Парад скелетов - Марк Найканен

Дезинфектор жег. О... о... как жег. Мазь пузырилась на ране, убирая кровь с багровой, воспаленной кожи.

Я должен не терять их из виду, но помнить про свою рану. Я смазал рану мазью, наложил сверху марлю и надел шорты и рубашку, которая защитит мои плечи. Я прихватил шляпу, рюкзак и бутылки для воды. Наполнил обе бутылки из резервуара в холодильнике. Ледяная вода, тридцать четыре градуса. Я поискал тайленол[29] с кодеином, но он у меня закончился. Я вытащил три пачки «Эдвила»[30], надеясь, что он снимет боль в ноге. И еще я прихватил набор для путешествия и два банана. Пойду налегке, но не настолько, как они. Я с нетерпением ждал того момента, когда обнаружу их страдающими от жары, с распухшими, как губка, и сухими, как пыль, глотками.

Уже на выходе я прихватил пистолет, но напомнил себе, что использовать его надо крайне осторожно. Если я убью их там, в пустыне, это будет ужасной ошибкой. Тогда мне придется нести или тащить их обратно. Моему джипу ни за что не преодолеть эти пески и завалы. Так что, если я хочу получить вознаграждение за свои труды, то должен доставить их в полной неприкосновенности в подвал. Удовольствие может подождать.

Их следы пересекли пересохшее русло шириной метров семь. Похоже, они уже начали выдыхаться. Мне бы этого не хотелось. Вряд ли они могли так быстро устать. Две здоровые молодые женщины. Я полагаю, что пару часов они вполне выдержат... и много больше в подвале. Если это не так, если они относятся к тем, кто с легкостью сдается, то воспользуюсь метамфетамином, чтобы вернуть их к кошмарной действительности.

Пока я их преследовал, я продолжал планировать, разрабатывать каждую деталь до мелочей. Возможно, я даже сделаю укол и себе, чтобы мы все втроем наслаждались теми трудностями, которые неизбежно будут ждать нас впереди. Не надо переутомляться.

Опять головокружение. Я определенно работаю без страховки. Слишком много неизвестных. Над головой может пролететь самолет. На беду может проезжать мимо горный велосипедист, и удачи как не бывало. Подобные мысли заставили меня сконцентрироваться. Словно я превратился в машину мщения. В этом есть своя красота. Не надо говорить, что я не воспринимаю красоту во всем ее многообразии.

Передо мной поднимаются склоны холмов, а за ними горы Ласаль, но между холмами и горами лежит река. Они не уйдут дальше обрывистого берега. Им с него не спуститься. Ни один здравомыслящий человек не сможет с него спуститься. Перед ними откроется такой же вид, как с моста «Золотые врата»[31] они увидят в трехстах метрах под собой камни и пенистую воду. Конечно, к тому времени, как они туда доберутся, они уже будут без ума от страха, изнуренные жарой. А я стану преследовать их, куда бы они ни пошли, если только они не решатся спрыгнуть в реку, что, очевидно, будет не так уж и плохо. Такой прыжок убьет их, а тела поток вынесет на пороги. Меня вряд ли можно будет обвинить в их глупости.

Я их не вижу, но я не могу потерять их след. Отпечатки их ног на песке – как пятна краски. Собака уже, подтверждая мои предположения о ее жуткой кончине, начала отставать. Вы только посмотрите на эти отпечатки лап. В любой момент я ожидаю, что между ними появится непрерывная линия от волочащегося по земле языка. Что за зверь. Что за укус. Он будет щедрым подарком.

Моя бутылка с водой стала скользкой от конденсата. Я сделал первый глоток с улыбкой, получив дополнительное удовольствие от того, что только через двадцать, а может, тридцать минут пути мне потребовалась вода. Они в пути много дольше, минут на десять-пятнадцать дольше. Их языки высохли от жажды. Думаю, они бредут сейчас по песку, напоминая пару пингвинов.

Когда я поймаю их, мне надо быть с ними очень осторожным. Не хочу, чтобы они упали от перегрева. Возможно, я даже дам им попить, заставлю их встать на колени и с открытыми ртами ждать каплю воды. Возможно, это та поза, в которую три раза в день вставала эта Шлюха от прессы, чтобы вместе со мной попасть в книгу. Интересно, оставит ли он ее в книге после того, как она исчезнет? Посмертные почести? А ведь делить страницы с Эшли Штасслером – это большая честь.

И тут, только тут у меня появилось неприятное чувство, что если с ней что-нибудь случится, все равно что, власти хлынут на мое ранчо. Ее Светлость ничего не значит. Она – велосипедист, которого похитили с дороги в километре над Моабом. Последовавшее за этим исчезновение Бриллиантового объясняют тем, что он был главным подозреваемым. А вот Шлюха от прессы не может исчезнуть. От этой мысли я остановился, остановился быстрее, чем если бы на моей дороге появилась гремучая змея. Смертельная угроза исходила от этой мысли. Впервые я задал себе вопрос, что я собираюсь делать? Я так спешил залечить рану, броситься в погоню за ними, что не подумал об этом ужасном осложнении. И тут мне в голову моментально пришел ответ: она проживет достаточно долго, чтобы объявить миру, что она бросила свою художественную карьеру ради меня. Она от меня позвонит в школу искусств, своим друзьям. Она даже пошутит, что она, как та выпускница, которая зашла в дом Дж. Д. Сэлинджера и больше оттуда не вышла. Это определенно найдет понимание в мире искусства, так как ее внезапное увлечение мной только подтвердит величие моих работ и одновременно обесценит всю ту мишуру, которую она делала. Возможно, она даже заставит Пустозвона убрать из своей книги оставшихся трех скульпторов.

Все это легко можно проделать, подставив к глазам ножик. Ну да, телефонный звонок будет в ее глазах спасением, платой за то, что я сохраню ее зрение. Разве я не знаю тех, с кем имею дело? Разве нет? Она не будет первой женщиной, которая ради возвышенной любви к мужчине откажется от собственных сомнительных амбиций. Никто не будет задавать по этому поводу вопросов. Все забудут ее. Это бы и так произошло со временем. Я просто ускорю события. А через день, через неделю, ну, может быть через месяц после этих звонков она куда-нибудь упадет. Трагический несчастный случай. Мы так любили друг друга.

Я начал напевать старую битловскую песню и вспомнил ее ехидное сравнение меня с Дейвом Кларком Пятым. Вкусы меняются? Да, твой вкус изменится. К тому времени, как я покончу с тобой, Шлюха от прессы, ты полюбишь вид бронзы, таящуюся в ней смерть. Ты будешь выть о спасении, о ста двадцати градусах расплавленного металла, которые обволокут твои жалкие формы, утолят твои печали, принесут тебе вечное блаженство.

Но ты не получишь ничего. Даже тогда я не дам тебе ничего. Я накачаю твои вены порцией метамфетамина. Жизнь так драгоценна, буду шептать я тебе в ухо!

Сам удивляюсь желанию отомстить. Я никогда не испытывал такой жажды крови. Наблюдая кипящие во мне страсти, их яростное присутствие, я казался себе исследователем древней культуры. Какая-то часть меня оставалась холодной, способной к анализу, и она искренне поражалась другой части, которая хотела, чтобы все это как можно точнее превратилось в безумие.

Странно, не правда ли? Мы столько можем узнать, если по-настоящему захотим прислушаться к себе.

Теперь я приближаюсь к склону холмов. Поверхность, простирающаяся передо мной, сморщена, как морда шарпея. Собака не выходит у меня из головы. И в этом нет ничего удивительного, если учесть печальный опыт сегодняшнего дня. Я всегда ненавидел собак. Даже в детстве я считал, что о собаках с их беспросветной грязью, дерьмом и постоянным желанием мочиться не стоит и упоминать.

Ого, посмотрите-ка на это. Одна из баб порвала свою рубашку о колючий кактус. Я по отпечаткам ног вижу то место, где она обернулась. Возможно, она сама этому удивилась. Это зрелище наполнило меня восторгом. А кого бы не наполнило? Они уже испытывают трудности. Они чувствуют мое присутствие.

Я слышал о женщинах, которые сходили с ума от преследования разными городскими идиотами. Не имея ничего общего с этими кретинами, которых, будь на то моя воля, я бы уничтожал, я преклоняюсь перед тем ужасом, который охватил эту парочку. Вполне вероятно, Ее Светлость уже рассказала Шлюхе от прессы все то, чему она была свидетелем: о медленной смерти Вандерсонов, об игривых кусочках альгината. Воспоминания об этом, описание деталей, только усиливают ужас Ее Светлости. А услышавшая все это ее дорогая и любимая учительница переполняется кошмарами, ужасом. Это сделает ложным их суждения, породит ошибки и, в конце концов, приведет их ко мне – единственному, получающему радость от событий сегодняшнего дня.

Еще воды. Она такая холодная, что я почувствовал, как ледяной комок попал мне в желудок. И снова я получаю дополнительное удовольствие, представляя, насколько они измучены жарой.

Прошло два часа, а они так ни разу и не остановились. Я ожидал, что после столь длительного перехода им пора бы устать. Солнце уже стояло высоко над головой. Я чувствовал, как оно припекает мою голову под шляпой, а насколько хуже, если нет даже такой тени. Или одежды. Если Бриллиантовая девочка где-то в пустыне, то она скончается первой. Но она может быть где угодно. Вполне возможно, что она прячется где-то у меня, в литейке, в доме. А может быть, она и вовсе не прячется. Вполне возможно, что она ждет меня. Но, по правде говоря, я так не думаю. Я видел выражение ее лица. Она ушла от меня. Ее больше нет. Ее отсутствие только подогревало мое желание убить Шлюху от прессы. Если бы не появилась эта ведьма, я бы купался в наслаждении от общества двух девушек. А вместо этого я отправился на охоту.