Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова - Артем Валентинович Клейменов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Привидению не наваляешь, да и ты по-любому есть, и я, вот! Просто надо себя поискать, в этом, кстати, собственно, и состоит смысл земного воплощения человека.
— Найти себя во всём этом?
— Не совсем в этом… Надо подняться над собой, отделяя себя истинного от наносного, избавившись от диктата важности тела и «представления о себе».
— Такое, вообще, возможно?
— Конечно, возможно, другие же это как-то делают. В своё время такое состояние определили фразой «я есмь».
— Как я понимаю, перевод этого определения — я есть.
— Ты тут давай переводы не делай, а лучше следи за сутью, «я есть» ты можешь говорить про восприятие себя через тело, а «я есмь» говорят про восприятие себя через дух. Уж прости, кроме понятия «дух» другого определения у меня нет.
— Хорошо, и как достичь этого состояния?
— Через управление вниманием, внимание управляется волей, а воля — одно из проявлений тебя настоящего, кстати. Именно такая работа — первый шаг навстречу духу.
— Как всё сложно, да ещё и коньяк во мне плещется…
— Без коньяка ты бы совсем ничего не понял, — самодовольно ухмыльнулся Бориска.
— А ты случайно не проявление Сатаны? — как бы вдруг спросил Миша.
— Я — нет, а ты — да.
— Это ещё почему?
— Потому что, быть под влиянием Сатаны, означает жить под влиянием желаний тела. А у меня и тела-то нет в привычном тебе понимании.
— А что же тогда вера?
— Для таких, как ты, вера — уверенность в том, что есть существование за пределами физического тела и построенной в нём личности и это, пожалуй, всё, что тебе нужно знать на данный момент. Короче, наполни мне стакан и смени тему, тем более, вон Аристарх сюда тащится.
Миша покорно наполнил стакан и упёрся взглядом на реку, информации пришло слишком много, причём, очень и очень странной, и он завис, осмысливая сказанное Бориской. Услышанное казалось довольно простым, отчего стало как-то не по себе, так как сместились некоторые привычные акценты понимания порядка вещей, что преобразовывало существующую картину мира в нечто иное, куда более сложное.
— Поэт, скажи, а ты давно с этим Бориской познакомился? — спросил бывший следак.
— В первые минуты миллениума.
— То есть, ещё в двухтысячном?
— Да.
— И эта сущность сказала тебе, когда ты умрёшь?
— Почти…
— Что значит, это твоё почти?
— Я и сам вижу сколько мне осталось…
— Но, может, всё совсем не так, как говорит это нечто?
— Почему?
— Ну не знаю, мало ли, может, у него какой интерес в этом?
— Допустим, Миша, есть, а что это для меня меняет?
— А разве, поэт, ты не хочешь дольше жить?
— Да, собственно, нет…
— Почему?
— На мой взгляд жизнь она для чего-то. Мне, например, дано писать стихи, но кому это нужно? По большому счёту, никому и, если бы не некоторая скандальная медийность, я бы, вообще, оставался никем в этом смысле.
— Но ты же стихи в любом случае пишешь…
— Конечно, пишу, но не потому, что они сильно востребованы обществом, а потому, что не могу по-другому. Меня Создатель таким сотворил, вот я и живу, как поэт, причём благодарен Ему за это… Собственно, всё…
— А разве ты не хочешь знать, как всё устроено в мире?
— По большому счёту, нет. Например ты, когда смотришь телевизор, вряд ли интересуешься, как тот устроен, просто смотришь и всё. Я вот тоже, просто живу и радуюсь. Понимаешь, каждый играет в свои игры и если искренне принимает себя, то абсолютно счастлив, а попытки быть не тем, кем являешься, создают кучу ненужных проблем, что приносит лишь одни неприятности.
— Но ты же хочешь популярности?
— У меня есть некоторая популярность, чего в принципе на сегодня вполне достаточно… Потом, что такое популярность — зависимость от настроений публики… Пойми, истинный гений не должен зависеть от чужих настроений, он сам по себе. Он лидер…
— То есть, ты хочешь сказать, что абсолютно независим?
— Нет, Миша, не совсем, ведь вокруг великая страна и прекрасные люди её населяющие и даже если я не нужен стране, как поэт, я ей нужен, как гражданин. Моё сердце прежде всего с согражданами, ну и с остальным миром потом, конечно.
— Мне понятен твой патриотизм, Аристарх, но если смотреть глобально, чем жители одной страны отличаются от других, там же тоже есть патриоты.
— В принципе почти ничем, кроме одного маленького нюанса — у каждой нации своя Молитва к Создателю.
— И какая же Молитва в России, поэт?
— Очень простая, быть вместе и быть с Богом.
— А если немного расшифровать, то, что ты сказал?
— Важна общность и равенство всех наций, а также общее стремление к Высшему или к Идеальному, если тебе так больше нравится.
— Что-то похожее я уже слышал, поэт и, кажется, от Бориски. Он тоже говорил о Высшем, правда, внутри себя.
— Так к Богу можно прийти многими путями, как одному, так и вместе со всеми… Кому как проще.
— Вот послушал я тебя, Аристарх, и твоего Бориску, и мне вот, что кажется — лучше бы этого не слышать, и не знать.
— Человек противоречив, Миша, вот минуту назад, ты говорил, что тебе интересно, как всё устроено, а теперь, вдруг, хочешь сбежать от того, что узнал.
— Ну это, как раз просто объяснить, ведь до сегодняшнего вечера у меня всё шло стандартно — я до посинения тренировал «буратинок» и быстренько гасил кредиты за квартиры близнецов, а теперь, вот, это всё свалилось…
— Миша, новые знания ничего не меняют, ты по прежнему будешь делать, что делал и жить, как жил… Просто сейчас у тебя появился дополнительный смысл для игры в жизнь.
— Да, поэт, наверное, всё так, только пить я с тобой больше не буду, вот, прикинь, выкушал целую бутылку и абсолютно трезвый от всех этих разговоров, а голова завтра болеть будет в любом случае, — рассмеялся «Олд-фитоняш».
— Просто беда, — иронично произнёс Аристарх, пожал Мише руку и неторопливо пошёл в сторону дома. Ему не захотелось идти вдоль шумного Кутузовского проспекта, поэтому он спустился к набережной и удовлетворённо улавливая прохладу воды, наслаждался красотами обрушившихся на город беспардонных сумерек. Природа рождала поэзию, а Майозубов привычно творил:
Вечера блики, вечера стоны,
Полунамёки, полутона,
Люди, машины, дома и балконы,
Свет от витрин и бокалы вина.
Мир отдыхает в преддверии завтра:
Суетной траты жизненных сил,
Эго на сцене безумного театра,
Дарит всё то,
