Молодость Мазепы - Михаил Старицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зачем он остановился в этом лесу? Зачем он ищет дорогу, по какой ускакала казачка, зачем он ищет ее? Едет к своей бедной, дорогой голубке, спасшей ему жизнь, ожидающей его, изнывающей от тревоги, тоски, и тратит время в поисках какой-то незнакомой и ненужной ему девчины, тогда как каждый день промедления может угрожать жизни его Галине!
— О, неблагодарное, бездушное животное! — повторял себе с гневом Мазепа, шагая с какой-то злобной поспешностью назад.
Однако, возвратиться было не так легко, как углубиться в чащу леса. В лесу стало совершено темно, луна еще не всходила, или стояла так низко, что не могла освещать глубины его; с трудом выбирая себе дорогу, рискуя ежеминутно упасть в какое-нибудь «провалля», Мазепа должен был поневоле замедлить свои шаги. Чем дальше шел он, тем труднее становилось ему подвигаться вперед. Несколько раз он снова возвращался назад, несколько раз ему казалось, что он все колесит вокруг небольшого пространства; беспокойство уже начинало охватывать его. Ночь становилась темной, мрак внизу, среди высоких, сплевшихся вершинами деревьев, казался уже непроглядным: можно было каждую минуту не только угодить в какую-либо яму, но просто расшибить себе о ствол дерева лоб, или выколоть о сухую ветку глаза. Мазепа остановился. Он выстрелил раз и потом через некоторое время — другой; эхо повторило далекими перекатами его выстрелы, но не принесло ему никакого ответа: очевидно, он зашел так далеко в чащобу, что звуки его выстрелов не долетали до места стоянки.
Что же было предпринять дальше? Ждать ли до света, или двигаться наобум? Но куда двигаться? Ведь каждый шаг мог отдалять его еще больше от места стоянки. Мазепа решился взобраться на высокое дерево и попробовать оттуда осмотреть окрестность; он влез на ближайшую сосну. Невысоко над горизонтом среди разорванных туч стоял зеленоватый серп луны; тусклый свет ее слабо освещал окрестность. Кругом до самого горизонта тянулась темная волнистая поверхность, только в левой стороне серела какая-то узенькая полоска. Мазепа стал всматриваться и ему показалось, будто вдали блеснул огонек…
Опушка и стоянка! решил он и стал слезать вниз, боясь потерять направление; когда он опустился ниже шапки леса, то ему почудился какой-то вой или стон пугача. Он торопливо стал переступать ногами с ветки на ветку, но когда опустился до голого ствола, откуда уже можно было спрыгнуть на землю, то его поразило, что в недалеком расстоянии от сосны светилось полукругом множество зеленовато-огненных точек.
— Волки! И ружье мое под деревом! — пронеслось молнией в его голове и заставило вздрогнуть всем телом. Он чуть не сорвался с сучка вниз, но удержался и порывисто стал подыматься вверх, на более прочные ветви… К несчастью он второпях зацепился полой жупана о выдавшийся сук, напоролся на него и не мог никак ни оторвать полы, ни отломать сучка: ветка, за которую он держался руками, была непрочна и гнулась при более сильном нажиме… Ничего больше не оставалось, как приладиться как-нибудь в этой неудобной позе полураспятого… Волки, заметя ускользавшую от них добычу, пришли в бешеное волнение: они уселись тесным кружком вокруг дерева и начали выть, бросаясь иногда в бессильной злобе друг на друга… Наконец, ярость стаи была возбуждена до того, что волки стали бросаться на дерево и грызть в остервенении его ствол…
Мазепе было трудно держаться; он чувствовал, что члены его деревенели от напряженной позы, а руки уставали сдерживать на отвесе всю тяжесть. Он пробовал несколько раз изменить свое положение, но ветвь начинала трещать, а разъяренная стая приходила от этого в неистовство… Мазепе казалось, что уже близки те минуты, когда он сорвется вниз и заставит падением своим отскочить в сторону этих хищников… но через миг они набросятся все на него со злобным рычанием и начнут терзать его тело… И ведь долго будешь чувствовать, как острые зубы впиваются в тело и отрывают от него кусок за куском… особенно должно быть будет чувствителен первый кусок… Мороз побежал по спине Мазепы… Погибнуть и такой глупой, пошлой смертью! — путались в его голове мятежные мысли. — И где теперь мои мечты послужить отчизне? Где слово, данное гетману, исполнить его поручение? Где клятва, данная матери? Бессмысленная судьба тяготеет над ним и бросает его от одной смертельной опасности к другой… Он какая-то безобразная игрушка в руках судьбы! И вспомнилось ему живо, как он в такую же темную ночь летел привязанный на коне; испуганное животное мчало его вихрем; ветер свистел в ушах, в голове отдавались глухими ударами толчки от бешенного бега коня, веревки врезывались в тело… И вот лес черный, дремучий… мелькают гигантские стволы, налетают, чтобы разбить его голову, хлещут ветвями… Он молит Бога, чтобы скорее кончились его страдания, но конь инстинктивно скользит между деревьями и охраняет его муки… и вдруг сотни светящихся точек погнались, вот они сзади, направо, налево, несутся роем удлиненных теней… Но конь напрягает силы, вылетает на опушку и, лавируя между пересекающими ему путь волками, успевает броситься в какую-то довольно широкую реку и уплыть от преследователей…
С каждой минутой истощались силы Мазепы… руки его разжимались, ноги скользили по ветви, еще минута, и он сорвется… «конец, так конец», — мелькнула последняя мысль… и он выпустил из рук ветку… Ни тело при этом не сорвалось вниз, а только обвисло и село на сук: оказалось, что не только пола, а и «велеты» его кунтуша были прорваны острием торчавшей выше ветви и удерживали его на весу. Инстинктивно охватил тогда Мазепа руками дерево и уселся верхом на сучке, так ему было гораздо удобнее и покойнее…
Впрочем, это было только небольшой отсрочкой; волки преспокойно разлеглись вокруг дерева, видно было, что палачи решили терпеливо ждать своей жертвы… Ночь проходила; лес начинал сереть и синеть, но стая не разбегалась. Вот и верхушки соседних деревьев зажглись, но и это, видимо, не встревожило голодных гостей…
Мазепа изнемогал, бессонная, ужасная ночь, физические страдания и душевные пытки истерзали его, голова у него начинала кружиться, в ушах стоял звон, и он посматривал с ужасом, куда он должен будет упасть, как вдруг заметил, что волки начали вскакивать, тревожно настораживая уши. По лесу раздались вдали едва слышные крики… Еще мгновение, и стая шарахнула со всех ног и исчезла в дальних чащобах. В это же самое мгновение Мазепа уже не смог больше держаться на дереве: рукава его давно уже оборвались и не поддерживали, так что он в последнее время держался лишь силою мускулов, но они ослабели вконец, и он сорвался; на минуту замедлила его паденье пола, но она не выдержала всей тяжести и оборвалась.
Мазепа упал и, благодаря последнему обстоятельству, не расшибся, но все-таки от чрезмерного напряжения он потерял сознание и долго пролежал так, не слыша приближающихся голосов… Они бы так и удалились, не найдя его, если бы, случайно не набрел один казак на Мазепу. На его крики сбежались товарищи и привели в чувство своего ротмистра. Выпивши несколько глотков «оковитой», он пришел в себя, вспомнил ужасы пережитой им ночи, но никому из них не признался, а объяснил свое болезненное состояние крайним изнурением, свалившим его с ног.
Он сел на коня и, шатаясь в седле, едва доехал до стоянки; в дальний путь Мазепа не тронулся, решив отдохнуть.
Усталый, измученный, раздосадованный и на себя, и на все на свете, растянулся он на разостланной для него бурке и сейчас же заснул мертвым сном.
Только поздно вечером проснулся Мазепа, а на рассвете, совершенно уже оправившись, двинулся в путь.
Было прелестное осеннее утро, мягкое и теплое, но нежаркое; небо задергивал тонкий и прозрачный, как дымка, белесоватый туман; в воздухе было тихо, неподвижно; пахло прелым листом. В несколько минут все сборы были окончены, и путники, не заезжая уже никуда, отправились прямо «на кресы», в дикие поля.
Чем дальше подвигался вперед Мазепа, тем больше разгоралось в нем желание увидеть поскорее Галину. Все заботы и мысли о будущем, отчизне, — все отошло теперь назад, оставив место милой дорогой девушке, так долго забываемой им для них. Мазепа торопил своих спутников, но двигаться еще скорее не было никакой возможности.
Так как хутор Сыча лежал в стороне от всех шляхов и было невозможно отыскать его на степи, то Мазепа решил отыскать прежде всего устье Саксагани, а потом и направиться прямо вверх по ее течению. Однако, хотя старый Лобода и знал дикие поля, — но на эти поиски пришлось употребить немало времени. Поколесивши вдоволь по степи, казаки нашли, наконец, устье Саксагани. Теперь уже всякие сомнения и тревоги покинули Мазепу: надежда на близкое свидание наполняла его сердце неизъяснимым блаженством. Хотя он и не знал, как далеко от устья Саксагани отстоит хутор Сыча, но, судя по тому, что речонка начинала все больше суживаться, он заключил, что хутор должен был быть уже недалеко. Завидя какую-либо могилу или островок белых лилий на речке, он стремительно скакал вперед и видел снова все ту же бесконечную степь. Так прошел один день, другой, наконец на третий день утром рано, отъехавши верст десять от последней своей стоянки, Мазепа выехал на невысокую могилу и к величайшей своей радости заметил вдали на горизонте густую группу уже пожелтевших деревьев, среди листвы которых просвечивало что-то белое.