Короткая память - Александр Борисович Борин

Демидовой бы смолчать, пропустить мимо ушей. Мало ли что, порядка ради, обещают любимому начальству? Зачем принимать всерьез? Но Екатерина Гавриловна вдруг разошлась. Какая чудо-техника? В тех условиях, что сегодня им созданы, при станках девятнадцатого века рождения, они и дедовские-то мясорубки делают с грехом пополам. Прожектерство, да и только.

Работник главка удивился. Сказал, что прежде всего товарищи, конечно, сами должны взвесить свои возможности. А если есть проблемы и нужна помощь главка, то вопрос этот необходимо обсудить специально.

Когда начальство уехало, директор завода вызвал Демидову и сказал, что она не умеет себя вести. В какое положение поставила она родное предприятие в глазах руководящего товарища? Демидова ответила: а разве директор не знает, что их цех ширпотреба оснащен хуже последней кустарной мастерской? Все ее докладные на этот счет систематически складываются под сукно, никакого толка. «Ну что ж, — сказал директор. — С таким настроением, Екатерина Гавриловна, цех действительно не поднять. Подумайте, по силам ли вам руководить им». «Это совет подать заявление?» — спросила она. «Ну а сами-то вы как считаете?» — «Я считаю, что сижу на своем месте. А если стала вдруг неугодной, то снимайте меня своей властью».

На том их разговор и закончился. А через месяц по заводу был издан приказ о реорганизации, и Демидову перевели в отдел главного технолога.

Она восприняла этот шаг крайне болезненно, очень близко к сердцу. Всем на заводе говорила, что пострадала исключительно за правду и за критику. Тут же, естественно, нашлись и другие обиженные и ущемленные директором завода. Кого-то он постарался раньше времени спровадить на пенсию: требовалось освободить место для нужного человека. Кому-то он отодвинул очередь на квартиру. Все обиженные и ущемленные теперь сплотились вокруг Екатерины Гавриловны.

Об этих и еще многих других несправедливостях директора завода она написала заявление в главк. Прибыла комиссия. Факты, в общем, подтвердились. Директору строго указали. Однако Екатерине Гавриловне приватно, в частной беседе, дали понять, что руководствовался директор не личными мотивами, а только интересами производства. Может, по-человечески и не хорошо было раньше времени отправить на пенсию заслуженного товарища и квартиру предоставить не заводскому ветерану, а тому, кто работает здесь без году неделя, но в результате выиграли люди, безусловно, ценные, перспективные, очень нужные заводу специалисты.

Короче говоря, получалось, что, хотя Демидова написала вроде бы правду, права в конечном счете оказывалась не она, а, наоборот, директор.

Примириться с этим Екатерина Гавриловна не захотела. Написала еще одно заявление. Ей, однако, ответили, что меры уже приняты и возвращаться к тому же вопросу нет никаких оснований.

Затея выпускать в кустарном цехе современную чудо-технику, как и следовало ожидать, очень скоро лопнула, провалилась. Месяца два о ней еще шумели. Созывались многолюдные совещания. Заводская многотиражка напечатала статью под широковещательным названием: «Кухня будущего». А потом все это окончательно забыли и похоронили, спустили в песок.

Екатерина Гавриловна выступила на очередной профсоюзной конференции и рассказала, как все было. И про приезд работника главка, и про директора, надававшего ему кучу заведомо пустых, невыполнимых обещаний, и про то, как она пыталась директору возразить, сказать правду, но ей заткнули рот, отстранили от должности. А что в результате? Ничего! Ноль, пыль в глаза, одни голые слова... Когда же наконец мы перестанем заниматься очковтирательством и самообманом?

Взяв в конце прений слово, директор ей ответил. Говорил он спокойно и чрезвычайно вежливо. Сказал, что личная обида — всегда плохой советчик, и он бы дружески порекомендовал Екатерине Гавриловне подняться выше своих личных обид и амбиций. Потом он остановился на цехе ширпотреба, и из его слов выходило, что от прекрасной идеи выпускать сегодня современное кухонное оборудование пришлось отказаться исключительно по вине Демидовой, которая за долгие годы руководства цехом довела его до самого плачевного состояния.

Перенести подобную несправедливость Екатерина Гавриловна уже не смогла. В тот же вечер она написала подробное, развернутое письмо министру, которое, однако, для рассмотрения и принятия мер переслали сюда же, директору завода.

С этого момента для Демидовой и начался на заводе сущий ад. Иначе как склочницей и кляузницей ее не называли.

Она отправила еще несколько писем, однако ответа на них не получила.

И вот тогда муж Демидовой, видя страдания своей жены и хватаясь, что называется, за соломинку, обратился к известному журналисту Малышеву, а для верности подписался именем Героя Советского Союза Котенко. С ней-то уже должны будут посчитаться…

* * *

Вагон потряхивало на стыках. Сенин и Малышев молчали.

— Если бы все-таки я написал свою статью, — сказал Малышев, — то никто, слышишь, Гриша, никто и никогда не смог бы ее опровергнуть. Ни одна живая душа... В чем, собственно, дело? Разве факты не подтвердились? Разве Демидов не украл чужое имя? — Малышев испытующе смотрел на Сенина, но тот по-прежнему молчал. — Да, да, да! — крикнул Малышев. — Я утверждал и утверждать буду: поступить так, как поступил Демидов, мог только подлец и самый низкий человек. И нечего, слышишь, совершенно нечего искать ему оправдание. Тут никто и никогда не переубедит меня!..

— Алеша, — тихо сказал Сенин, — объясни мне... На кого ты сейчас кричишь? На меня или... на Витю Тарасова?

В купе опять заглянула проводница.

— Чайку повторить?

Ей не ответили.

Проводница немного постояла на пороге и осторожно закрыла за собой дверь.

Глава восьмая

На станцию Котел поезд прибыл в три часа дня.

Еще в Туранске Сенин узнал, что цинковый гроб может изготовить Котельский механический завод. Однако директор завода встретил их более чем нелюбезно. Сказал, что такие работы завод вообще не выполняет. В порядке исключения гроб может быть готов через неделю.

— Как через неделю! — взмолился Сенин. — Это же невозможно!

— Ничем не могу вам помочь, — сказал директор.

Малышев вскипел, полез в бутылку. Это издевательство над человеческим горем. Он сейчас же пойдет в исполком.

— Ваше право, — сказал директор. — А мое право — вообще не принимать заказы от частных лиц.

Уже у проходной их догнал какой-то мрачный тип и спросил, сколько они заплатят, если гроб будет готов завтра.

— А сколько нужно? — спросил Сенин.

Тип заломил бешеную цену.

— Хорошо, — согласился Сенин.

— Аванс