Очерки по психологии бессознательного (сборник) - Карл Юнг

Что же касается множественности анимуса в отличие от единичности анимы, то мне представляется, что этот своеобразный факт есть коррелят сознательной установки. Сознательная установка женщины в общем много более личная, нежели установка мужчины. Ее мир состоит из отцов и матерей, братьев и сестер, супругов и детей. Остальной мир точно так же состоит из подобных семей, которые обмениваются знаками внимания, а вообще интересуются, в сущности, лишь сами собой. Мир мужчины – это народ, «государство», интересы бизнеса и т. д. Его семья – всего лишь средство достижения цели, одно из оснований государства, а жена – необязательно эта женщина (во всяком случае, не то, что подразумевает женщина, говоря «мой муж»). Общее значит для него больше, чем личное, поэтому его мир состоит из множества координирующихся факторов, в то время как ее мир за пределами ее мужа – нечто вроде космической туманности. Поэтому аниме мужчины присуща страстная исключительность, а анимус женщины характеризуется неопределенным многообразием. В то время как перед мужчиной проносится четко очерченный, значимый образ Цирцеи или Калипсо, анимус ярче всего выражен в образе Летучего Голландца и иных неведомых пришельцах из-за моря, всегда не вполне ясных и неуловимых, протеических (мгновенно меняющихся) и пребывающих в постоянном движении. Эти образы проявляются в сновидениях, а в конкретной действительности эту роль играют известные певцы, чемпионы по боксу, выдающиеся мужчины из далеких, неведомых городов.

Обе эти расплывающиеся на темном фоне психического фигуры – поистине полугротескные «хранители порога» на помпезном языке теософии – могут принимать почти неисчислимое количество форм, которые способны наполнить целые тома. Их сложные трансформации, связи и переплетения столь же богаты и поразительны, как и сам мир, и столь же многомерны, как и необозримое многообразие их сознательного коррелята – персоны. Они населяют сумеречную сферу, но мы все еще можем непосредственно видеть, что автономный комплекс анимы, как и анимуса, в сущности, представляет собой психологическую функцию, которая лишь благодаря своей автономности и неразвитости узурпировала или, вернее, сохраняла «личность». Но уже видна возможность разрушить эти персонификации, так как, делая их осознанными, мы превращаем их в мосты к бессознательному. В силу того, что мы не используем их преднамеренно в качестве функций, они все еще суть персонифицированные комплексы. И до тех пор, пока они пребывают в этом состоянии, их следует также признать относительно самостоятельными личностями. Они не могут быть интегрированы в сознание, покуда их содержания неизвестны. Целью диалектического процесса является вынесение их содержаний на свет, и, лишь когда выполнена эта задача и сознательный разум достаточно осведомлен относительно разыгрывающихся в аниме процессов бессознательного, анима будет переживаться просто как функция.

Я, конечно, не жду, что теперь каждый читатель уже понял, что имеется в виду под анимусом и анимой. Но я надеюсь, что у него по крайней мере сложилось впечатление, что речь здесь идет ни в коем случае не о чем-то «метафизическом», но прежде всего об эмпирических фактах, которые с таким же успехом могут быть изложены и рациональным, абстрактным языком. Я, однако, намеренно избегал чрезмерного абстрагирования, потому что в этих вещах, которые до сих пор были недоступны нашему опыту, совершенно бесполезно предъявлять читателю интеллектуальную формулировку. Гораздо более важно дать ему представление о фактических возможностях опыта. Вряд ли кто-либо в состоянии по-настоящему понять эти вещи, если сам их не пережил. Поэтому для меня дело заключается скорее в том, чтобы наметить пути и возможности таких переживаний, нежели в том, чтобы находить интеллектуальные формулы, которые из-за недостатка опыта неизбежно останутся пустыми словесными цепочками. К сожалению, многие люди заучивают слова наизусть, а в уме добавляют к этому переживания, чтобы потом, забыв о себе в соответствии со своим темпераментом, предаться восхвалению или критике. Здесь речь идет о новой постановке вопроса, о новой – и все же очень древней – сфере психологического опыта, которая может приобрести теоретическую значимость лишь тогда, когда соответствующие психологические факты станут известны достаточному числу людей. Первое, что обнаруживается всегда, – только факты, а не теории. Построение теории есть результат, к которому пришли многие.

III. Техника различения между Эго и фигурами бессознательного

По всему, я должен был бы дать читателю подробно изложенные примеры специфической деятельности анимуса и анимы. К сожалению, этот материал столь объемен и, кроме того, требует столь полного разъяснения символов, что я не могу включить подобное изложение в структуру данной работы. Некоторые из этих материалов со всеми их символическими взаимосвязями я опубликовал в виде отдельного произведения[148], к которому я должен отослать читателя. Правда, я не упоминал там об анимусе, потому что эта функция тогда была мне неизвестна. Тем не менее если я посоветую пациентке увязать вместе свои бессознательные содержания, то она будет всегда воспроизводить один и тот же вид фантазии. Почти всегда в них присутствует мужская фигура героя, которая и есть анимус. И отслеживание этих фантазийных переживаний демонстрирует постепенное преобразование и растворение автономного комплекса.

Подобное изменение есть цель анализа бессознательного. Если изменения нет, то это означает, что определяющее влияние бессознательного не уменьшилось; при известных условиях оно будет поддерживать и закреплять невротические симптомы вопреки нашему анализу и всякому пониманию. А в противном случае будет иметь место навязчивый перенос, что так же плохо, как и невроз. Ясно, что здесь ни суггестия, ни добрая воля, ни чисто редуктивное понимание не помогут сломить власть бессознательного. Это вовсе не означает – я хотел бы снова четко выделить этот момент, – что все психотерапевтические методы – по отдельности или вместе взятые – ни на что не годны. Я просто хочу подчеркнуть, что есть немало случаев, когда врач должен решиться на основательную работу с бессознательным, вплотную заняться конкретным разбирательством с ним. Это, конечно, совершенно другое дело, нежели интерпретация (толкование). В случае интерпретации предполагается, что врач уже заранее знает, а потому может толковать. В первом же случае – в случае разбирательства – речь идет о чем-то ином, нежели интерпретация: речь идет о запуске бессознательных процессов, которые в форме фантазий вступают в сознание. Можно попробовать свои силы в толковании этих фантазий, если на то будет желание. Во многих случаях может также оказаться весьма существенным, чтобы у пациента было представление о значении возникающих у него фантазий. Но решающее значение имеет то обстоятельство, что пациент постоянно переживает эти фантазии, а также, поскольку в целостность переживания входит и интеллектуальное восприятие, понимает их. Однако я не хотел бы давать преимущество пониманию. Врач, естественно, должен способствовать пониманию пациента, но поскольку пациент не может понять всего, то врач обязан остерегаться «высоколобых» интерпретаций. Ибо суть дела, в первую очередь, не в толковании и понимании фантазий, а скорее в их переживании. Альфред Кубин в своей книге «Другая сторона» (Die andere Seite. Munchen, 1908) дал очень хорошее описание бессознательного, т. е. изложил то, что пережил в бессознательном как художник. Это художническое переживание, которое в более глубоком значении человеческого переживания не является полным. Но я рекомендовал бы внимательно прочесть эту книгу всякому, кто интересуется подобными вопросами. В ней он обнаружит отмеченную мной неполноту: все увидено и пережито художнически, но не человечески. Под «человеческим» переживанием я понимаю то, что его автор не только пассивно включается в видение, но и, реагируя и действуя с полной сознательностью, еще и противостоит фигурам этого видения. Эту же критику я направил бы и в адрес женщины – автора фантазий, о которых шла речь в моей вышеупомянутой книге; она тоже лишь созерцательно, в лучшем случае страдательно противостояла фантазиям, возникавшим из бессознательного. Однако подлинное разбирательство с бессознательным требует противопоставленной бессознательному сознательной точки зрения.

Я попытаюсь объяснить на примере, что здесь имеется в виду. У одного из моих пациентов была следующая фантазия: «Он видит, как его невеста бежит вниз по улице к реке. Зима, и река замерзла. Она выбегает на лед – он за ней. Она идет дальше, а лед там треснул, и зияет темная полынья, и он боится, как бы она не провалилась. И она действительно проваливается под лед, а он горестно смотрит на это место».