Сержант милиции - Иван Георгиевич Лазутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот такие наши новости. Кланяются тебе супруга и Настюшка. Целую. Твой племянник Михаил Романович.
Как погода получшает, тогда приезжай».
Захарову все стало ясно. «Шифровка. Забили тревогу...» Письмо было адресовано Курушиной Татьяне Григорьевне, проживающей по адресу: Москва, Трехпрудный переулок, дом 24, квартира 12. Обратного адреса на конверте не значилось. «Молодец, Касатик! За несколько минут ты сделал столько, что нам пришлось бы раскручивать несколько дней. Что теперь скажешь ты, племянничек? — мысленно рассуждал Захаров, глядя на Петухова. — Каким будет выражение твоего лица, когда ты узнаешь, что нам кое-что известно о тетушке из Москвы?
Отложив папку в сторону, Захаров, стараясь ничем не выдать своей радости, спросил Петухова о некоторых вещах из его имущества. Тот отвечал так же спокойно, вежливо и твердо, как ответил бы всякий человек на вопрос: «Чьи на тебе сапоги?», когда этот человек прекрасно знает, что сапоги на нем его собственные.
— А что за тетушка у вас в Москве? Та самая, которая частенько наведывается к вам?
Имени и адреса ее Захаров не упомянул умышленно, чтобы Петухов подумал: о тетушке им известно не так уж много, из разговоров с соседями — не больше.
Как только было произнесено слово «тетушка», лицо допрашиваемого моментально передернулось. По нему прошли серые тени страха и безнадежности. Седеющие брови сдвинулись у переносицы, взгляд упал на пол.
«Нервы! — решил Захаров. — Нервы тебя, старина, начинают подводить. До этого ты вел себя молодцом. А вот тетушка тебя подкузьмила. Не думал ты...»
— Что же вы молчите? — спросил он, продолжая изучать лицо ссутулившегося Петухова.
— А что вам сказать, гражданин следователь? Живет у меня в Москве тетка. Не скрою, иногда приезжает в гости. Только я не понимаю, какое она имеет отношение к вещам, о которых вы все время спрашиваете?
— Задаю вопросы здесь я, гражданин. Вы отвечаете. Я спрашиваю, чем занимается ваша тетушка?
— Пенсионерка. Ей уже за семьдесят. — В ответе по-прежнему слышался невозмутимый и осторожный Петухов.
Тетушкой Захаров интересоваться больше не стал: боялся, что излишние подробности наведут допрашиваемого на мысль об изъятии письма.
На этом допрос был закончен.
Как только Петухов вышел из кабинета, Захаров нетерпеливо обратился к Ланцову:
— Что ты скажешь о письме?
— По-моему, тут все ясно. Жара — предупреждение об опасности, пироги, съеденные собакой, — плащ и пиджак Северцева, собаки — мы с вами. Завелись клопы — супруги Иткины. Моль начинает трогать вещи — сигнал об опасности. По-моему, так.
— Хитер старик, хитер. Попробуй посторонний пойми, что здесь и рапорт, и предупреждение, и приказ. — И, словно кому-то угрожая или с кем-то не соглашаясь, Захаров горячо продолжал: — Но обожди, обожди, лисица, это письмо будет твоим капканчиком. Да, кстати, лейтенант, ведь письмо без обратного адреса?
— А вот эти крючки в буквах «в» и «у», вот эта завитушка у заглавного «П»? Разве они не походят друг на друга? — Ланцов положил конверт рядом с протоколом допроса, где стояла роспись Петухова.
— Когда же ты успел? Ведь протокол был у меня?
— Ну, брат, оперативнику спрашивать о таких вещах вслух нельзя. Засмеют. Давай-ка лучше подумаем, как быть дальше.
Взвесив и обсудив все «за» и «против», они решили: Захаров должен немедленно ехать в Москву, по адресу тетушки Петухова, Ланцов остается на месте. В его распоряжении Санькин и Касатик.
Позвонив Григорьеву, Захаров доложил обо всем, что выяснилось после его отъезда, и, получив указание еще бдительней следить за домом Петуховых, передал его Ланцову, хотя внутренне был убежден, что в этом уже не было никакой необходимости, так как тропинка, по которой можно выйти на грабителей, теперь лежит через дом московской тетушки.
С первым же электропоездом Захаров выехал в Москву.
32
Было одиннадцать часов вечера. Москва уже начинала затихать.
Подойдя к столу, Захаров раскрыл толстую тетрадь с надписью: «Дневник практиканта», присел и принялся быстро писать.
«Тот, кто выдумал пословицу «век живи и век учись», одним только этим поставил себе памятник. Учиться!
Учиться спокойствию, выдержке и, главное, не плясать там, где нет еще основания радоваться. Если бы самым тонким электронным прибором высокой частоты врач-психиатр мог измерить мой тонус, начиная со вчерашнего вечера, когда я, как одержимый, бросил все и кинулся в Москву искать «тетушку», то результаты этих показаний на шкале хитрого прибора могли бы ошеломить психиатра. Я горел, я летел, как на крыльях, я, как живую, видел эту старушку в черном и с родинкой на верхней губе... От нее я уже видел нити, ведущие к тем, кого мы ищем.
В Москве «тетушки» не оказалось. Она, как об этом сообщили соседи, две недели назад уехала куда-то в деревню к родственникам. «Куда-то...» — Легко сказать, когда мне она нужна немедленно, сейчас. Два битых часа ушло только на то, чтобы у десятого соседа узнать, что «тетушка» уехала к родственникам на дачу в Застольное.
Но что это за родственники, их адрес? Снова задача. Еду в Застольное. Десять утра. Письмо племянника к «тетушке» заучил наизусть. И странно, чем труднее становился путь к «тетушке», тем сильнее и сильнее разгорался во мне азарт. Найти ее во что бы то ни стало! Временами казалось, что я ищу не грабителей Северцева, а «тетушку», точно на ней должен замкнуться круг всей операции.
В Застольном сотни дач и почти в каждом доме старуха... Что делать? Ходить по домам и спрашивать: проживает ли у вас московская гостья по фамилии Курушина Татьяна Григорьевна? Это и глупо, и мучительно долго. Были минуты, когда хотелось бросить все, пойти к Григорьеву и сказать: «Хватит! Я уже напрактиковался, мне пора за свою работу приниматься!» На посту оно как-то покойнее, там кончил
