Кровные узы - Роберт Асприн

Плотник — Харран забыл его имя, как всегда забывал имена своих пациентов, — застонал и уселся на стул с помощью своей жены. Харран отвернулся, занявшись мытьем инструментов и не замечая окружающей обстановки. Он был жрецом, привыкшим к чистым просторным храмам, свежему воздуху, надраенным столам, свету. Оперировать кого-то на столе, на котором за пять минут до этого лежал куриный помет, не было делом необычным — перестало быть таким, — но нравиться оно ему никогда не будет.

В этой убогой лачуге по полу разгуливали куры, почесываясь, весело кудахча и не обращая внимания на кровь и боль в последние полчаса. Плотник во время работы вогнал себе в кисть гвоздь, выдернул его и, выбросив, продолжил заниматься своим делом. Потом рана загноилась, появились первые признаки тризма челюсти, и лишь тогда он обратился к Харрану. Тому пришлось очертя голову нестись к пойме реки за растениями, необходимыми для приготовления снадобья для лечения. К счастью, даже сейчас мелкая магия, похоже, работала. Затем, когда снадобье было уже внутри плотника и беднягу от его действия бросило в жар, Харран приступил к операции. Харран никогда не испытывал особой любви к операциям такого рода, но загноившуюся рану надо было вскрыть. Он ее и вскрыл, но при этом его едва не вывернуло наизнанку.

Теперь рука была перевязана чистой тряпкой, а инструмент Харрана вымыт и сложен в мешочек. Голова плотника норовила упасть набок — последствия снадобья против тризма челюсти. Тимидли, его жена, подойдя к Харрану, предложила ему горсть медяков. Она пыталась вести себя непринужденно, но по ее глазам он хорошо понял: это все, что у них имелось. Харран для порядка взял одну монету, затем изобразил большой интерес к цыпленку, весьма тощему рыжему созданию, годному разве что на суп, да и то с натяжкой.

— Как насчет этой курочки, а? — сказал он. — Выглядит она неплохо.

Жена плотника сразу же поняла, к чему клонит Харран, и начала протестовать. Но ее возражения были слабыми, и через некоторое время Харран вышел из лачуги с медяком, курицей медного цвета и с благословениями, льющимися в спину. Он постарался как можно скорее покинуть этот уголок Лабиринта. Как всегда, больше всего его смущали благословения.

Единственная польза от них, думал Харран, пробираясь к бараку, состоит в том, что отпадает надобность зычно кричать на всю улицу об оказываемых им услугах. В прежние времена, когда он был жрецом Сивени, люди знали, куда приходить за исцелением, и делали это без особого шума. Даже когда он обитал в бараках пасынков, они знали это. После возвращения из Ада его раздражало, что за больными и искалеченными ему приходилось охотиться, словно какому-то непоседливому вору, разграбляющему могилы…

Могилы… Это мысль. У Харрана был один давний друг, с которым последний раз он виделся сразу же по возвращении из Ада. Он заглянул в винную лавку и купил кувшин дешевого красного вина, затем направился на другой конец города, к скотобойне.

День клонился к полудню; солнце палило, и под его лучами улицы наполнялись зловонием. «Что вообще я видел в этой проклятой дыре?» — гадал Харран по дороге. Ответ был достаточно очевиден: жреческое служение Сивени было смыслом всей его жизни. А потом Молин Факельщик принялся целенаправленно изгонять второстепенных илсигских богов. После этого Харран попытался сделать наилучший выбор из тех, что ему оставались, и начал работать у пасынков, а затем у их жалких заместителей до тех пор, пока настоящие не нагрянули в бараки и не убили их всех.

И Харрана заодно с ними.

Снова живой, в новом теле, он предпочел бы, чтобы воспоминание о том, что он был мертвым, исчезло из его памяти. Но вместо этого оно стало сильнее. Бледные и холодные образы Ада налагались на залитый светом день Санктуария: клубящаяся холодом река, тишина, нарушаемая только бессвязными стонами бродящих во сне проклятых. Менее отчетливо, посредством связи, которую он делил с Сивени и Мригой и даже с Тирой, Харран видел то, чего сам никогда не видел. Огромная черная масса замка правителей Ада; врата Ада, распахнутые изнутри копьем, мечущим молнии; зловещая Ишад, спокойно ведущая всех по тропе во мрак; Тира, восхитительная в своей ярости, вцепившаяся в горло чудовища в десять раз больше ее И один образ, кратковременный, но отчетливый: холодный черный мрамор дворца мрака, увиденный так, словно лежишь на нем распростертый .. а совсем рядом лежит сияющий шлем Сивени, скатившийся с ее головы, когда она склонилась, смирив свою гордыню и прося Харрану жизнь.

Ему… все это было сделано ради него. Харран не мог к этому привыкнуть. И независимо от того, сколько раз Мрига и Сивени заверяли его, что все это пустяки и снова они поступили бы так, Харран не мог поверить в это. О, сами они верили в то, что говорили. Но их лица день изо дня, когда Сивени возвращалась домой, измученная и недовольная той работой, которую взвалила на себя, когда Мрига с жалостью смотрела на свою сестру-богиню и на Харрана с печальной беспомощной любовью, — их лица выдавали их. Женщины оказались изгнанными из Рая, которому принадлежали, и теперь были обречены на пребывание в этой убогой дыре — из-за Харрана.

«Должно же быть что-то, что я могу сделать», — подумал он.

Он раздраженно вздохнул, увидев в отдалении скотобойню. В свое время Харран был кем-то вроде чародея — таковым являлось большинство жрецов Сивени, так как в деле исцеления и строительства колдовства было не меньше, чем в прочих других. Но с тех пор, как появился Буревестник, могущество всех остальных богов ослабло — это еще полбеды, а после разрушения Сфер заклятия стали рассыпаться на мелкие кусочки или же производили нежелаемые результаты.

Из переулка прямо перед Харраном появился оборванный человечек с затравленным, беспокойным выражением лица. Посмотрев на Харрана, он осторожно огляделся и прошептал:

— Пыль? Вам не нужна пыль, господин?

Отступив назад, Харран сверкнул глазами на спекулянта пылью, испуганно смешавшегося под этим взглядом.

— Мне не нужно ничего, имеющего отношение к Буревестнику, — сказал он. — Даже если бы от этой дряни был какой-либо прок… чего на самом деле нет.

И двинулся дальше, к скотобойне.

Сильные запахи этого места быстро выветрили из головы Харрана все, включая раздражение на спекулянта пылью. Окрестные крестьяне приезжали сюда за навозом, а цирюльники и лекари приходили, чтобы попрактиковаться на трупах. У Харрана была другая цель. Задыхаясь, он прошел через низкое длинное здание, страстно желая, чтобы у него заложило нос.

В самом конце здания, у больших чанов, куда сбрасывались внутренности перед тем, как захоронить их, Харран нашел Гриана. Когда-то Гриан работал на жрецов Сивени, поставляя им трупы для занятий по анатомии, и знал последнего оставшегося в Санктуарии жреца Сивени лучше, чем Харрану хотелось бы. Оглядев Харрана с ног до головы, Гриан заметил кувшин с вином в одной руке и цыпленка в другой, в его взгляде появилось радостное выражение. Бросив нож для потрошения на стол, где лежало его нынешнее творение, Гриан сказал: