Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Он передал тебе координаты? – Виллем двинулся к ней: «Он?». Тони, забилась в угол комнаты.

Белокурая голова мелко закивала:

– Виллем, это был штаб, штаб националистов, в Теруэле. Виллем… – Тони упала на колени:

– Что случилось? Я не виновата, я хотела… – нагнувшись, он встряхнул девушку за плечи:

– Шлюха! Грязная, подлая шлюха, нацистская подстилка! Гори в аду, и ты, и… – Виллем прошагал к Максу, – и он!

Гауптштурмфюрер не успел достать пистолет. Виллем, одним ударом, свалил его на пол. Рот залила кровь, зуб зашатался:

– Еще на дантиста тратиться, из-за сумасшедшего… – попытавшись подняться, Макс опять полетел на половицы. Виллем плюнул в окровавленное лицо:

– Сдохни в муках, убийца. И она пусть сдохнет… – он даже не посмотрел на Тони. Перешагнув через остатки двери, Виллем вышел на площадку. Костяшки пальцев покрывали ссадины, руки дрожали. В кармане пиджака лежала записка, с адресом отца Фернандо, в Барселоне:

– Я искуплю свою вину… – по щекам текли горячие слезы, – столько, сколько Господь мне отмерит жизни. До конца дней моих, обещаю… – он опустился на ступеньку:

– Не могу поверить, что она… Я ее ненавижу, ненавижу… – Виллем заплакал. Знакомая рука тронула его за плечо. Она стояла, как была, босиком, в разорванной блузке:

– Виллем, милый, я не могла, не могла иначе. Я все объясню. Мы уедем отсюда. Виллем, – Тони запнулась, – я жду ребенка, нашего ребенка. Я была у врача… – Тони отшатнулась, комкая шелк на груди. Он поднялся, лицо закаменело, серые глаза похолодели:

– Пошла вон отсюда, дрянь, вместе с ублюдком фашиста! Не приближайся ко мне, я тебя ненавижу. Ты умерла, понятно? Как умерли дети, которых ты убила! Сука! – оттолкнув ее, Виллем сбежал вниз.

Тони ринулась за ним, спотыкаясь на ступеньках:

– Виллем! Я ничего не знаю! Какие дети? – она опять рухнула на колени:

– Виллем! Я не виновата, не виновата… – он рванул дверь подъезда. Тони поползла за ним, не понимая, что оказалась на улице, не замечая остановившихся прохожих: «Виллем!». Юбка сбилась, блузка распахнулась на груди:

– Пожалуйста, выслушай меня… – он бежал.

Тони заставила себя подняться на ноги. Голова закружилась, она почувствовала тошноту. Рыжие волосы скрылись за углом. Толпа стояла у афиш с надписью: «ПОУМ». Еле переставляя ноги, девушка побрела туда. Она читала, не веря своим глазам. Тони прошептала:

– Сиротский приют. Зачем фон Рабе такое… она дошла до слов: «Капитан де ла Марк приговорен к расстрелу». Тони всхлипнула:

– Что я наделала? Я сама, своими руками. Я его убью… – Тони кинулась к подъезду, – и убью Петра, когда он появится. Он передал фон Рабе координаты. Я найду Виллема, он меня простит, мы любим, друг друга… – взлетев по лестнице, Тони замерла. Фон Рабе стоял на площадке, с пистолетом.

– Без глупостей, милочка, – предупредил ее немец:

– Иначе ваши фото, завтра… – Тони бросилась на него, пытаясь вырвать оружие, царапая его лицо: «Будьте вы прокляты, мерзавцы! Я знаю, знаю, кто вам передал цифры… – фон Рабе отшвырнул ее. Он успел смыть кровь с лица. Губы немца были разбиты, под глазом набухал синяк:

– Ребенок… – Тони, невольно, положила руку на живот, – я не могу его терять. Виллему тяжело, надо подождать. Он меня любит, он вернется… – Тони выпрямила спину:

– Убирайтесь прочь, не подходите ко мне. Отдайте негативы, и запомните, я никогда, ничего, не буду для вас делать… – фон Рабе посмотрел в упрямые, прозрачные глаза.

– Она больше не работник, – сказал себе Макс, – а жаль. Впрочем, Муха от нас никуда не денется. Красивых девушек на свете много… – он хмыкнул:

– Пеняйте на себя, леди Антония. Не поступайте глупо, или ваши фото… – по ее лицу текли слезы. Она шарила по каменной стене, будто ища опоры:

– Мне все равно… – выплюнула Тони:

– Я вас ненавижу… – его шаги стихли. Девушка опустилась на пол, рядом с разбитой дверью: «Виллему надо бежать отсюда, скрыться, иначе его расстреляют. Он думает, что я нарочно приехала на позиции… – Тони вытерла лицо:

– У нас будет дитя, остальное неважно. Я отыщу Виллема, встану на колени, попрошу, чтобы он меня простил… – она вспомнила его шепот:

– Я люблю тебя. Тогда и полюбил, у машины. Я не думал, что тебе тоже нравлюсь… – Тони раскачивалась, кусая губы. Девушка затихла, слушая шум недалекого бульвара, звон колоколов, гудки машин: «Мы будем вместе, обязательно».

Фон Рабе добрался до пансиона окольными улицами. Макс не хотел попадаться на глаза патрулям, с избитым лицом:

– Очень надеюсь, что Виллем застрелится, – хмыкнул он, рассматривая себя в зеркало, – или его арестует республиканская милиция. Он человек заметный, его описание по всей Барселоне развешано.

Максу в Испании больше делать было нечего. Он предполагал, что Муха сейчас в Мадриде. С расстрелами членов ПОУМ у НКВД появилось много работы. Муха посылал корреспонденцию на безопасный ящик фон Рабе в Париже. Открыв створки гардероба, Макс начал складывать саквояж. Он собирался известить Муху об отъезде, запиской на его адрес до востребования, на барселонском почтамте. Фон Рабе хотел найти хорошего дантиста. Зуб шатался. Макс, в его возрасте, и с будущей свадьбой, не намерен был заканчивать протезом.

В маленькой ванной он намочил полотенце. Приложив прохладную ткань к синяку, Макс устроился на подоконнике. Он закурил, любуясь голубями, парившими над крышами Барселоны. Макс уловил дальний звук колокола.

Он выпустил дым:

– Доберусь до Берлина, и британские газеты получат интересный, фотографический материал. Фон Рабе сладко потянулся:

– Потом меня ждет Италия и дорогая Гретель. То есть Констанца, – он пошел вниз, к хозяину. Макс хотел справиться об адресе дантиста.

Не застав Тонечки, Петр улетел с Эйтингоном в Мадрид. Франкисты держали столицу в осаде. В городе шли аресты и расстрелы предполагаемых шпионов националистов. Петр был уверен, что Тонечка дождется его в Барселоне, и никуда не уедет.

Они с Эйтингоном допрашивали испанцев, и работали с контрразведкой.

Петр, все время, думал:

– Как она? Даже записки было не оставить… – он вспоминал длинные ноги, белокурые волосы, ее шепот в скромной комнате нью-йоркского пансиона:

– Милый, милый мой… – весной Петр и Эйтингон возвращались в Париж, для организации похищения сына Троцкого, Льва Седова. Петр не заводил с начальством разговора о Тонечке, или об отпуске. В Москве шли аресты, готовился процесс Бухарина и его подручных. Петр, немного боялся, что, в нынешней ситуации, ему вообще не дадут никакого отпуска.

– В Москве тоже горячая пора… – они с Эйтингоном, зачастую, и ночевали в мадридской тюрьме, – на Лубянке коллеги в три смены трудятся.

Европейские операции проходили по схемам, разработанным Кукушкой, в Цюрихе. Агенты ее не навещали. Вдовая фрау Рихтер не должна была вызывать никаких подозрений. У Кукушки, на элегантной вилле, в богатом предместье, не имелось радиопередатчика. Связь велась через безопасную квартиру НКВД. Считалось, что фрау Рихтер держит две комнаты в центре города, в Зеркальном переулке, для ночевок после театра, или обедов в ресторанах.

Вилла фрау Рихтер стояла на берегу реки Лиммат, в окружении сосен, в тихом, респектабельном районе. Ее дочь училась в закрытой школе для девочек. Кукушка, активистка Союза Немецких Женщин за Границей, даже получила похвальную грамоту от рейхсфрауенфюрерин Гертруды Шольц-Клинк, лидера национал-социалистической женской организации, в Германии.

Квартира в Зеркальном переулке располагалась по соседству с домом, где, до войны, жили Ленин и отец Кукушки, Горский. Кукушка покинула Цюрих два десятка лет назад. Не существовало опасности, что ее кто-то узнает. Когда в Мадрид пришли вести об успехе операции под Теруэлем, Эйтингон усмехнулся:

– Кукушка всегда славилась умением тщательно все разрабатывать. Ты видел ее планы, – Петра, пока, в Цюрих не посылали. Эйтингон сказал, что если кто-то из них и встретится с Кукушкой, то на нейтральной территории, во Франции, или другой европейской стране.

В Берлине сидел тщательно законспирированный агент, Корсиканец, научный советник в рейхсминистерстве экономики. Он вошел в контакт с НКВД до того, как Гитлер захватил власть в стране. Корсиканец несколько раз посещал Цюрих, и перешел под прямое руководство Кукушки.

Петр с Эйтингоном пока не занимались работой в Германии. Они и товарищ Яша отвечали за ликвидацию видных троцкистов в Европе, и устранение перебежчиков, буде такие появятся. Эйтингон, кроме того, поддерживал связь со Стэнли, в Британии, и с Пауком, в Америке. Кроме Паука, в Вашингтоне работали и другие советские агенты, но Эйтингон покачал головой:

– Не надо мальчику о них знать. Никакого риска, он слишком ценен для нас.