Я тебя заберу - Мария Сергеевна Коваленко

Это меня не касается. Совсем! Только нервы звенят все громче. От ощущения, что стою на пороге какого-то открытия, становится жарко.

— Ты все еще не поняла? Даже сейчас, когда вы снова сошлись? — Клим наклонятся вперед.

Голубые глаза сверлят мою черепную коробку, губы изгибаются в кривой улыбке. С ямочками, но опасной.

— Просвети. — Засовываю подрагивающие руки в карманы домашних брюк.

— Он был участником судебного процесса. Над вашим общим другом Роговым-старшим. Марк долго шел к этому. Больше года он готовил капкан старому мудаку. Даже согласился на сделку со следствием. А когда все случилось, судьба подкинула ему сюрприз.

Хаванский оттопыривает указательные пальцы и, как дула пистолетов, направляет их на меня.

— Я?..

— У стороны обвинения был всего один свидетель, который присутствовал при передаче денег в ресторане. Говорили, что это какая-то девушка, официантка. Но прямо перед началом суда она исчезла. Растворилась как привидение.

— А Рогов... — Язык почти не слушается. — Его ведь посадили. Как?

— Выбора не было. Шаталов сам выступил в суде, дал показания против себя и Рогова. Благодаря сотрудничеству со следствием, Марка тут же отпустили. А Рогова отправили за решетку на пятнадцать лет.

Это больше, чем я могу выдержать. От напряжения немеют мышцы, в ушах слышится звон.

— Авария, которая случилась потом... Она связана с этим?

Я помню жуткий рассказ Анастасии и записи в медицинской карточке Марка. Именно тогда он стал бесплодным.

— Выдыхай! — Клим встает. — Шаталов живучий сукин сын. А вот у тебя не было ни одного шанса. Люди Рогова преследовали бы тебя годами, ни одна охрана не смогла бы защитить. Твой Ромео сделал все в лучшем виде.

— Я... я даже не догадывалась... — Опускаюсь на ближайшую лавку и до боли закусываю губу.

Все совсем не так, как я представляла себе долгие годы. Это не то, во что я верила. Не было никакого предательства. Не было равнодушия. Долбаный супермен Шаталов решил все за нас двоих и взял удар на себя.

— Марк неплохо сыграл роль бога, — усмехается Хаванский, протягивая рулон бумажных полотенец. — Продал мне свою бывшую жену. За те самые акции, о которых она мечтала с момента развода. Увел компанию из-под прицела Рогова. И спрятал тебя. Как получилось. Так, что сам потом искал и не смог найти.

Глава 57. Стадии отрицания

Счастье порой пугает.

Хаванскому не нужно доказывать свою правоту. Я знаю, что он не лжет, — чувствую это. Только мозг упрямо буксует. Отказаться от обиды сложнее, чем поверить в предательство.

За несколько лет уже смирилась, что Марк меня бросил. Он сам сделал все, чтобы не осталось сомнений. Когда мы начали заново, я приняла его таким, какой он есть. С ошибкой в прошлом. Без извинений и излюбленного женского валяния у ног. Сдалась, потому что устала быть одинокой. Гордость и не шевельнулась. Она не смогла бы тягаться с шаталовским бронебойным напором.

А теперь признание Хаванского рушит всю мою неприглядную теорию о прошлом. Растаптывает ее, как детский песочный куличик.

Наверное, нужно ощущать облегчение. Но мне больно.

Возможно, пора строчить Шаталову СМС или записывать видеосообщения о том, какой он героический подлец. Но не хочется даже прикасаться к телефону.

Мне плохо.

После разговора в тренажерном зале час хожу по дому как привидение. Не откликаюсь на просьбы сына. Лью горячую воду мимо чашки с чаем. Не замечая углов и поворотов, бьюсь коленями и плечами о мебель и косяки.

Не хочу верить, что Марк тогда не предавал меня, а спасал от скорой расправы Рогова. Прокручивая в голове слова Клима, цепляюсь за фразы о бывшей жене, единственном свидетеле и мести, которой не смогла бы избежать беззащитная молодая официантка.

Стадия отрицания очень медленно переходит в следующую — гнев. Однако именно с приходом злости хоть немного становится легче. После того как Глеб идет спать, я запираюсь в ванной комнате и под шум воды высказываю все, что думаю об этом непрошибаемом мужчине.

Ругаю Шаталова во всю мощь словарного запаса, не экономя на «комплиментах». Выплескиваю обиду за свою тяжелую беременность и бессонные ночи с новорожденным сыном, за литры слез и безнадежные попытки начать отношения с другими.

Ругаю и вою.

Вою и ругаю.

К сожалению, ярости хватает всего на час. Так и не дождавшись, когда совсем отпустит, я перехожу к торгу. Пытаюсь убедить себя, что все не так уж плохо, а девять лет порознь — нормальная цена за безопасность.

Звучит вроде бы правильно, вполне в стиле вменяемой, циничной Лизы. Впору праздновать победу над бесполезными эмоциями. Но вопреки здравомыслию к десяти я скатываюсь в депрессию.

— Кажется, кто-то решил, что в доме не хватает влажности, — замечает, увидев меня, Хаванский.

По ощущениям, этот тип вообще не отдыхает. Прошлую ночь провел перед телевизором, сейчас — продавливает своей упругой задницей диван, листая что-то в телефоне.

— Насколько я знаю, твоя задача — безопасность, а не климат-контроль. — Смахиваю со щеки соленую каплю.

— Понял. Если женщина решила пореветь, лучше ей не мешать. — Клим снова утыкается в телефон.

— Ты просто кладезь мудрости!

От собственной слезливости уже противно. Как назло, ничего не могу с собой поделать.

— Скорее, жизненного опыта, — не отрываясь от экрана, произносит Клим.

— Для человека, который купил жену у бывшего мужа, это неудивительно.

— Не могу понять, ты завидуешь или это такая форма осуждения?

— Нет, просто в голове не укладывается.

Наверное, нужно прекращать эту беседу. Я еще не переварила откровения Хаванского, услышанные в тренажерном зале. Только переносицу уже ломит и риск увязнуть в невеселых мыслях с каждой секундой становится все выше.

— У всех своя цена. У кого-то дети, у кого-то акции.

— И как? Покупка принесла счастье?

— Хочешь услышать раскаяние? — Клим поднимает на меня глаза.

В них нет и тени сожаления. Сплошное равнодушие и холодная уверенность.

— Вы с Шаталовым идеальная пара. Один решил за нас двоих и выставил меня за дверь. Другой ради прихоти сломал жизнь женщине.

— Ну, если вытащить из дерьма, это сломать... — Хаванский хмыкает и переводит взгляд на дверь за нашими спинами.

Там спальня Марка, которая почему-то всегда закрыта.

— Ты про свингерский клуб? — Даже произносить это неприятно.

Я будто