Воспоминания - Степан Тимошенко

Переселение семьи

Мои спокойные занятия в Загребе длились только несколько дней. 15 мая прочел в хорватской газете, что польская армия начала наступление на Украину и уже заняла город Киев. Это было как раз то, о чем я мечтал. Надо было действовать. От ректора я получил удостоверение, что состою профессором в Политехникуме. Хорватские власти дали разрешение на обратный въезд и австрийский консул поставил визу на моем русском паспорте. Стоявшая там английская виза производила везде на консулов благоприятное впечатление. Через три дня я уже мог начать мое путешествие в Киев. До Вены путь был прост, а о дальнейшем придется думать позже.

Поезда ходили исправно и за сутки я был в Вене. Здесь, прежде всего, повидался с бывшим профессором Киевского Политехникума Ганецким. Он был связан с украинцами и я надеялся от него узнать, не могу ли я получить какое‑либо содействие от Украинской Директории, которая, по моим сведениям, пребывала в Вене. Чтобы переговорить с членами Директории, Ганецкий посоветовал отправиться вечером в цирк. Выяснилось, что члены Директории очень интересуются борьбой и вечера проводят в венском цирке, где выступают целый ряд известных борцов. Последовал совету Ганецкого и вечером, в первый и последний раз в моей жизни, смотрел борьбу, а потом беседовал с именитыми украинцами. В моем плане поехать в Киев они не могли оказать никакого содействия.

На следующий день я отправился в польское посольство. Посол принял меня очень любезно. Видимо заинтересовался моим делом и хотел помочь. Виза была выдана без всякой задержки. Так же легко была выдана чешская виза и я мог ехать в Варшаву. В Варшаве надеялся встретиться с моим братом, занимавшим тогда какой‑то министерский пост при Директории, но брат оказался в командировке. Отправился в украинское посольство. Посол решил мне помочь. Я ему передал все имевшиеся у меня документы и он пообещал добыть от военных властей разрешение на мой въезд в Киев. Оставалось ждать результатов хлопот посольства и тем временем можно было заняться осмотром Варшавы.

До войны много раз посещал этот город во время моих поездок в Западную Европу. За войну город не пострадал. Никаких боев ни в Варшаве, ни в ее окрестностях не происходило. Теперь я заметил, что исчез Русский Православный Собор, построенный во времена Александра Третьего. Цель этой постройки была явно политическая. Из таких же политических соображений польское правительство эту постройку уничтожило. На главной улице встретил ряд моих бывших товарищей по Институту Инженеров Путей Сообщения. До мировой войны в нашем Институте было много польских студентов. По окончании Института они обычно служили на русских железных дорогах. Теперь же, спасаясь от большевизма, эти люди переселились в независимую Польшу. Из разговоров узнал, что один из моих товарищей по выпуску занимает пост Министра Путей Сообщения. Мой сосед по чертежной — Пилсудский — оказался племянником Диктатора. В моем беженском положении не хотелось безпокоить этих важных особ.

Через несколько дней меня уведомили из украинского посольства, что все нужные для поездки в Киев документы получены. Решил ехать на следующее утро. Посольство прислало свой автомобиль. Сопровождавший его чиновник величал меня почему‑то паном посланником, привез меня на вокзал, усадил в отдельное купэ. Одним словом, меня провожали с почетом. Поезд шел неплохо. На следующее утро был в Ковеле, а через ночь, ранним утром, подъезжал к Киеву. Проезжал знакомые дачные места. Дачи стояли пустыми, видимо, горожане не решались выезжать на дачи.

В Киеве, на вокзале, было совсем пусто. Извощиков не существовало, и я зашагал на Гоголевскую улицу с моим необременительным багажем. В доме только начали вставать. Мой приезд был полной неожиданностью — за семь месяцев моего отсутствия не было никаких вестей обо мне. Из киевлян, уехавших в Ростов и Крым семь месяцев тому назад, я вернулся домой первым. Семья моя перезимовала благополучно, никто серьезно не болел. Политехнический Институт выплачивал жене мое жалование. При Институте была организована комиссия для добывания съестных припасов, которые потом распределялись между профессорами. Мою часть выдавали жене. Одним словом, моей семье оказали внимание и я застал всех здоровыми.

Рассказав дома мою семимесячную историю, я отправился к жене Гарфа. Сообщил и там, как мы с ее мужем доехали до Ростова, а потом до Екатеринодара. Передал, что оставил его в Екатеринодаре совершенно здоровым и высказал надежду, что он скоро вернется. Значительно позже я узнал, что вскоре после моего отъезда из Екатеринодара, Гарф заболел тифом и умер. Когда я обнадеживал жену Гарфа, что муж ее скоро вернется, его уже не было в живых. Много людей погибло от тифа на Кавказе за зиму 1919-1920 годов.

В один из первых же дней по приезде в Киев пошел на заседание Академии Наук. Все интересовались судьбой уехавших на Кавказ товарищей и я повторил им историю моего путешествия. Дела Академии и академиков были очень плохи. Рядом со мной сидел академик Граве, известный математик, и я видел, что подошва его сапога совершенно оторвалась и он прикрепил ее веревочками. Костюмы многих академиков пришли в полную ветхость и я во френче, выданным мне англичанами в Ростове, казался нарядно одетым. Насильственная украинизация видимо продолжалась. При мне на заседании докладывал академик, химик, рязанский великорос. Говорил по-украински, но с таким произношением, что понимать его не было никакой возможности.

Побывал я и в Политехникуме. Посетил профессора Патона, чтобы поблагодарить его за внимание, выказанное им моему семейству во время моего отсутствия. Патон всегда жил уединенно, погруженный в свои работы. С людьми он близко не сходился и отношения к коллегам у него обычно были чисто формальные. Но тут, когда узнал, что я приехал только на несколько дней, чтобы забрать семью, он видимо расчувствовался и прощались мы как близкие люди. Это была моя последняя встреча с Патоном. Сорок лет спустя, при моем последнем посещении Киева, его уже не было в живых.

Когда я сказал дома, что нужно уезжать, никто не хотел покидать Киева. Всем казалось, что с приходом поляков наступит порядок и жизнь пойдет как в доброе старое время. Но уже было видно, что положение поляков в Киеве непрочно. Польское население Киева спешно эвакуировалось. На Запад все время уходили поезда, наполненные поляками и их имуществом. Через несколько дней мы услышали артиллерийскую стрельбу — большевики были под Киевом. Откладывать отъезд уже было невозможно. Жена и дети отобрали самое нужное из того самого нужного, что было привезено из Петербурга три года тому назад. Дети Гарфа доставили тележку, на которую сложили наши пожитки и все мы отправились на вокзал. Там стоял поезд — уезжали поляки. Нас, как русских, в этот поезд не пускали. Но тут появился «ученик». Эвакуацией распоряжался инженер, бывший много лет тому назад моим учеником. Он меня узнал, раскрыл один из товарных вагонов и всех нас туда впустил. Поезд тронулся. Оказалось позже, что это был последний поезд, прорвавшийся из Киева, наша последняя возможность покинуть Россию.