Том 8. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

— Что ты говоришь?!

— Да, представьте себе. Это случилось несколько месяцев назад, а я все никак не могу смириться. Тетя Далия, надеюсь, вы не хотите, чтобы ваша дочь вышла замуж за негодяя, который способен на такую низость?

— Напротив, ты заставил меня поверить в этого щенка. Я вижу, в нем все же что-то есть. Берти, я хочу, чтобы у них с этой Беллинджер все расстроилось.

— Каким образом?

— Это меня не волнует. Можешь делать все, что тебе нравится.

— Но что я могу?

— Что? Обрисуй положение своему камердинеру Дживсу. Уж он найдет способ. Один из самых толковых людей, каких я когда-либо знала. Изложи ему дело во всех подробностях, и пусть он пораскинет умом.

— А в этом что-то есть, тетушка Далия, — задумчиво сказал я.

— Конечно, есть, — согласилась она. — Для Дживса это дело — детская забава. Пусть подумает, а я загляну к вам завтра узнать результат.

С этими словами тетушка удалилась, а я призвал к себе Дживса.

— Дживс, — сказал я, — вы все слышали?

— Да, сэр.

— Я так и знал. У моей тети Далии на редкость зычный голос. Я думаю, Дживс, она могла бы в случае нужды зарабатывать на жизнь, сзывая домой крупный рогатый скот, разбредшийся по всему графству.

— Я не задумывался над этим, сэр, но у меня нет сомнений в том, что вы правы.

— Ну, хорошо, что будем делать? Каково ваше впечатление? По-моему, мы должны приложить все усилия, чтобы помочь миссис Траверс.

— Да, сэр.

— Я люблю тетю Далию и люблю Анджелу. Люблю их обеих, понимаете? Что эта сбитая с толку девочка нашла в Тап-пи, понятия не имею, да и вы, наверное, тоже. Но она явно в него влюблена, хотя сам я никогда бы в это не поверил, и томится, подобно…

— Олицетворенному томлению, сэр.

— Подобно олицетворенному, как вы проницательно подметили, томлению. Поэтому мы должны сплотиться. Дживс, сосредоточьтесь на решении этой задачи. От вас потребуется все, на что вы способны.

На следующий день, когда ко мне ворвалась тетя Далия, я сразу же вызвал Дживса. Вы даже представить себе не можете, какой умный вид у него был — он весь так и светился интеллектом, и я сразу понял, что он нашел решение.

— Говорите, Дживс, — сказал я.

— Очень хорошо, сэр.

— Вы ведь все обдумали?

— Да, сэр.

— И успешно?

— У меня есть план, сэр, который, по моим представлениям, поможет достичь желаемого результата.

— Выкладывайте, — распорядилась тетя Далия.

— В делах подобного рода, мадам, самое основное — исследовать психосоматический статус личности.

— Что-что?

— Психосоматический статус, мадам.

— Он имеет в виду психосоматический статус, — сказал я. — А под психосоматическим статусом, Дживс, вы подразумеваете…

— Естество и характер главных действующих лиц данной коллизии, сэр.

— В смысле, что они собой представляют?

— Совершенно верно, сэр.

— Берти, он всегда так изъясняется? Даже когда вы одни? — озадаченно спросила тетя Далия.

— Иногда. Временами. А временами — нет. Продолжайте, Дживс.

— Если позволите, сэр, первое, что меня довольно сильно поразило в мисс Беллинджер, когда у меня появилась возможность понаблюдать за нею, так это ее жесткость и нетерпимость. Я могу себе представить, что мисс Беллинджер приветствует успех. Но не вижу ее в роли женщины, сострадающей неудачнику. Вероятно, вы помните, сэр, ее реакцию, когда мистер Глоссоп старался дать ей прикурить от своей автоматической зажигалки? На ее лице выразилась досада из-за того, что зажигалка мистера Глоссопа не сразу сработала.

— Вы правы, Дживс. По-моему, она даже отчитала его за это.

— Совершенно верно, сэр.

— Постойте, я хочу разобраться, — растерянно сказала тетя Далия. — Значит, вы считаете, что если он все время станет подносить ей свою автоматическую зажигалку, ей в конце концов это надоест, и она даст ему отставку? Смысл в этом?

— Я просто упомянул об этом случае, мадам, чтобы проиллюстрировать крутой нрав мисс Беллинджер.

— Крутой нрав, — сказал я, — вот именно. Мисс Беллинджер — крепкий орешек. Эти ее глаза… А подбородок? Они говорят сами за себя. Если бывают на свете железные женщины, то мисс Беллинджер — одна из них.

— Совершенно справедливо, сэр. Следовательно, я полагаю, что если мисс Беллинджер окажется свидетельницей того, что мистер Глоссоп публично поставит себя в невыгодное положение, она утратит к нему интерес. Например, если во вторник на концерте мистер Глоссоп не доставит своим пением никакого удовольствия зрителям…

Я, наконец, врубился.

— Господи, Дживс! Значит, если он провалится, все будет кончено?

— Я буду очень удивлен, если этого не случится, сэр. Я покачал головой.

— Мы не можем полагаться на волю случая, Дживс. На мой взгляд, «Эй, сынок!» в исполнении Таппи — это верный провал, но мало ли что бывает… Поймите, мы не должны сидеть сложа руки и ждать, что нам повезет.

— Мы не будем ждать, что нам повезет, сэр. Я бы посоветовал, чтобы вы обратились к вашему другу, мистеру Бингему и предложили свои услуги в качестве участника предстоящего концерта. Мы бы легко смогли устроить так, чтобы вы выступили непосредственно перед мистером Глоссопом и спели «Эй, сынок!». Полагаю, сэр, если мистер Глоссоп споет «Эй, сынок!» сразу после вас, аудитория будет реагировать нужным нам образом. К тому времени, когда мистер Глоссоп начнет петь, зрители потеряют интерес к этой песне и выразят свои чувства достаточно бурно.

— Дживс, — сказала тетя Далия, — вы гений!

— Благодарю вас, мадам.

— Дживс, — сказал я, — вы осел!

— С чего ты взял, что он осел?! — возмутилась тетя Далия. — Он предложил гениальный план, лучше ничего не придумаешь.

— Чтобы я пел «Эй, сынок!» в концерте, который устраивает Бифи Бингем?! Воображаю эту картину!

— Вы каждый день поете эту песню в ванной комнате, сэр. У мистера Вустера, — сказал Дживс, обращаясь к тете Далии, — приятный мягкий баритон…

— Не сомневаюсь, — сказала тетя Далия. Я обдал Дживса ледяным взглядом.

— Одно дело петь «Эй, сынок!» в ванной, Дживс, и совсем другое — перед залом, набитым торговцами дешевыми апельсинами и молодежью.

— Берти, — сказала тетя Далия, — споешь как миленький.

— Не буду!

— Берти!

— Ничто меня не заставит…

— Берти, — твердо проговорила тетя Далия, — ты будешь петь «Эй, сынок!» во вторник, третьего ргох,[70] будешь петь, как жаворонок на рассвете, в противном случае проклятие тетки…

— Не буду!

— Подумай об Анджеле!

— Не хочу!

— Берти!

— Нет! И пропади все пропадом!

— Не будешь?

— Не буду!

— Это твое последнее слово?

— Да, последнее. Раз и навсегда, тетя Далия, ничто меня не заставит пропеть ни одной ноты!

И поэтому в тот же день я послал Бифи Бингему телеграмму с оплаченным ответом, предложил свои услуги, и к вечеру все было решено. Я выступал вторым после антракта. Следующим шел Таппи, сразу за ним — мисс Кора Беллинджер, известное меццо-сопрано.

— Дживс, буду вам чрезвычайно обязан, — проговорил я ледяным тоном вечером того же дня, — если вы сгоняете в ближайший нотный магазин и доставите мне экземпляр «Эй, сынок!». В теперешнем положении мне необходимо хорошенько заучить и текст, и припев. Не говорю уж о том, сколько хлопот и нервной энергии от меня потребуется.

— Хорошо, сэр.

— Однако, хочу заметить…

— Я должен идти немедленно, сэр, ибо нотный магазин может закрыться.

— Ха! — сказал я довольно ядовито.

Хотя я закалил себя перед предстоящим суровым испытанием и со стороны, наверное, казалось, что Бертрам исполнен спокойного, холодного мужества, позволяющего с беспечной улыбкой совершать отчаянные поступки, тем не менее, когда я вошел в клуб «Чудаки» на Бермондси-Ист и окинул взглядом собрание любителей поразвлечься, мне понадобилось призвать всю бульдожью отвагу Вустеров, чтобы не послать к черту эту дурацкую затею, нырнуть в такси и вернуться в лоно цивилизации. Когда я приехал, возвышающее душу представление было в полном разгаре, и некто, по виду похожий на местного гробовщика, читал про Гангу Дина.[71] Аудитория хоть и не улюлюкала в строгом смысле этого слова, вид имела весьма мрачный, что мне совсем не понравилось. От одного взгляда на эту публику я почувствовал себя, как Седрах, Мисах и Авденаго, когда им предстояло войти в пещь огненную.

Внимательно приглядевшись к толпе, я понял, что они временно отложили вынесение приговора. Случалось ли вам стучаться в двери одного из тех нью-йоркских баров, где незаконно торгуют горячительным и где перед вашим носом захлопывается решетка, а потом появляется лицо. Долгую минуту оно молча глядит на вас, и вся ваша прошлая жизнь проносится перед вами. Потом вы сообщаете, что вы друг мистера Зинзинхаймера, который вас предупредил, что если вы на него сошлетесь, вас примут должным образом. И только тогда обстановка разряжается. Ну, так вот, эти уличные торговцы и лавочники заставили меня вспомнить это лицо. «Ну-ка, попробуй, отколи коленце, — казалось, говорили они, — мы тебе покажем, где раки зимуют». Признаться, меня не оставляло чувство, что стоит мне выйти на сцену со своим «Эй, сынок!», как они тут же сочтут, что я «попробовал отколоть коленце».