – то же самое, что прыгать в воду в обнимку с якорем. Если якорь не отпустишь, утонешь сразу же.

На следующий же день после подписания документа в ВААП у меня была встреча в Госконцерте, где я обсуждала возможность гастрольного тура «Аквариума» в США. Я не держала зла на Бориса за то, что он подписал документ против меня, и была по-прежнему полна желания поделиться со всем миром музыкой его и его группы. Валерий Киселев из Госконцерта с большим интересом выслушал мои идеи и попросил к следующему приезду в декабре подготовить официальное предложение. Я отправила телеграмму с этой новостью своему другу-промоутеру и дала ему понять, что Советы по-настоящему интересуются только деньгами. Я не уставала поражаться, как легко что-то, до сих пор считавшееся опасным, мгновенно превращается в саму невинность, как только становится ясным, что из него можно извлечь прибыль.

За неделю до этого прошел знаменитый «мирный саммит» между Горбачевым и Рейганом в Рейкьявике[97]. По этому поводу я сделала для всех участников Red Wave черно-белые футболки с надписью Save the World на одной стороне и «Спасем мир» на другой.

«Давай мы все наденем эти футболки на завтрашний концерт во Дворце молодежи, а сам концерт посвятим миру», – с возбуждением сказал Виктор, получив свою футболку. «И ты, Джо, должна выйти на сцену с нами и спеть одну из своих песен по-английски».

От этих слов меня накрыло теплой волной, но я заставила себя отрицательно покачать головой. «Ты же помнишь, что произошло, когда мы то же самое попытались проделать с ”Аквариумом“ в рок-клубе?».

Виктор обнял меня и дерзко прошептал прямо в ухо: «Мне наплевать, пусть запрещают концерт!».

Это был один из самых воодушевляющих дней в моей жизни. «Кино» в футболках моего дизайна и я сама вместе с ними на сцене перед тысячей зрителей – меня просто распирало от счастья и ощущения собственной важности. Это было выражением благодарности мне со стороны музыкантов и их поклонников за то, что я сделала. После двадцати шести лет блужданий и поисков я наконец-то совершила правильный выбор, и этот вечер стал кульминацией всей предшествовавшей ему жизни.

«Я хочу представить вам нашего друга из Америки Джоанну Стингрей, – громко провозгласил со сцены Виктор где-то посередине концерта. – Мы хотели бы отметить подписание мирного договора в Рейкьявике и подтвердить, что мы хотим мира и дружбы с Соединенными Штатами!».

Толпа взорвалась криками восторга, как вулкан, внезапно проснувшийся после многовековой ледяной спячки. Я стояла потрясенная и от переизбытка чувств не могла даже пошевелиться, пока не увидела обращенную ко мне хитрую улыбку Виктора: «Круто, да?» – зазвучали у меня в голове его привычные слова.

На самом деле этот концерт оказался для меня первым в жизни выступлением на сцене в сопровождении группы. Начиная с памятного вечера в «Студии 54» я всегда пела только под фонограмму. Я и не представляла себе, как это трудно и страшно. Я едва слышала свой голос, заглушенный музыкой, криками и аплодисментами зала. Я знала, что ради ребят опозориться не имею права. Аппаратура была паршивая, я даже не помню, был ли на сцене монитор, но толпа просто вынесла меня, подпевая и размахивая в такт руками.