Голая правда - Светлана Успенская

Но при всем вашем растущем благосостоянии не забывайте о властях предержащих. Питайте их, кормите из рук, как укротители кормят прирученных зверей, не забывайте об их насущных нуждах, удовлетворяйте их по мере возможности.

И тогда все у вас будет хорошо.

Тогда все у вас будет.

О том, как сколотить первые десять миллионов долларов, наша следующая глава…»

Глава 26

ВЫСТРЕЛЫ

Новый день для Костырева начался с нового сюрприза…

Он шел на работу, обдумывая условие данной ему задачи. Кто еще, как не Барыбин, этот набычившийся джентльмен на излете молодости, так удачно вписывался в роль убийцы актрисы? Мотивов желать смерти жены у него было сколько угодно, и один из них, самый основательный, — денежные споры. Но за строящейся стеной уверенности в виновности Барыбина пряталось сомнение. Иногда сомнение, материализовавшись, принимало вид роскошного бриллиантового перстня, некогда сверкавшего на пухлой ручке актрисы.

Лишь только Костырев открыл ключом дверь своего кабинета и поставил на стол портфель, в котором мирно покоился завернутый заботливой женой сегодняшний обед, телефон оглушительно взорвался громким требовательным звонком.

— Слушаю, — озабоченно пробормотал Костырев, одной рукой прижимая к уху трубку, а другую руку вынимая из рукава темного плаща, украшенного влажными пятнами холодного дождя, захватившего его при выходе из метро.

Через несколько секунд он уже спешил вниз по лестнице, к выходу.

Костя Ильяшин ждал внизу, у бокового подъезда. Он мрачно зевал, недовольный перспективой куда-то ехать в собачий холод, что-то разыскивать вместо того, чтобы сидеть в тихом уютном кабинете и, слушая, как барабанят по карнизу капли дождя, с комфортом заниматься делами.

— Что стряслось? — борясь с неодолимой зевотой, пробормотал Ильяшин, когда темная фигура его шефа выплыла из тумана, клубившегося над влажно блестящим асфальтом, — за запотевшим стеклом машины проявилось его озабоченное лицо.

— Новое покушение на Барыбина. Стреляли в него. В лифте.

— Неужели умер?!

— Нет, легко ранен. — Костырев бросал в воздух короткие, рубленые фразы — он был озабочен.

За стеклом автомобиля, за серой пеленой дождя дрожали и расплывались контуры желтоватых мокрых домов. Их стены, в темных потеках воды, надвигались над узкими переулками, влажно дыша арками подворотен, где спасались от дождя стаи бездомных собак, псов со свалявшимися комками мокрой шерсти на впалых боках и светлыми добрыми глазами мудрецов.

— А что же телохранители? — удивился Ильяшин. — Он же нанял охрану!

— Один охранник убит, а другой жив.

— А куда ранили?

— В плечо. От госпитализации отказался — боится нового покушения в больнице.

Машина въехала в тихий зеленый дворик. В нем, среди новейших иномарок, маслено блестевших под дождем гладкими боками, уже стояли два милицейских «уазика», казавшиеся скромными золушками среди престижных моделей, — дом был явно не для простых людей.

Костырев вышел из машины, закутавшись в плащ. Зонта у него не было, и сразу частые мелкие капли точечными уколами захолодили кожу головы, и по лицу потекла влага. Отделившись от сырой кирпичной стены, к ним подошел человек и вежливо представился:

— Каленков. Отдел по борьбе с организованной преступностью.

Миновав пустую стеклянную коробку дежурного при входе в подъезд, мужчины стали подниматься вверх по лестнице.

На пятом этаже светилась распахнутая кабина лифта, изрешеченная аккуратными круглыми дырочками. На площадке пол был усыпан черным порошком, там заканчивал свою работу эксперт. Горка осыпавшейся штукатурки и отбитые куски фанеры свидетельствовали о перестрелке.

— Как только лифт подъехал, раздались выстрелы, — начал рассказывать Каленков. — Убитый охранник стоял лицом к двери и получил первую пулю. Две другие срикошетили и задели Барыбина. Второй охранник успел толкнуть своего клиента на пол лифта и открыл ответный огонь. Нападавшие скрылись, очевидно без особого ущерба для себя. Они были в масках.

— Во сколько это произошло? — хмуро спросил Костырев, оглядывая место происшествия. Он был мрачен — с делом об убийстве постепенно сплеталось и другое дело, с криминальным подтекстом и с громкими внешними событиями.

— Барыбин ночевал на даче, — продолжал Каленков. — А утром, в восемь тридцать семь, заехал домой за бумагами. Заметил, что вахтера на месте не оказалось — его связали нападавшие и бросили на пол. Как только лифт остановился, раздались выстрелы. Пока охранник оказывал первую помощь своему клиенту, соседи вызвали милицию.

— Ясно, — меланхолически заметил Костырев, хотя ничего ясного в утреннем нападении не было.

Дверь в квартиру Барыбина была приоткрыта. Она казалась изящной, тонкой, сделанной из теплого дерева, но по тому, как тяжело и медленно она отворилась, по тому, как пальцы, коснувшиеся гладкой поверхности, ощутили холод толстого металла, стало понятно — она бронированная. Толкнув ее, Костырев оказался в просторном холле, уставленном дорогой респектабельной мебелью.

Навстречу им вышел все тот же вездесущий Буркин.

— А, доброе утро, Миша, — радушно приветствовал он своего старого знакомого. — Как жизнь молодая?

— Да какая у нас жизнь, — хмуро отозвался Костырев.

Оставляя на паркете мокрые следы, он прошел в комнату. На низкой тахте лежал Барыбин. Его темные глаза светились затаенным, тщательно подавляемым беспокойством. Навстречу вошедшим вспорхнула Ирина Тишина и, умоляюще сложив руки на груди, тихо взмолилась:

— Прошу вас, не надо… Врач сказал, ему надо уснуть.

— Как раненый? — деловито осведомился Костырев вместо приветствия.

— Кость, слава Богу, не задета, — лихорадочно шептала Ирина.

Небольшая комната, затененная плотными портьерами, была обставлена старинной мебелью, впрочем беспорядочно подобранной. Старинные золоченые часы с пузатыми амурчиками, поддерживающими земной шар, болезненно хрипели, отсчитывая время. У секретера из мореного дуба местами откололась позолота, и он был похож на сильно обветшавший бабушкин сундук. Огромная хрустальная люстра Бог весть какого века нависала над посетителем, грозя обрушиться на голову. Из-за ее навязчивого блеска комната казалась еще меньше и ниже, чем была на самом деле, — все свободное пространство заполняла антикварная мебель.

На полках, на круглом низком столе из темного дуба стояли безделушки, выцветшие от иссушающего действия веков, — фарфоровые купидончики с отбитыми носами, пастушки с бесцветными лицами, голубые фарфоровые кошки с розовыми глазами, бронзовые кони, застывшие в вечном прыжке. Обивка стульев, тоже явно старинных, потемнела и вытерлась. Даже сама тахта, на которой в томной позе раненого героя лежал Барыбин, походила на старую кровать, вытащенную из пыльного чулана и заботливо выставленную для обозрения.

Со всей этой старинной, разнородной мебелью диссонировали современные картины в помпезных рамах. Они являли собой мешанину расплывчатых пестрых мазков; на низком дубовом столике между фарфоровыми фигурами лежал радиотелефон, серый погасший экран раскрытого ноутбука отражал беглые огни хрустальных подвесок люстры. Но более всего с обстановкой комнаты диссонировал сам хозяин, простертый на тахте. Своим видом он олицетворял пошлость нынешнего времени, возведенную в закон.

— Ну что, приступим? — вопросительно произнес Костырев, распахивая полы сырого плаща и свободно откидываясь на спинку скрипящего стула.

Он смотрел на темное, осунувшееся лицо Барыбина и чувствовал, что сегодня они наконец узнают все. Или почти все — былое беспокойство, соединенное с уверенностью в своих силах, у Барыбина внезапно уступило место страху и усталости.

— Вас видели около дома вашей бывшей жены перед ее гибелью, около одиннадцати утра, — спокойно произнес Костырев. — Советую вам рассказать все.

Барыбин повернулся на тахте, попытался приподняться на локте и тут же мучительно сморщился — давало знать о себе раненое плечо.

— Хорошо… Я расскажу…

Заметив его красноречивый взгляд, Тишина вышла.

— Утром двадцать шестого, как я уже имел удовольствие рассказывать вам, я поехал в офис, как всегда к девяти часам утра. Оттуда попытался позвонить Евгении, чтобы предложить ей продолжить наши переговоры, но никак не мог дозвониться — никто не брал трубку. Очевидно, домработница еще не пришла, а для Евгении Викторовны встать в такую рань всегда было немыслимым подвигом…

— Для чего вы хотели увидеться с Шиловской?

— Я намеревался еще раз обсудить с ней обстоятельства развода. — Барыбин поджал губу и продолжал: — Примерно в девять сорок пять я выехал на совещание в «Оним-банк». Там могут подтвердить мое присутствие. На совещании я находился примерно до одиннадцати. Мне должны были подготовить некоторые документы, поэтому появилось полчаса свободного времени, и я решил потратить эти полчаса для выяснения отношений с бывшей женой. Из банка мне звонить не хотелось, к тому же ее дом находится неподалеку, и я решил пройтись пешком.